О Василисе Премудрой, бродячем гусляре и трех богатырях [Анна Дмитриевна Пляка] (fb2) читать постранично, страница - 2

рассказывает, да снова на сватовство намекает. Сидит он у печи, а Василиса у окошка, и слышит она голос негромкий, что другие богатырские деяния подсказывает, да не те, что Добрыня совершил уже, а только те, что задумывал. Склонил богатырь голову русую, а Василиса улыбается.

— Рано тебе жениться на мне, богатырь русский, не все дела на родной земле ты передеял. А кто говорить станет, что с полпути ты свернул, так тех прямо ко мне посылай.

— Умна ты, Василиса, — отвечает богатырь, со двора выходя. — Да и пес твой тебе под стать.

Нахмурилась Василиса, но ничего не сказала, только посмотрела внимательно на конуру пустую. А как ушел богатырь далеко, спросила, оборачиваясь:

— Здесь ли ты еще, гусляр? Ничего ли не хочешь попросить у меня?

— Здесь, Василисушка. Не о чем просить мне, ибо слышать тебя да видеть тебя, царица моя, величайшая из радостей.

Сощурила глаза дева, ровно две стрелы в грудь гусляру пустила, да и ушла со двора прямо во чисто поле.

День идет да ночь идет, нет Василисы в доме, гусляр один по двору ходит неприкаянным. Посадил семян всяких, что с ветрами налетали, взошли те семена, плоды уж собирать пора. Загадывает гусляр — вернется ли до снега Василисушка?

Вернулась, однако, еще деревья облететь не успели. Руками всплеснула, огород углядев и гусляра подле него.

— Здесь ты еще, гусляр!

— Здесь, Василисушка.

Голову-то гусляр низко опустил, кланяясь, да улыбка такая и сквозь макушку светит.

— Что же ты не ушел? Тридевять дней ты меня не видел, тридевять дней не слышал.

— Не велела ты мне уходить, Василисушка, и не говорила, что срок службы моей вышел. Я и остался.

Улыбнулась Василиса, коснулась головы его склоненной, да в дом пошла.

Присел гусляр на завалинку, струны задумчиво перебирает. Пересохло горло его, язык к небу прилипает, еле ворочается. Сейчас бы меда сытного напиться из ковша резного, милыми руками поднесенного, или хоть воды ключевой из родника лесного начерпать. Глянул по сторонам — пустой двор, только гнездо птичье под стрехой прилепилось.

Усмехнулся гусляр, да и лег почивать. А поутру, едва проснувшись, видит на дороге путника. Идет тот вышагивает, на посох опирается, смотрит вперед смело.

— Богатырь к тебе идет, Василисушка, — говорит гусляр, к стенке прислонясь. — Свататься, видать, хочет.

— Какой богатырь?

— Друг мой знал его. Мужик это, деревенщина, да только мудр он на диво, а где сам силушкой не возьмет, там друзья помогут. Всем он брат верный.

— В верности ему с тобой не тягаться, — улыбнулась Василиса. — Знаю я Илью, и в доме его приму.

Потемнел лицом гусляр, но кивнул только, подальше в огород ушел, чтобы на проходе не стоять.

Вошел Илюша, крестьянский сын, во двор, поднялся на крыльцо высокое, стукнул в дверь трижды. Пустила его дева в горницу, медом потчует да хлебами, о подвигах его слушает. Богатырь рассказывает не хвастаясь, друзей-товарищей помянуть не забывает, прежде себя других восхваляет. Да только стоит Илюше попробовать о делах сердешных заговорить, тут же на другое Василиса поворачивает, словно кошка верткая от рук уворачивается. Раз о Соловье Разбойнике вспомнила, другой об Идолище заморском, третий о камне путеводном, все Илья рассказывает, головой кивает, да снова на сватовство намекает. Сидит он у печи, а Василиса у окошка, и слышит Василиса голос негромкий, что другие богатырские деяния подсказывает, да не те, что Илья сам совершил, а те, что други его содеяли, да все больше о том, как в бою с девицами сталкивались и женились на них. Склонил богатырь голову русую, а Василиса улыбается.

— Хочешь ты жениться, потому что други твои переженились все. Да только они невест своих в бою распознали, а ты ко мне пришел. Возвращайся на землю людскую, Илья, встретишь и ты еще богатырку свою. А кто говорить станет, что с полпути ты свернул, так тех прямо ко мне посылай.

— Добра ты, Василиса, — отвечал богатырь, со двора выходя. — Да и птица твоя тебе под стать.

Призадумалась Василиса, но ничего не сказала, только посмотрела внимательно на гнездо пустое. А как ушел богатырь далеко, спросила, оборачиваясь:

— Здесь ли ты еще, гусляр? Ничего ли не хочешь попросить у меня?

— Здесь, Василисушка. Не о чем просить мне, ибо помнить лицо твое и руки твои, царица моя, величайшая из радостей.

Тряхнула головой дева, словно сабелькой кривой по сердцу рубанула, ставни захлопнула и в дом ушла.

День идет да ночь идет, не выходит Василиса из дома, ставень не раскрывает. Работает гусляр, ворота новые из досок старых вырезает, на солнце тусклое щурится. Знает еще, что за двор вокруг, и что за службу несет он, но ни лица хозяйки, ни рук ее никак вспомнить не может. Загадывает гусляр — выйдет ли до весны Василисушка?

Вышла, однако, еще и деревья инеем обрасти не успели. Руками всплеснула, ворота углядев и гусляра подле них.

— Здесь ты еще, гусляр!

— Здесь, Василисушка.

Голову-то гусляр еще ниже прежнего опустил, да улыбка такая и сквозь макушку