Живой мертвец [Андрей Ефимович Зарин] (fb2) читать постранично, страница - 3

царский смотр в таком виде! Что же ваши солдаты? Под арест, сударь, под арест!

Несчастный офицер увидел, как сверкнул на него гневом взгляд шефа полка, и почувствовал себя совершенно потерянным.

Государь уже отъехал в сторону и подал знак. Ряды полков один за другим проходили мимо него, напрягая все свои силы и все внимание, чтобы угодить царю. Это была трудная задача.

В то время маршировали журавлиным шагом: рраз! – и правая нога, вытянутая прямо, не сгибаясь выносилась вверх. Солдат вытягивал ее так, чтобы подошва ноги была параллельна земле, и в таком положении держал неподвижно ногу. Ревностные фронтовики следили, чтобы поднятые ноги всего ряда представляли собой неподвижную линию. Два! – и нога должна была разом всей подошвой ударять по земле. Очевидно, при такой муштровке всегда можно к чему‑либо придраться, и на государя в этот злополучный день угодить было трудно.

Наказанный офицер, чувствуя всю несправедливость выговора, шел с правого фланга своей роты взволнованный и возбужденный. Государь еще издали заметил его и нахмурился. Офицер насторожился. Солдаты поняли, что им надо отличиться, и удвоили свое внимание. Раз, два! – отбивали они шаги, приближаясь к государю.

Он гневно замахал тростью и закричал:

– Скверно!

– Хорошо, ребята! – звонким голосом выкрикнул офицер.

– Скверно! – еще громче крикнул изумленный Павел.

– Хорошо, ребята! – в свою очередь крикнул офицер и прошел мимо государя, четко и быстро отсалютовав ему.

Государь гневно обернулся к Архарову:

– Кто такой?

– Поручик Башилов! – с трепетом ответил Архаров.

– Позвать!

В это время приближался Нижегородский полк. Выдвинувшись вперед, Ермолин подскакал к государю и, ловко осадив коня, стал рапортовать: столько‑то налицо, столько‑то отсутствуют.

– Поручик Брыков, из второго эскадрона, выбыл за смертью…

– Верно, нерадив был? – сказал Павел.

– Никак нет! – ответил растерявшийся Ермолин и поправился: – Виноват!

– Дурак! – отрезал Павел.

Сконфуженный Ермолин отъехал в ряды его свиты, а драгуны стройно стали проезжать мимо царя. Но ему все не нравилось.

– Скверно, скверно! – бормотал он вполголоса и нетерпеливо отмахивался тростью.

Парад окончился. Павел зорко оглянулся и, увидев провинившегося офицера, вспыхнул.

– Вы, вы, поручик! – закричал он, наскакивая на Башилову. – Почему вы говорили» хорошо», когда все было скверно? А?

Башилов сознавал свою погибель, и отчаяние охватило его.

– Если бы я не поддержал солдат, они совсем спутались бы от слов вашего величества, а мне и то за пуговицу солоно будет! – смело ответил он.

Лицо Павла сразу приняло спокойное выражение.

– Верно! – сказал он. – Ну, я тебя за пуговицу прощаю, капитан! – И, повернув коня, он поскакал с поля.

Башилов стоял как столб и не верил своим ушам. Он ждал уже ссылки, и вдруг произведен через чин.

– Ура! – вдруг заорал он и бегом бросился к своей роте.

Государь оставался в скверном настроении.

– Не терплю Москвы, – говорил он своим приближенным, – скорее вон из нее!

Против своего желания он появился на бале, который давало местное дворянство в честь его приезда. Стоя у одной из колонн, он рассеянно смотрел на танцующих, как вдруг его взгляд прояснился и на губах появилась улыбка.

– Узнай, кто это! – тихо сказал он Обрезкову, своему личному секретарю.

Тот взглянул но направлению царского взгляда и увидел пышную молодую красавицу. Ей было лет девятнадцать. Высокая ростом, с алебастровыми шеей и плечами, со свежим невинным лицом, она являла собою тип русской красоты.

Обрезков наклонился к Архарову и спросил:

– Кто это?

– Это? – Архаров улыбнулся. – Первая наша красавица, Анюта Лопухина, дочь Петра Васильевича.

– Государь хочет беседовать с нею, – шепнул Обрезков.

Архаров суетливо скользнул из свиты. На той стороне зала произошло легкое смятение. Девушка вдруг вспыхнула, а через минуту, низко приседая перед государем, смело глядела на него ясными детскими глазами.

Гоеударь ласково улыбнулся ей, но сказал с обычной резкостью:

– Вы самая красивая из всех московских красавиц.

Лопухина покраснела и стала еще милее.

– Взгляда вашего величества довольно, чтобы дурнушку обратить в красавицу, – робко сказала она.

– Ого! Вы и придворная дама! – засмеялся государь и прибавил: – Это уже недостаток!

– Но я счастлива, что все же вызвала улыбку на лице своего государя, – тихо сказала она.

Лицо государя омрачилось.

– Меня никто не понимает и все раздражают, – сказал он, – я недоволен Москвой.

Окружающие отошли в сторону. Государь говорил с молодой Лопухиной, и дурное настроение его исчезало и таяло. Целомудренному и мечтательному, с нежной душою, государю эта девушка казалась неземным созданием. Ее глаза, полные наивной прелести, отражали в себе небо, а голос звучал как музыка.

– Вы должны жить в Петербурге, – сказал он ей на прощание.

– Как угодно будет вашему величеству.

Карьера Лопухиных была