Нобелевский лауреат [Елена Алексиева] (fb2) читать постранично, страница - 5


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

он мог говорить только посредством своих книг. Он был для них всем. Только для них. А сейчас они были здесь, они как бы материализовались, обретя плоть и кровь. И Гертельсману вдруг захотелось, чтобы этого не было.

Молодой бородач повернулся к Гертельсману и жестом предложил ему начать.

В зале наступила гробовая тишина.

Гертельсман поднялся на кафедру и положил перед собой листок с вопросами.

«Я совсем не такой человек, каким вы меня воспринимаете», — мысленно произнес он и ему вдруг стало смешно.

Над головами людей, словно болотные испарения, клубилось любопытство, которое щекотало душу Гертельсмана.

Смех, который он едва сдерживал, был готов задушить его.

Гертельсман залпом опрокинул в себя стакан воды, который поставили перед ним на кафедре, и ее тяжесть в желудке привела его в чувство.

«Дамы и господа, — начал он. — Для меня большая честь и привилегия находиться в вашей прекрасной стране. Я впервые в Болгарии, но уже люблю ее. Мне бы хотелось тут родиться. Но так как это уже невозможно, я могу, по крайней мере, купить себе домик в одном из ваших красивых сел и, кто знает, может быть именно там я напишу свой следующий роман».

Зал взорвался аплодисментами.

Гертельсман сразу подметил недоумение мисс Вокс, а также умиление, с которым смотрела на него издательница. Словно все это читательское море вдруг покорно разлилось у него под ногами, и он уверенно зашел в его укрощенные воды. Он уже видел заголовки своих будущих интервью: «Нобелевский лауреат Эдуардо Гертельсман: я хотел бы быть болгарином» или «Эдуардо Гертельсман напишет свой новый роман в Болгарии». Со всех сторон засверкали вспышки фотокамер. Операторы, занявшие места в первом ряду, заработали в полную силу.

Автор романа «Кровавый рассвет» Эдуардо Гертельсман выдал сенсационную новость.

«Зачем вы это сделали?» — спросила его Настасья поздно вечером, когда они возвращались из ресторана в отель.

«Не знаю, — совершенно искренне ответил Гертельсман. — Что-то изнутри подтолкнуло меня».

«Попахивает дешевым трюком», — не сдавалась Настасья.

«А что не дешевое, по-вашему?»

«Литература, — резко ответила Настасья. — Книги…»

Гертельсман от души рассмеялся, по-отцовски тепло приобняв ее за плечи. Он уже не раз думал о том, что Настасья Вокс годится ему в дочери.

Будущее вдруг исчезло.

Он не понял, как и когда это случилось. Просто в один прекрасный день попытался заглянуть в будущее и увидел там пустоту. Он даже себя там не увидел… А, может быть, просто побоялся увидеть… Какую-то тень на дне… Интересно, сколько ему отпущено болтаться вот так, где-то между жизнью и смертью, будучи жертвой как чужой, так и собственной нерешительности? Разом исчезли и книги, и люди. Людей он возненавидел давно, а позднее стал испытывать ненависть и к книгам. А может быть, наоборот? Он продал свою душу. Хуже: он отдал ее даром. Однако это его совсем не смущало. Гертельсман давно понял, что душа — нечто вроде аппендикса: не знаешь, что она у тебя есть, пока не станет тебе мешать. А когда от нее освободишься, ничего не меняется. Пустота настолько мала, что там не смог бы вырасти даже зуб. Кроме того, вообще непонятно, что на самом деле означает слово «душа»? Он отдавал себе отчет, что после окончательно умерщвленной страсти к литературе, сейчас его единственной страстью были весомые и бескровные слова.

После получения премии они были единственным, что у него осталось. Половина писательской жизни Гертельсмана прошла в бессознательной и осознанной гонке за наградой. Он писал ради нее, он вожделел ее настолько сильно, что даже ненавидел, называл «политической» и «политкорректной». Насмехался над теми, кому ее присуждали, хвалил тех, кому она не досталась, пока, наконец, его самого не наградили.

«Я просто не понимаю, — заявил он в одном интервью, — за что я награжден? Я — не социалист и не гей… Тогда за что?»

Тем не менее, он поехал в Стокгольм и получил свою премию. Выступил с длинной и безликой, но умело написанной речью. При этом даже извинился за свои слова, сказав, что это из-за шока, который он испытал. От неожиданности.

Он даже не подозревал, что его ожидает.

Если до этого его тяготила обязанность писать, но он все-таки заставлял себя собираться с силами и создавать новые произведения, то после получения премии это стало откровенно мучительным занятием. И не потому, что мозг перестал работать, а воображение его покинуло. Отнюдь. В его голове продолжали рождаться всё новые и новые сюжеты, истории, идеи или отдельные эпизоды. И даже тот факт, что многие из них были вариациями или просто откровенными пассажами из его старых книг, написанных в молодости, не останавливало Гертельсмана. Просто он больше не мог писать. Он возненавидел писательский труд — теперь он казался ему бессмысленным и бесцельным. По сути, он знал, что так оно и есть. Что он прав. Вся его жизнь недвусмысленно доказывала это утверждение. Конечно, люди часто посвящали себя