Сны Персефоны (СИ) [Яся Белая] (fb2) читать постранично, страница - 5
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
провели вместе и двух недель. За что Персефона невероятно злилась на бунтовщиков, и вовсе не за то, что те выступили против Зевса.
… А скоро ей стало вовсе не до разговоров — с её губ срывались только стоны, вскрики и его имя…
Теперь же мать спрашивала её: знает ли она о заговоре? — Гера совершила глупость, что влезла в это, — честно сказала Кора. Её настораживали женщины, выступающие против мужчин. — Да — Зевс не лучший муж, но отличный царь и Владыка. Вряд ли бы Посейдон правил по-другому, — мать недоверчиво покачала головой. — И да, это моё собственное мнение. Мы с Аидом о политике не разговариваем. Она хотела добавить, что когда они вместе, то вообще почти не разговаривают, потому что, обычно, заняты другим. Но смутилась и не стала. — Может и так, но Зевс наказал её слишком сурово[7]. Кора пожала плечами: — За глупость надо карать. На сей раз слова были не её, но позицию она разделяла. — Он приковал её золотыми наручниками… … наручники… Кора вспыхнула, отчего её медные волосы, казалось, вспыхнули ещё ярче. В прошлую ночь её тоже приковывали наручниками к изголовью. Правда, они были не золотыми, а покрытыми нежнейшим мехом, чтобы на тонкой коже не оставалось следов. — … а на ноги — повесил наковальни… Наковальни? На ноги? Зачем? Ноги куда лучше разводить и закидывать на плечи, а потом — обцеловывать: пальчики, изящные щиколотки, лодыжки… … выгибаться, стонать, чувствуя свою беспомощность и его власть… принимать его — такого большого, горячего… отдаваться… растворяться… … к утру охрипнуть от собственных криков, в которых наслаждение мешается с болью… Она не сразу поймала обеспокоенный материн взгляд: — Кора, ты в порядке? Ты раскраснелась, тяжело дышишь… — Всё хорошо, мама, — смущаясь ещё больше, Кора взяла Деметру за руку и заглянула в глаза: — Чем там закончилось с Герой? — С Герой не закончилось. Сегодня её высекли. И так и оставили висеть между небом и землёй с наковальнями на ногах… И только тут в голове Коры все кусочки картинки стали на место: золотые цепи с наручниками… наковальни к ногам… бичевание… Страх тонкой змейкой вполз в её сердце: женщины могут быть сколь угодно богинями, даже — верховными, это не помешает мужчине наказывать их столь унизительно и жестоко. Кора порывисто обняла мать, и так они и сидели, молча и обнявшись, думая об одном — как слабы и бесправны в этом мире. Страх был с Корой все восемь месяцев, отравляя радость от солнца, тепла и цветов. Не танцевалось, не пелось, не веселилось. Стоило закрыть глаза — представлялась Гера, с цепями на руках, наковальнями на ногах и исполосованной спиной… Аид почуял её страх, едва они оказались вместе в общей спальне. Он всегда чуял страх, как пес. Заглянул в глаза и ехидно улыбнулся, что вовсе не придало ей уверенности. Но Персефона (теперь, здесь, для него — Персефона) всё же спросила: — Ты ведь слышал о наказании Геры? — Да, — ухмылочка на тонких губах становилась всё ехиднее и змеистей, он надвигался, как неотвратимость, Персефона почти распласталась на постели, опираясь на локти, — и что тебя беспокоит, моя Весна? Он довольно резко обнажил её хрупкие плечи и стал прокладывать дорожки обжигающих поцелуев от шеи к ключицам. Как всегда, после их долгой разлуки, Аид был жаден и почти груб. Говорить и думать стало сложнее, разум затмевало звездное марево, словно кто-то набросил покрывало Нюкты[8]. — Кара… — сумела всё-таки произнести она. — Если бы я… заговор… против тебя… какой была бы… кара?.. Трудно говорить, когда горячие губы зацеловывают каждый уголок твоего тела, а чуткие сильные пальцы ласкают грудь… Он отстранился, в глазах клубилась непроницаемая первозданная тьма. А когда заговорил — тихий вкрадчивый голос напоминал змея, ползущего среди трав: ядовитого, опасного, завораживающего… — Зевс поступил, как смертный, который наказывает зарвавшуюся рабыню. Проявил слабость. Владыка должен карать так, чтобы неповадно было на века вперед. Нежную кожу, где ещё горели поцелуи, продрала ощутимая жуть. Внутри всё немело и холодело, но Персефона всё-таки спросила: — Что… чтобы сделал ты… со мной… как Владыка?.. За заговор?.. Аид ухмыльнулся так, что и стигийские чудовища попрятались бы в ужасе. — Я бы отдал тебе скипетр и мир, — проговорил он, жутким, гипнотическим
