Путь с войны [Максим Касмалинский] (fb2) читать постранично, страница - 3

простуженным голосом отдал команду. Бойцы зашевелились. Коновалов потянул Ырысту за рукав и шепотом задал вопрос, главный вопрос, если не единственный, интересующий солдата перед боем. Не смог Ырысту сказать так, как видел. Соврал: «Ранят, но ничего. Все у тебя хорошо». А Коновалов уже выглядел серым, и маленький смертёныш сидел на его плече.

И вновь зарывались в застывшую землю, звенели лопаты о мерзлоту. Не зря. Отбились, отстояли. Некоторые выжили. Вскоре началось наступление.

Теперь Ырысту смотрит на Кремль. Пилотка сдвинута к уху, у ног – аккордеон. Чем не гармонь? Два пункта из трех. Выполняется за того парня.

Ближе к ночи воздух посвежел, надменно пробили куранты.

Подошли двое, попросили закурить.

– А ну-ка давай-ка. Ого! Трофейные, – хриплым баритоном похвалил один. – «Камель».

– Да нет, это союзнические, – поправил второй. – Слушай, – тепло обратился он к Ырысту. – Может тебе ночевать негде? Пойдем ко мне.

Ырысту отказался:

– Одни сутки в Москве, понимаешь, посмотреть хочу. Берлин видел, Варшаву видел. Москву еще не видел.

– Нравится Москва?

– Хороший город…

***

Хороший город, хорошие люди, после победы в них оттаяла доброта. Нет, многие, конечно, остались озверевшими, но и милосердия присутствовало вдоволь.

Свое подобие сострадания Ырысту испытал в апрельском Берлине. Вернее в пригороде. Небольшой староевропейский поселок, здесь было относительно тихо. Дымящийся Берлин гудел и громыхал вдали, а тут у онемевших баррикад оживали ветки на деревьях. Снайпер Бардин смотрел в оптический прицел на покореженные вывески, дыры в стенах, дороги со следами бомбежки. Пахло горелой весной. С руки под воротник проползла многоногая букашка.

И тут появился на улице мятый молодой фашист с потеками крови под носом, автомат повис на плече, надорванный черный погон – «Гитлерюгенд», младшая группа. Немчик сел за груду кирпичей, снял сапоги, поджал ноги, тонкие руки положил на колени, замер в позе уренгойского Будды.

Побелел на курке палец снайпера (самая надежная деталь винтовки) и через мгновение все бы было кончено, но… не выстрелил Ырысту в этот раз. Четыре года не знал никаких колебаний, враг на прицеле, щелк-щелк, очередная зарубка на прикладе, а сейчас стрелять не хотелось. Последние дни преследовали его некие слова, всплывшие из иной ли плоскости сознания или из смутной плотности времени – да, сквозь нарезанное толстыми пластами время доносилось: «Я никому не хочу ставить ногу на грудь…».

Ырысту Бардин не хотел ставить ногу на грудь поверженному врагу. В том числе валить этого прыщавого задрота. Или? Последнего, и всё. Так горький пьяница, бросая пить, смачно опрокидывает будто бы последнюю рюмку. Стрелять? А ведь, судя по всему, этот фашистский юнец провел при Гитлере всю свою сознательную жизнь. Он и не знает, не представляет, что может быть по-другому – без имперской страны, без вождей, без войны.

Погнали детей на верную смерть, подумалось Ырысту, зачем? Уже нет никакого смысла, никаких шансов. А к чему вообще все это было? Как они позволили себя обдурить? Зачем послушались, полезли в «Дранг нах остен»? Зачем? Ведь неглупые люди в массе своей: немцы, бросившие свои готические соборы, итальянцы, не сумевшие быть счастливыми над знаменитым заливом, русские, которые не стали советскими, венгры какие-то, румыны, которые… румыны, одним словом. Кому это было надо? Очень немногим. А большинству зачем?

Сам Ырысту в начале войны, кроша лопаткой колючую почву у сгоревшей подмосковной деревни, чувствовал, что эта земля – неродная. Тот самый крамольный вопрос: отчизну ли он защищает? Какое отношение имеют эти земли к горам Алтая? Родина для Ырысту где-то между Катунью и Чулышманом, распространяясь немного вверх по Оби. Готов без сомнений жизнь отдать за Чуйский тракт, но Волоколамское шоссе на подвиги не вдохновляет. Стрелял по немцам почти равнодушно, их, кстати, не убавлялось, фашисты ползли стремительной селью. Эркин-аха рассказывал о братаниях на фронте во время первой мировой, так бы и теперь, хотелось Ырысту. Зачем вам, шарфюрер, чужая земля? Можно же вернуться по домам, утопить в болоте сумасшедших фюреров. Выпить шнапсу, заняться делом. Вот только у врага таких желаний явно не просматривалось. Уже потом красноармеец Бардин понял, что он защищает не землю и не страну – земля извечна, страны временны – воюет он за людей и вместе с людьми, которые, как ни крути, свои. Свои! Уже потом, после всего увиденного на освобожденной территории, закономерно появилась ненависть к фашистской нечисти. Звери же, не люди! Свои, правда, тоже бывают – звери. Но – люди. Свой своему поневоле брат, так царь говорил из книжки. А немцы хуже опричников, хуже казенных палачей.

Теперь Германия получает сполна. Прыщавое будущее Германии у Ырысту на прицеле. Leben lassen или как?

***

Ырысту неспешно ушел с чердака, спустился в квартиру на втором этаже. В богатой некогда комнате по обломкам мебели косолапо расхаживал похожий на седого медвежонка