От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
Слог хороший, но действие ГГ на уровне детсада. ГГ -дурак дураком. Его квартиру ограбили, впустил явно преступников, сестру явно украли.
О преступниках явившихся под видом полиции не сообщает. Соглашается с полицией не писать заявление о пропаже сестры. Что есть запрет писать заявление ранее 3 дней? Мало ли, что кто-то не хочет работать, надо входить в их интерес? Есть прокуратура и т.д., что может заставить не желающих работать. Сестра не
подробнее ...
пришла домой и ГГ отправляется в общественную библиотеку, пялясь на баб. Если ГГ и думает, то головкой ниже пояса. Писатель с наслаждением описывает смену реакции на золотую карту аристо. Диалоги туповатые, на уровне ребёнка и аналогичным поведением. История драки в школе с кастетами и войнами не реально глупая. Обычно такие тупые деологи с полицией, когда один сознаётся в навете оканчивается реальным сроком. Когда в руки ГГ попали вымогатели с видео сестры, действия ГГ стали напоминать дешевый спектакль. Мне данный текст не понравился, сказочно глупый.
прокатывается с очевидностью ослепительно белого шара.
– Клара? Как там Малыш?
– Температура упала. Я все-таки позвала Лорана; он говорит, что его надо подержать в тепле еще два дня.
– А людоедов он больше не рисует?
– Целую дюжину, наверно, нарисовал, но уже не таких красных. Я их сфотографировала. Бен, я делаю на вечер грудинку по-овернски. Будет готово примерно через час.
– Приду. А теперь давай сюда Малыша.
И в трубке слабенький голос младшего:
– Да, Бен.
– Слушай, я хочу тебе только сказать, что у меня есть карточка Тео для твоего альбома. И еще: вечером я расскажу вам новую сказку.
– Про людоеда?
– Нет, про бомбу.
– Все равно кайф.
– А теперь мне надо часик поспать. Так что в первого, кто полезет к телефону, стреляй без предупреждения.
– Идет, Бен.
Кладу трубку, валюсь на кровать и засыпаю еще до того, как прикасаюсь щекой к подушке.
Час спустя меня будит огромный лохматый пес. Он атаковал меня с фланга. Толчок был такой, что я свалился на пол и застрял между кроватью и стенкой. Пес воспользовался этим, чтобы полностью лишить меня свободы маневра и заняться моим туалетом, который я не успел совершить сегодня утром. От него самого при этом несет, как из помойки. Шершавый язык воняет тухлой рыбой, тигриной спермой и еще черт знает чем, – весь букет запахов собачьего бомонда.
Насилу открыв рот, я говорю:
– А кому подарок?
Он отпрыгивает назад, усаживается на свой необъятный зад и, свесив язык, смотрит на меня, наклонив голову. Я лезу в карман куртки, вытаскиваю оттуда завернутый в подарочную бумагу мячик и торжественно подаю ему:
– Дорогой Джулиус, счастливого тебе Рождества!
Внизу, в бывшей скобяной лавке, запах мускатного ореха от грудинки по-овернски еще плавает в воздухе, а дети уже плотно схвачены тканью моего рассказа. Глаза блестят над полосатыми пижамами, босые ноги качаются в пространстве между кроватями, поставленными одна на другую. Я как раз дошел до того момента, когда Леман пробивается сквозь толпу к взбесившемуся эскалатору. Он расталкивает людей механической рукой, которую я ему придумал для остроты сюжета.
– А свою он где просрал? – придирчиво спрашивает Жереми.
– В Индокитае, на триста семнадцатом километре Далатского шоссе. Попал в засаду. Его солдаты так его любили, что бросили подыхать вместе с рукой, которая уже была сама по себе, отдельно от тела.
– А как он спасся?
– Через три дня командир роты один вернулся за ним и вытащил из опасной зоны.
– Через три дня! А что же он ел все это время? – спрашивает Малыш.
– Как что? Свою руку.
И все довольны: Малыш получил свою сказку про людоеда, Жереми – порцию военных приключений, а Клара – дозу юмора. Что касается Терезы, то, невозмутимая как секретарь суда, она сидит за письменным столом и, как обычно, дословно стенографирует мой рассказ, включая отступления. Отличная практика для ее курсов секретарей-машинисток. За два года ночных упражнений она уже переписала «Братьев Карамазовых», «Моби Дика», «Крестьянскую фантазию», «Сказание о Иосте Берлинге», «Асфальтовые джунгли» плюс два или три текста моего собственного производства.
Я рассказываю до тех пор, пока слипающиеся глаза слушателей не возвещают, что настало время отбоя. Закрывая за собой дверь, вижу, как в темноте поблескивает елка. Что ж, все получилось неплохо – они и не подумали броситься на подарки. Только Джулиус вот уже два часа старается развернуть свой пакет так, чтобы не порвать бумажку.
4
Дальнейшие события возвестили о себе звонком в дверь на следующее утро, двадцать пятого декабря, ровно в восемь. Я хотел было крикнуть: «Входите, не заперто!» – но вовремя удержался. Вот так на прошлой неделе мы с Джулиусом, поленившись встать на звонок, увидели посреди передней сосновый гроб, а вокруг – трех грузчиков с постными рожами. Самый плюгавый из троих объяснил:
– Это для покойника.
Джулиус дал деру и забился под кровать, а я – лохматый, непроспавшийся – ткнул пальцем в свою пижаму и огорченно сказал:
– Извините, я еще не совсем готов. Зайдите лет через пятьдесят.
Итак, двадцать пятого ровно в восемь – звонок. Делать нечего, надо идти открывать. Джулиус – за мной; его хлебом не корми, дай познакомиться с кем-нибудь. На пороге – здоровенный громила с башкой в виде огурца. На нем куртка с меховым воротником, как у летчиков. Он стоит передо мной – ни дать ни взять ирландский парашютист, сброшенный на оккупированную Францию.
– Инспектор-стажер Карегга.
Все ясно: от резиновой дубинки к шариковой ручке – та еще карьера! Едва он втискивается в квартиру, как Джулиус запускает ему морду между ног. Тот поспешно садится, не дав даже пинка моей собаке. Может быть, поэтому я ему говорю:
– Хотите кофе?
– Если будете варить и для себя…
Бегу на кухню.
– Вы никогда не запираете дверь? – спрашивает он.
– Никогда.
А про себя думаю (но не говорю): «Сексуальная свобода моего пса отвергает любые запоры».
– Я должен задать вам несколько
Последние комментарии
1 час 11 минут назад
4 часов 59 минут назад
5 часов 17 минут назад
5 часов 23 минут назад
5 часов 38 минут назад
7 часов 12 минут назад