Теперь же мать спрашивала её: знает ли она о заговоре? — Гера совершила глупость, что влезла в это, — честно сказала Кора. Её настораживали женщины, выступающие против мужчин. — Да — Зевс не лучший муж, но отличный царь и Владыка. Вряд ли бы Посейдон правил по-другому, — мать недоверчиво покачала головой. — И да, это моё собственное мнение. Мы с Аидом о политике не разговариваем. Она хотела добавить, что когда они вместе, то вообще почти не разговаривают, потому что, обычно, заняты другим. Но смутилась и не стала. — Может и так, но Зевс наказал её слишком сурово[7]. Кора пожала плечами: — За глупость надо карать. На сей раз слова были не её, но позицию она разделяла. — Он приковал её золотыми наручниками… … наручники… Кора вспыхнула, отчего её медные волосы, казалось, вспыхнули ещё ярче. В прошлую ночь её тоже приковывали наручниками к изголовью. Правда, они были не золотыми, а покрытыми нежнейшим мехом, чтобы на тонкой коже не оставалось следов. — … а на ноги — повесил наковальни… Наковальни? На ноги? Зачем? Ноги куда лучше разводить и закидывать на плечи, а потом — обцеловывать: пальчики, изящные щиколотки, лодыжки… … выгибаться, стонать, чувствуя свою беспомощность и его власть… принимать его — такого большого, горячего… отдаваться… растворяться… … к утру охрипнуть от собственных криков, в которых наслаждение мешается с болью… Она не сразу поймала обеспокоенный материн взгляд: — Кора, ты в порядке? Ты раскраснелась, тяжело дышишь… — Всё хорошо, мама, — смущаясь ещё больше, Кора взяла Деметру за руку и заглянула в глаза: — Чем там закончилось с Герой? — С Герой не закончилось. Сегодня её высекли. И так и оставили висеть между небом и землёй с наковальнями на ногах… И только тут в голове Коры все кусочки картинки стали на место: золотые цепи с наручниками… наковальни к ногам… бичевание… Страх тонкой змейкой вполз в её сердце: женщины могут быть сколь угодно богинями, даже — верховными, это не помешает мужчине наказывать их столь унизительно и жестоко. Кора порывисто обняла мать, и так они и сидели, молча и обнявшись, думая об одном — как слабы и бесправны в этом мире. Страх был с Корой все восемь месяцев, отравляя радость от солнца, тепла и цветов. Не танцевалось, не пелось, не веселилось. Стоило закрыть глаза — представлялась Гера, с цепями на руках, наковальнями на ногах и исполосованной спиной… Аид почуял её страх, едва они оказались вместе в общей спальне. Он всегда чуял страх, как пес. Заглянул в глаза и ехидно улыбнулся, что вовсе не придало ей уверенности. Но Персефона (теперь, здесь, для него — Персефона) всё же спросила: — Ты ведь слышал о наказании Геры? — Да, — ухмылочка на тонких губах становилась всё ехиднее и змеистей, он надвигался, как неотвратимость, Персефона почти распласталась на постели, опираясь на локти, — и что тебя беспокоит, моя Весна? Он довольно резко обнажил её хрупкие плечи и стал прокладывать дорожки обжигающих поцелуев от шеи к ключицам. Как всегда, после их долгой разлуки, Аид был жаден и почти груб. Говорить и думать стало сложнее, разум затмевало звездное марево, словно кто-то набросил покрывало Нюкты[8]. — Кара… — сумела всё-таки произнести она. — Если бы я… заговор… против тебя… какой была бы… кара?.. Трудно говорить, когда горячие губы зацеловывают каждый уголок твоего тела, а чуткие сильные пальцы ласкают грудь… Он отстранился, в глазах клубилась непроницаемая первозданная тьма. А когда заговорил — тихий вкрадчивый голос напоминал змея, ползущего среди трав: ядовитого, опасного, завораживающего… — Зевс поступил, как смертный, который наказывает зарвавшуюся рабыню. Проявил слабость. Владыка должен карать так, чтобы неповадно было на века вперед. Нежную кожу, где ещё горели поцелуи, продрала ощутимая жуть. Внутри всё немело и холодело, но Персефона всё-таки спросила: — Что… чтобы сделал ты… со мной… как Владыка?.. За заговор?.. Аид ухмыльнулся так, что и стигийские чудовища попрятались бы в ужасе. — Я бы отдал тебе скипетр и мир, — проговорил он, жутким, гипнотическим
Последние комментарии
1 день 8 секунд назад
1 день 5 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 15 часов назад
3 дней 2 часов назад