2medicus: Лучше вспомни, как почти вся Европа с 1939 по 1945 была товарищем по оружию для германского вермахта: шла в Ваффен СС, устраивала холокост, пекла снаряды для Третьего рейха. А с 1933 по 39 и позже англосаксонские корпорации вкладывали в индустрию Третьего рейха, "Форд" и "Дженерал Моторс" ставили там свои заводы. А 17 сентября 1939, когда советские войска вошли в Зап.Белоруссию и Зап.Украину (которые, между прочим, были ранее захвачены Польшей
подробнее ...
в 1920), польское правительство уже сбежало из страны. И что, по мнению комментатора, эти земли надо было вручить Третьему Рейху? Товарищи по оружию были вермахт и польские войска в 1938, когда вместе делили Чехословакию
cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
вылилось… Жаль! Смотри, как будто пошевелился…
Действительно, Леон невольно вытянул левую, затекшую руку.
— Сейчас придет в себя.
По тому, как эти двое спокойно сидели на своих скамейках, ведя неторопливый разговор, Леон понял, что отравиться ему не удалось. Но теперь уже его без присмотра не оставят. Они будут дежурить около него час, два, сутки, недели — сколько угодно! Ах, если бы можно было бесконечно лежать вот так, с закрытыми глазами, и в какой-то миг умереть! Его стал душить раздирающий грудь, мучительный кашель.
В ту же минуту над ним склонился коренастый человек, лысоватый, с острым прищуром глаз.
— Как дела, майор? — по-румынски спросил он. — Вам туговато пришлось, не правда ли?
Леон подавил приступ кашля, помолчал, рассматривая лицо русского офицера.
— Да, — слабо улыбнулся он, — мне изрядно досталось!
— Вы знаете, что находитесь в плену?
Леон только вздохнул.
Офицер взял со стола дымящуюся кружку, протянул ему:
— Выпейте-ка горячего чаю. Конечно, это не спирт, — он коротко усмехнулся, — но тоже помогает!
Чай был приторно сладкий, и от него пахло веником. Жестяная кружка обжигала губы, но Леон жадно глотал. Врач сидел, опершись о стол локтями, молча смотрел, как пленный пьет, и временами переглядывался с коренастым офицером, раскладывавшим на другой стороне стола листки бумаги, карандаши и какие-то документы.
«Будут допрашивать!» — понял Леон и невольно взглянул на плотно прикрытую дверь. Ему послышались шаги. Это, вероятно, солдаты, которые станут его избивать, едва он откажется от показаний. Но за дверями было тихо, если не считать доносящихся звуков отдаленной стрельбы. А в том, с какой тщательностью офицер занимался своими бумагами, было нечто успокаивающее.
Допрос действительно начался. Леон отвечал по возможности коротко, односложно, а сам вглядывался в лицо офицера, ведущего допрос. Однако на этом сухом, замкнутом лице он ничего не мог прочесть. Оно не выражало ни ненависти, ни участия, ни даже просто интереса… И в коротких репликах, которыми изредка обменивались офицеры, не таилось угрозы.
Леон, конечно, ничем не выдал того, что понимает по-русски, но ему казалось, что допрашивают его лишь для порядка, на самом же деле им обоим скучно и они хотели бы скорее покончить с формальностями.
— Меня расстреляют? — вдруг спросил он и почувствовал облегчение от собственной решимости. Ему нужна была ясность, вот и все!
Офицер перестал писать, поднял голову и удивленно пошевелил бровями.
— Хотите определенности? — спросил он.
— Да! Только не говорите, пожалуйста, банальных фраз о том, что все, мол, зависит от степени моей искренности. В это я не поверю.
— А между тем это близко к истине.
— Ну, а если я откажусь с вами разговаривать?.. — Где-то в глубине души Леону хотелось, чтобы офицер его пристрелил, — так мучительно болела голова.
В конце концов, какая разница — часом раньше, часом позже; спокойствие обманчиво: они ведут себя так мирно потому, что он говорит. А что этот круглолицый, со свирепыми глазками станет делать, когда Леон откажется давать показания? Ну, бей, бей!.. Бей же! Сквозь жаркую пелену откуда-то издалека донесся голос:
— Майор, а вы можете не закатывать истерик?..
Придя в себя, Леон долго молчал, ощущая горькую сухость во рту. Но офицер ничем не выдавал своего раздражения. Он сидел за столом и перочинным ножиком сосредоточенно оттачивал карандаши.
Врач разложил перед собой на бумаге хлеб, помидоры, кончиком ножа поддевал в консервной банке куски мяса в желтоватой пленке холодного сала и отправлял в рот.
— Корнев, есть хотите? — спросил он.
— Нет, не до еды сейчас, — сказал подполковник. — Этот тип решил меня испытать. Выясняет мои намерения, торгуется.
Капитан усмехнулся:
— Ну что ж, его тоже можно понять…
— Понять-то можно! Но попади я в его лапы, не лежал бы вот так, как барин… Он бы мне уже иглы под ногти загонял!
Леон невольно приподнялся на локте, затем, опираясь обеими руками о нары, сел, стараясь не шевелить головой.
— О! — воскликнул врач. — Смотри-ка, спирт оказывает целебное действие! Пациент набирается сил на глазах!
Леон несколько мгновений сидел молча. Ему хотелось сказать им что-то едкое, злое. Этот подполковник, кажется, считает его гестаповцем. Пусть даже так! Но он будет продолжать игру до конца, и никто не узнает, что он понимает по-русски. Это, пожалуй, единственный его шанс, если вообще еще можно говорить о шансах.
— Хорошо, — сказал он, — я буду отвечать. Но только на те вопросы, которые не роняют моей офицерской чести.
Корнев вдруг отложил карандаш. В его замкнутом взгляде появилось какое-то новое, почти веселое выражение.
— Вы говорите о чести? — И повернулся к врачу: — Слышите, этот оригинал заговорил о чести!
Врач усмехнулся:
— Да уж! Впрочем, говорят, что румыны ведут себя все же лучше, чем немцы.
— Как будто, — пробурчал
Последние комментарии
11 минут 35 секунд назад
23 часов 32 минут назад
23 часов 51 минут назад
23 часов 59 минут назад
1 день 1 минута назад
1 день 4 минут назад