Бессмертный горнист [Николай Владимирович Богданов] (fb2) читать постранично, страница - 3

семена. И стал разглядывать красиво нарисованные на пакетиках луковицы и морковки… Ой, а ведь семена съедобны, если даже их так немного пожевать! Но нет, не станет он есть семена, хотя их можно было жевать. Черненькие, островатые семечки лука и похожие на просинки семечки салата, и даже угловатые, сморщенные семена свеклы. В них много питательного.

Конечно, если бы их было много, а то щепоточка, не почувствуешь. Но если их посеять и вырастить, это же будет целая гора. А вырастить есть где, столько земли в скверах и во дворах. Ого, только копай да сажай!

Пионеры уже взяли на учет будущие огородные площади и все спланировали, где что сажать и сеять.

Важно дождаться весны, а уж там-то мы проживем! И другим поможем. Надо жить. Если не будет мальчишек, кто же будет копать грядки? Надо проявить силу воли и не сжевать эти чудесные семена.

Есть же в Ленинграде люди, которые хранят знаменитую на весь мир, собранную за долгие годы русскими учеными коллекцию семян пшеницы. Тысячи сортов. Начиная с тех, что обнаружили в гробницах фараонов Древнего Египта, до тех, что нашел академик Вавилов в горах Памира.

Там их не горстки, а килограммы, центнеры, тонны — пакетиков, пакетов, мешочков, мешков… И все целы. Их стерегут для науки, для будущего люди, умирающие от голода. Про их стойкость так хорошо рассказывал Антон Петрович. А какие же там, наверно, хорошие, крупные зерна. Однажды маме на заводе выдали горсть ячменя за ударный труд. Ой, как же они взволновались: как есть зерна? Нельзя же так сразу. Сжевать, и все. Дикость какая. Ячменные зерна вначале поджарили, потом смололи на кофейной мельнице и целую неделю заваривали и пили как кофе!

Что же это за прелесть, когда пьешь не пустой кипяток, а заваренный хоть чем-нибудь!

Но это все в прошлом, это, было еще тогда, когда Алик сам сбегал и сам поднимался по лестнице. И даже тогда, когда его стала вносить мама. А потом она сказала: «У меня нет сил внести тебя». И Алеша перестал выходить на улицу. Вот тогда пришлось сдать горн другому пионеру. Какой же он молодец! Ему все нипочем!

— Тра-та-та! Та-та! — горнист все еще ходит, трубит. Сигналы пионерской побудки доносятся в разбитые окна из соседних дворов.

Если он жив, так и я буду жить!

Алеша готов встать, чтобы сесть за стол завтракать. Там на тарелке, покрытой чистой салфеткой, лежит ломтик хлеба, уже натертый чесноком. Мама убирает оставшиеся дольки, смешная, не верит в его силу воли!

Чудачка, он же знает, где спрятан чеснок, и может достать в любую минуту. Но он стойкий, никогда не съест свою порцию хлеба просто так, не проглотит жадно кусками, а сделает все, как велит мама. Нальет горячего чая из термоса, оставшегося в память от папы. Добавит туда одну чайную ложку — одну! — вареньевой воды. Есть у них такая. Они налили воду в старую банку от варенья, которую забыли когда-то вымыть, — и получился душистый, пахнущий клубникой, настой. Вот если его влить в кипяток (одну лишь чайную ложечку), это уже будет не просто кипяток, а чай с запахом клубничного варенья!

Все это Алеша представил себе и опять чуть не улыбнулся, но вспомнил, что от улыбки у него трескаются и кровоточат губы, и сдержался.

Вставать было нужно, но так не хотелось, угревшись под одеялом и шубами, лежал бы и лежал весь день, но у него есть священная обязанность — заготовка дров. До прихода мамы он должен заправить печку. Это их праздник — затопить и смотреть, как играет пламя. Усевшись рядышком, подставлять огню руки, лица, мечтать о весеннем солнце.

С напряжением всех сил Алеша выбрался из-под шуб и одеял и стал завтракать. Медленно-медленно жевал тоненький ломтик хлеба, пахнувший копченой колбасой, запивая чаем.

Потом стал трудиться. Это необходимо, без труда человек вянет, как трава без солнца, говорит мама.

Трудиться ему очень тяжело. И хотя топор нетяжел — все равно тяжело. Мама приносит обломки старинных стульев, кресел кроватей из разбомбленных домов.

Горят они здорово, с треском, но крепки, как железные. Попотеешь, пока изрубишь.

Этой работы хватило бы до прихода мамы, но Алеша разделяет ее на два приема. Потому что ему нужно еще позаниматься, выучить уроки. Ленинградские ребята решили не бросать ученья ни за что! Пусть не думают фашисты, будто они заставят нас вырасти неучами в осаде. Не поддадимся!

Кто не мог ходить в подвал, где были классы с партами, с черной доской, тому уроки задавали на дом. И учительница через день, через два обходила таких ослабевших ребят…

Что-то ее давно нет. Но она придет же когда-нибудь, и Алеше будет чем отчитаться. В последний приход она задала урок на неделю!

Разогрев подмерзнувшие чернила, Алеша переписывает набело