Князь Рязанский. Книга 1 [Михаил Васильевич Шелест] (fb2) читать постранично, страница - 4

ворота, скрипнув, отворились.

С трудом втянув сумки во двор и сказав: «Покарауль добро княжеское», я поднялся на высокое крыльцо и вошёл в жильё. Там на широкой, покрытой тюфяком, скамье у окна сидел дедок с бородой до колен, конец которой был заплетен в три косицы, а его седые волосы, собранные на затылке, на лбу были прибраны красной ленточкой.

— Чего вернулся, боярич? Дороги не будет.

— Не вернулся, а обернулся, — сказал я, кланяясь и крестясь на иконы. — Встречай странника из мест дальних, отче.

— Та не уж-то уже? Вернулся?

Старичок шустро соскочил со скамьи, подбежал, семеня босыми ногами вокруг меня. Потом остановился и заглянул в глаза. Охнул, и слегка присев, стал креститься.

— Ты ли это, боярич? Совсем другой стал. На вид — тот же, но внутри… Огонь Сварожий.

— Пять десятков лет там прожил, отче.

— Ох! — Вскрикнул опять старец и, вернувшись к скамье, присел. — Ничего не говори мне, про то место! Не сказывай! Свят, свят, свят, — сказал он, и опять несколько раз перекрестился.

Я со смехом сказал:

— Не блажи, дед. Сам отправляешь в края дальние, а сам крестишься.

— Никто ещё не возвращался оттель. Хоть наш там мир?

— Наш, отче. Православный! Не испоганил я душу.

— Слава тебе, Боже Правый. Говори, что пришёл? С вопросом, бедой или…?

— Поблагодарить пришёл, — сказал я и достал из мошны рубль. — Возьми, не побрезгуй. Когда давал мне зелье, не стал брать. Сейчас возьми. Набрался я там уму-разуму, остыл. Стал жизнь ценить. Я там один в лесу, все эти годы жил. Молился.

— То-то у тебя глаз глубокий стал, как бездонный колодезь. Спаси Бог, — сказал он беря у меня из рук серебряный стержень.

— Так годов-то мне уже шестьдесят пять, чаю.

— А на вид тот же.

— Тот, да не тот… Да… Я попросить тебя хотел. Оставлю я у тебя свои сумы. Не дотащу всё до хором своих. Пришлю людишек с подводой, або сам приеду.

— Чо за сумы?

— Да вон, у ворот стоят, со скарбом моим тамошним — показал я сквозь раскрытую дверь.

Старик выглянул в дверной проём, и еле внятно забормотал:

— Уволь, боярич, я дам тебе подводу. Не хочу брать грех на душу. Не искушай. Не оставляй мешки. Страшные они.

— Хорошо, отче. Давай подводу, и поеду я.

— Выпей квасу, пока я укажу сынам. Вон жбан, — показал он на стоящую в углу на колоде деревянную кадку, — а вон ковш — показал он на стол.

Старик выбежал во двор, и оттуда донеслись его покрикивания на сыновей. Я сидел и осматривал комнату. Прямо напротив входа была открытая дверь в сени, далее виднелась тяжёлая низкая дверь, ведущая в избу.

— Зажиточно живет лекарь, — подумал я, и набрал напиток в ковш. Квас был кислый и ещё пузырился. Едва отпив его, я почувствовал, как вспучило живот.

— Всё, езжай с Богом, — сказал, зашедши, ведун.

— Бывай, — сказал я, выходя на двор.

Во дворе стояла запряженная телега, груженная моими сумками.

— Куда везти, боярин? — Спросил возница, дождавшись, пока я залезу в телегу, и тронув её с места.

— На подворье боярина Патрикеева. Знаешь?

— Как не знать воеводу нашего? Но, пошла! — Резко крикнул он. Подвода сильно дёрнувшись, выехала из ворот и ухнула одним колесом в лужу, вспугнув гусей. Я едва успел поднять ноги.

Возница щёлкнул кнутом, и повозка вырвалась из густой грязи, брызнув с колёс коричневым фейерверком, потом бодро развернулась направо, и покатила по улице.

Москва пятнадцатого века умещалась вся, вместе с княжескими постройками, в треугольнике двух рек, в месте слияния Неглинной в Москву-реку. Мы ехали между домов, тянущихся вдоль берега Неглинной и крепостным валом с порушенным частоколом. То там, то тут виднелись следы пожарищ. Многие дома были собраны из обугленных и чистых брёвен вперемежку. Домишки маленькие. Дворы и хозяйства тоже.

Мы доехали до моста и повернули налево, выезжая на дорогу, ведущую через ворота за городской вал, и вливаясь в общий поток людей и повозок. Впереди, у ворот, я увидел парня моих лет, также не по-простому одетого, и шарящего взглядом по толпе идущих и едущих в кремль. По описанию Отца Михаила я узнал «своего» друга и соперника Петьку, сына Тверского боярина Бороздина. Петька, увидев меня, едущего на подводе, заорал:

— Михась, ты чо на подводе? Я тебя жду-жду. Нам же ещё к Ивану Василичу. Опоздаем, быть битыми.

— Не посмеют, — буркнул я, спрыгивая в грязь между двух луж. — Мы с тобой дети боярские, вои. Да и не служим князю московскому. Война закончена. Домой скоро.

— Ага, нашему воеводе отдадут, а он по «отечески» шкуру спустит. Нам батьки слушаться его велели.

— Не боися. Успеем. Щас сумы в свою клетушку отнесу и пойдём к Ивану.

— А что в сумах? Где взял?

— Батька прислал из дома денег немного и одежонку. Вон пищаль какую литвинскую мне подарил.

— Накой она тебе? Конному не сподручно с такой дурой управляться. — Но глаза его завистливо заблестели. — Даш стрельнуть? — С ударением на последнем слоге спросил Петька.

— Дам, если поможешь сумы затянуть, — буркнул