Вот бывает. Сборник рассказов [Елизавета Игнатьева] (fb2) читать постранично, страница - 16

в переплетения ее нежно-зеленых изгибов на рассвете, встав лицом на восток, то можно увидеть очертания медведя. Если же вы звериного стиля не поклонник, то возьмите полуметровую купюру Колчака. Или, предав идеалы, хотя бы красненькую десятку с Лениным. Для коллекции.

В тусклом свете пыльных окон солидные мужчины блестят лупами, лысинами, циферблатами и глазами при виде редкой тетрадрахмы. Сколько уступите?

В углу, зажатый между вазоном с пышными дамами и гипсовым бюстом греческого красавца, сидит Эрнест Казимирович. На шее небрежно намотан черный шелковый платок, а на нем прямо по центру переливается рубином массивная брошь.

Родившийся по какой-то совершенно нелепой случайности в российской глубинке, в семье работника печатной фабрики, Эрнест Казимирович, однако, никогда не сомневался в аристократичности своего происхождения. Сомневающимся же, увы, предъявить было нечего – родословная была безнадежно утеряна то ли на пароходе Одесса-Стамбул, то ли на мансарде дома на рю Бобур, 87, Пари, вместе с диадемой прабабушки и фотокарточкой прадеда-генерала.

На его столике, застеленном вытертым зеленым бархатом, стоят миниатюрные бутылочки с пожелтевшими этикетками и мутной жидкостью внутри.

Он ловит твой заинтересованый взгляд сквозь позолоченное пенсне:

– Вино коллекционное. Пробники. Выдержка 100-150 лет…

– А пить его можно?

Вопрос необдуман и, судя по лицу Эрнеста Казимировича, которое исказилось таким испугом, будто ему сообщили, что его прабабка, Прасковья Ивановна Курочкина, никогда не пила вот этого самого Порто 1897, сидя на террасе кафе Монмартра, неуместен.

– Вы что! Такое вино не пьют! На него смотрят, им любуются, его коллекционируют! Даже слегка повредив пробку, вы выпустите его тонкий аромат!

Эрнест Казимирович слегка привстал, опираясь на трость с потёртым набалдашником, и приготовился к дерзкому побегу сложного букета смородины и чернослива с ноткой лаванды.

Безнадежно подмоченную репутацию человека, у которого на уме одни фунфырики, уже не спасти. Глупо улыбаясь, пятишься к выходу, заходишь в буфет, берёшь капустный пирожок с шлейфом прогорклого масла и чай с послевкусием моченого сена. Нет, ну где на Монмартре вы такое попробуете?

Балкон Пандоры

Вот бывает хочешь ты вернуться после тяжелого трудового дня домой, принять ванну, налить чашечку кофе и выйти на свой балкон, полюбоваться открывающимся с него видом на какую-нибудь красивую площадь или выкурить сигарету, вдыхая вместе с никотиновыми парами тяжелый воздух душного ночного города. Или уставить его яркими цветами, вот так вот, сплошь, чтобы глядя с улицы, он казался огромной пестрой клумбой. Или, в крайнем случае, найти своему балкону самое прозаическое применение и гирляндами развесить на нем мокрое белье.

И вот ты, с кружкой чая в руке, потому что кофе, разумеется, опять закончился, открываешь балконную дверь в предвкушении прекрасного вечера и… следующие полчаса удивляешься, как на таком маленьком пространстве помещается столько нужных, ну просто жизненно необходимых вещей.

Тут и старые жалюзи (через дырявые прутики которых мы, очевидно, будем летом прятаться от любопытных глаз на даче), и непонятные деревяшки, кусочки железа и стекла (вероятно, для строительства убежища в случае внезапного зомби-апокалипсиса), пакет с вещами, доставшимися от тети Клавы под кодовым названием «вдруг кому пригодится», ящики с хрупкими стебельками помидорной рассады, и мешок пустых стеклянных банок, и несколько пятилитровых бутылок с водой (нельзя забывать, мой друг, что воду всегда отключают вдруг), и несколько бутылок пустых, на случай если все-таки предупредят за несколько дней. В углу, скрючившись вдвое, стоит пыльный ковер, который все еще рассчитывает на возвращение былых славных времен и находит поддержку в лице отломанной дверки от советского серванта и холодильника Бирюса (да там только мотор сломался, делов-то починить). Есть опасения, правда, что скорее всего, все трое отойдут в приданое правнукам.

С трудом протискиваешься между грудой коробок, в которых бережно хранятся все бесценные педагогические наработки и распечатанные учебники за десять лет, спотыкаешься об лыжу, чья сестра была безнадежно утеряна много лет назад (но мы до сих пор не теряем надежды), подходишь к окну и устраиваешься поудобнее, облокотившись на колченогий, но "невероятно изящный" антикварный столик, найденный позавчера около мусорки.

Чай уже совсем остыл, сигарет нет, потому что, ты собственно, и не куришь. С великолепием вида, открывающегося на живописный сочно-оранжевый мусорный бак, сложно что-либо сравнивать.

Метрах в десяти, в доме напротив, мужчина тоже ищет себе место между велосипедом, снегокатом, сушилкой, отодвинул картину, корзину, картонку и в конце концов, взяв на руки собачонку, устроился в первом ряду. По асфальту, боязливо оглядываясь, бежала крыса, отъетые голуби важно вышагивали в