Мистер Фикус [Анастасия Баевская] (fb2) читать постранично, страница - 3

крупнейших поэтов в истории США, четырёхкратный лауреат Пулитцеровской премии.

– Как же там… – напрягая память, он постучал веточкой по стеклу окна, – Скрывать… Нет. Душа скрывает… Нет, не так… А! – подняв кверху веточку, торжествующе начал Фикус, – Мы любим скрытничать, хотя душе и боязно скрываться…

– Так неотысканным дитя боится, спрятавшись, остаться, – хором произнесли мы.

Я невольно закончил строки вместе с Фикусом и, сделав шаг назад, обессилено упал на кровать. Я свесил руки между колен и понурил раскалывающуюся голову. От мигрени у меня выступили слёзы. Подняв взгляд на Фикус, мне стало стыдно, что я его не поливал. Почему-то он напоминал мне парнишку из магазина внизу, только спустя десятки и десятки лет.

– Прости… – прошептал я, – Тебе не повезло с соседом, я не особо то учтив…

Фикус только хмыкнул в ответ.

– Тебе, должно быть, надоело жить на этом подоконнике… – извиняющимся тоном сказал я, выпрямившись. Я протянул ему бутылку, предлагая джин, но он сделал вид, что не замечает.

– Отнюдь! – высокомерно, как будто защищаясь, выпалил Фикус, – Неплохое пристанище. Я вижу в это окно рассветы и закаты. Вижу лето, осень, зиму и как приходит весна. Вижу снег и зелень. Вижу небо, – гордо прочеканил он.

– Но… – я потёр руками лицо и уставился в окно. Почему-то я был уверен, что Фикус сейчас тоже смотрит за горизонт с совершенно умиротворенным видом, – Разве тебе не хочется встретить утро или весну в другом месте, увидеть рассвет из другого уголка мира?

– Они разве чем-то отличаются? – снисходительно рассмеялся Фикус, с сочувствием окинув меня взглядом, как какого-то невежду, – Те же цвета, та же суть. Да и если я увижу то, что вижу каждый день здесь в другом месте, разве это что-то изменит?

Он принялся чванливо перебирать комочки грунта в своем горшке.

– Как же! – меня вдруг начало раздражать спокойствие Фикуса, – Тогда что ты скажешь на то, что ты мог бы увидеть другие цветы, другие деревья! Совершенно другие! Не похожие ни на какие, что ты видел прежде!

– И что мне с ними делать, с этими экзотическими, непонятными и чужими мне цветочками? Здесь у меня отличная компания, мы свыклись друг с другом. Пусть кактус несколько угрюм и молчалив, но он не надоедлив, неплохо играет в покер и всегда может поделиться впитанным табаком, – Фикус похлопал своим листком по колючкам кактус, на что тот остался невозмутим.

– Но ты же здесь комнатное растение, ты растешь в крошечном горшке! – взорвавшись, крикнул я.

– В который один недоумок повадился справлять нужду! – крикнул он в ответ, – В следующий раз я натравлю на твой детородный орган кактус, а того и гляди отравлю тебя к чертям… – недовольно, но не зло затарахтел Фикус.

– Я не о том! – немного сконфуженно перебил я, – Я имею в виду, что ты мог бы где-нибудь пустить корни в землю, в настоящую бесконечно огромную землю, с дождевыми червями! Стать частью этого мира, найти именно свой кусочек земли! – я воодушевился и прижал кулак к груди.

– И к чему мне это? – равнодушно бросил Фикус, закашлявшись густым влажным кашлем курильщика, – Мне достаточного и моего горшка. Корни адаптировались, дальше не растут, им даже уже не так нужна вода. К чему мне прилагать усилия? Чтобы стать на сантиметр выше? Это нелепо! Я и так себя устраиваю, – непреклонно заключил он.

– Но посмотри на себя! – взорвался я, соскочив на ноги и разведя руками, – Ты же ужасно выглядишь!

– Чего ты прицепился? – Фикус отвернулся к окну и нахмурился, остановив свой взгляд на чем-то, – Сам то ты давно из своего горшка выбирался? – хмуро прошамкал он, обломив о край горшка омертвевший кончик одного из листков.

Но потом, немного помолчав, добавил с нотками скорби в голосе:

– Приятель, поверь мне, хорошо там, где нас нет! Это все знают, поэтому почему бы не оставаться там, где ты сейчас? Хорошо там, где нас нет…

Я ничего не ответил, только перевернул страницу потертого томика Фроста, сунул руку в карман брюк и сел обратно на кровать, сделав большой глоток джина. Фикус немного повозился на месте, устроился поудобнее и, кажется, задремал.

Мое тело тоже обмякло, и я абсолютно неподвижно просидел почти до заката, размышляя. Очнувшись, я отставил бутылку джина, прошёл на кухню, взглянув на себя в зеркало, но поспешно отвернувшись от этого разбитого, обозленного и бесцветного человека, что глядел на меня в упор с безотчетной мольбой. Я налил стакан воды, подошёл к окну с цветами и полил фикус. Долго я рассматривал увядающий цветок. И вдруг зарыдал так сильно, как рыдал, пожалуй, только в самом раннем детстве, когда слезы вырываются вместе с громкими надрывистыми криками боли, страха и разочарования.

***

После того дня прошло больше пяти лет. Я сижу на пригорке у озера. Возле берега застыл в полной тишине тростник, а рядом смелыми мазками пестрят желтые и белые кувшинки. Горизонт затянут предрассветной сизой дымкой, сквозь которую пробивается словно