Десять встреч с мужеством [Василий Михайлович Песков] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

«нашим», — говорили скептики. — Никто своего не отдаст». Но Люся верила, что это не фантазия, не утопия, это — ленинизм. Она обрела смысл в жизни.

Сестре, которая жаловалась на тоску, на бесцельность, Люся писала:

«Деточка моя, я так и угадала, что у тебя скверное настроение. Я прямо сама чувствую, как тебе «тяжело-тяжело» — за все, за все. Вот именно за все, вот именно все (уф, как я это понимаю!) отдается острой болью сердца, ноющей раной, болезненной, как будто бесконечной и. неизлечимой тоской…

Аник, эта тоска «необходима», эта «тяжесть за все» — верный спутник хороших, лучших людей, сильных борцов, любящих красоту будущего и страдающих по ней.

…Только теперь, когда я ясно вижу радующую дорогу развития, когда я почти ясно представляю себе, что делать, и — главное когда у меня вся психология меняется, только теперь у меня нет этого бессмысленного спутника. — тоски, именно такой тоски «за все».

И в другом письме (тоже сестре Аник) она продолжает эту мысль:

«…Ура, Аник, хорошо мне. Великое какое-то торжество так и подкатывается к самому горлу комком каким то. Знаешь, бывает и грустна, тяжело, а все-таки хорошо, — таковы уже все мы. Понимаешь, кто? Наша группа, тесная группа социал-демократов….

По вечерам много читаю, занимаюсь, составляю доклады. На моем попечении два больших завода (по 6 тысяч человек), там. большинство женщин, и я два раза в неделю читаю там доклады. Моя цель состоит «том, чтобы дать им основу, канву, по которой они сами потом смогут вышивать узор; фундамент, чтобы они могли потом понять Программу партии, и толчок, после которого они, авось, найдут дорогу к общественной работе».

И дальше:

«Когда из моих рук сырой материал обращается а сознательного рабочего, когда я пробуждаю в нем классовое самосознание, когда я вижу, что это идет стихийно «снизу», что большевизм, и только он, применим на практике без ломки рабочего движения, в такт ему, — тогда я удовлетворяюсь, тогда у меня появляются силы, тогда я живой человек».

Малая Серпуховка, столовая Коммерческого института, обеды, ужины, чаи… А под видом вечеринок и просветительных лекций тут идет пропаганда, здесь скрываются большевики от охранки, здесь печатается нелегальная литература, здесь каждый вечер можно увидеть Люсю. Она вездесуща и неутомима. Из столовой Коммерческого института — на завод Михельсона, с фабрики Брокара — на Даниловскую мануфактуру и т. д.

А в апреле 1917 года она поехала на Всероссийскую (Апрельскую) конференцию большевиков, повидала там Ленина. И вернулась еще более восторженная, одухотворенная. Не тогда ли на внутренней стороне своей сумки она написала: «Я — весна» (эта сумка хранится и сейчас в архиве ЦК ВЛКСМ).

И поручение ей партия дала, если так можно выразиться, «весеннее»: организовать Союз из подрастающей смены, ребят и девушек с замоскворецких предприятий. И снова беседы, вечера, лекции…

Летом на одном только заводе Михельсона Союз рабочей молодежи насчитывал уже более 100 человек.

Ближе к Октябрю — жестче становились задачи, труднее борьба. Члены Союза взрослели не месяцами — минутами.

Накануне огромных событий Люся Лисинова писала сестре:

«Дорогая Анаидочка, пишу только тебе, чтобы не прочла мама. Дело в том., что в Москве готовится нечто ужасное, подобное июньским дням в Париже и концу Парижской коммуны со стороны контрреволюции. Может, это будет сегодня, завтра — не знаем. Партийные комитеты уже в подполье, больше писать ни о чем не могу… Теперь, в минуту смертельной опасности он (рабочий класс. — Авт.) особенно сильно льнет к нам (большевикам. — Авт.) и всю надежду возлагает на нас. Теперь настроение не только у рабочих масс, но и у всех здоровых социалистических элементов боевое, приподнятое, деловое и энергичное…

Адреса своего, может быть, не придется писать. Пиши на институт. Вот он: Мытная, д. 44, кв. 89».

25 октября 1917 года пропагандист Лисинова выступает на митинге рабочих Даниловской мануфактуры, а вечером в кафе «Франция.» обучает санитарок первой медицинской помощи (сама она уже давно кончила медицинские курсы). В перерыве между делами Военно-революционного комитета (а Люся — его секретарь) она пишет открытку матери:

«Мамочка, дорогая, ты за меня не волнуйся, я ни в каком опасном месте не буду. Вуду или сидеть в лазарете, или буду в Совете; в общем ни в какие летучие отряды не поступаю. Затем, без толку на улицу не показываюсь и одна не хожу…»

Открытку эту она не успела дописать, не успела отправить. Она успокаивала маму, а спустя несколько часов шла в разведку вместе со своими товарищами Алешей Столяровым и Наташей Солуяновой.

Из Замоскворечья в Центр, в штаб восстания, под свист пуль и перекрестные взгляды патрулей. Они два раза благополучно миновали юнкерские посты. Люся была в новом пальто, в