Стёклышки (СИ) [Дэйнерис] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

хлопает этими своими глазищами головастичными, поясняет:

— Так мы же с тобой в игру играем, ты забыл? — он чуточку отодвигается, усаживается, прижавшись поближе, в ногах у старшего, притягивает к груди острые обцарапанные коленки, устраивает на тех буйную головушку, с воистину щенячьей преданностью заглядывая снизу вверх. — Ты мне слово говоришь, а я у тебя спрашиваю, что оно значит. А ты мне объясняешь. А потом опять слово. А потом уже я тебе объясняю. Ну, когда ты вдруг захочешь, чтобы я объяснил… вот.

Эйс переваривает услышанное с несколько стекающих по загорелым солнечным ладоням секунд, сводит вместе косматые тёмные брови, почёсывает кончиком пальца нарывающую с прошлой драки переносицу — шрам небольшой и не особенно глубокий, но постоянно щиплется да болит. Наконец, спрашивает:

— Где ты такую идиотскую игру-то откопал? Неужто сам выдумал? Если да, то мне с тобой, кажется, пришло самое время серьёзно поговорить, малой. Чтобы, ну… о чём-нибудь потолковей думать научился.

— Да нет же! — мелкий мотает головой, сияет засвеченными глазёнками, да ещё и радуется, болвана кусок. Так радуется, будто его похвалили только что, и Эйсу снова становится капельку насупленно, сбивчиво, неуютно. — Не придумывал я её. Меня Догра научил! Сказал, что это очень интересная игра и мы с тобой обязательно должны её опробовать!

Эйс тяжело, опять по-взрослому вздыхает, мысленно закатывая глаза да ставя на улыбчивой физиономии непутёвого пропитого мужичонки большую жирную галку.

Красную, стало быть.

Чтобы неповадно было идиотов наивных всякой ерунде учить.

У обезьяньего детёныша же между тем окончательно срывает нанизанное на нитки-браслеты терпение: мальчишка показушно ёрзает на тощей костистой заднице, поджимает пальчонки длинных голых ног, кусает губёнки, дерёт его за шорты, скулит.

— Ну, ну, ты придумал уже ответ? Придумал же, Эйсу? Да? Да-да-да?

— Ладно… Сейчас. Погоди. Дурак у нас… это… наверное, ты?

Мальчоныш дуется, куксится, что-то бурчит, опять и опять натягивает воздушными шариками мешочки щёк, но, знамо, и в этот раз не обижается тоже, хоть Эйс и уверен, что, вообще-то, ради той самой профилактики — ну и разнообразия заодно — и мог бы.

— Тогда что такое «ты»?

— Ты — это ты. Ты — это Луффи. Устраивает ответ?

— Устраивает. Но… что такое «Луффи»?

— Да ну тебя! — игра Эйсу внезапно не нравится. Нет, она и с самого начала ему не понравилась, но сейчас — как-то совершенно по-особенному; может, потому что ничего дурнее и не придумаешь, может, бес её знает почему ещё — главное, что не нравится. И всё тут. — Слушай… смысла никакого в этой твоей ерунде нет. Давай в карты лучше поиграем или вот в поддавки, идёт? Или, если хочешь, я даже разрешу тебе на мне порисовать, только давай бросим эти идиотские «слова», ладно?

— Не ладно! Ты обещал, что сегодня я выбираю игры, и что ты будешь в них играть, а не увиливать! — мальчонка пружинит, подбирается, оплетается этими своими лапами-резинками за братскую руку, трясёт, тянет вниз, всем видом показывая, что не отпустит, не отстанет, не позволит вот так просто улизнуть. — Не надо меня обманывать! Я всё хорошо помню!

— Да не обманывает тебя никто! Я и предлагаю поиграть, только в нормальную игру, а не в эту чертовщину! Да в ней же никакого смысла нет, ну! — доводить мелкого до слёз не хочется, а Эйс всей занывшей шкурой чует, что новый мировой потоп ждать себя долго не заставит, но… Ему действительно не нравится эта идиотская игра. До того не нравится, чтобы замурашиться, выбросить на свалку, отплюнуться да как можно скорее забыть. — Отстань, Луффи! Сказал же: нет — значит, нет! Не хочу я в эту белиберду играть!

Луффи хмурится, мнётся, поджимает губы, часто-часто хлопает ресницами, будто летний ветрище — лепестками горной ромашки: старается не разреветься, не иначе, и от этого зрелища что-то внутри Эйса щёлкает, смягчается, виновато забивается в тёмный угол, поджимает хвост, отпускает, заставляет наклониться к глупому братишке, потрепать того по лохматой макушке да загривку и небрежным движением привлечь худющую тушку к себе, утыкая носом и губами чуть ниже ключиц.

— Ладно… Бес с тобой. Сдаюсь я. Сдаюсь. Давай сыграем в последний раз. Что там у меня за слово?

Пальцы старшего аккуратно зарываются в спутанные и немножко липкие смоляные прядки, гладят, перебирают, успокаивают, почёсывают тёплую розовую кожицу.

— «Не»… «нет»… — Луффи шумно шмыгает успевшим намокнуть носом и настороженно поднимает на старшего большие наивные глаза, сдерживаясь уже на совсем-совсем последней грани, но…

Не расплакался на этот раз, болванище резиновое, умницей становишься, — не без гордости думает Портгас, улыбаясь одними уголками губ: снова так, чтобы мелкий и не