Верхотуров против Меломана [Валентина Ивановна Марина] (fb2) читать постранично, страница - 3

из них... А Светлана ждет его с ночных обысков — всего и развлечений! Сколько раз говорил ей — не жди, ложись спать. Мои «клиенты» разумные люди — не бандиты какие-нибудь. Не стреляют, оружия в руках не держали. Да разве ее убедишь? Все равно ждет. Только всего у нее счастья, что муж целым-невредимым возвращается. Но что же он должен делать? Такая работа.

Светлана уже спала, а Верхотуров все еще ворочался с боку на бок, расстроенный и чуточку растерявшийся. «Излишняя подозрительность?» Не подозрительность, а интуиция! И опыт. Они его еще ни разу не подводили. А что такое следователь без интуиции? Робот! Эта история с полетами на концерты дурно пахнет. Светлана-то воображает: поклонник Дроздовской — интеллектуал: доктор наук или генерал — у кого еще зарплата выдержит такие расходы? Их, баб, хлебом не корми — выдай красивую любовь! И обрывал себя: а почему бы и не так? Работа следователя и в самом деле опасная. Для души опасная. Видишь изо дня в день одних подонков и... Уж очень много гадости в расчете на одну следовательскую душу. Неужто он, Верхотуров, как следователь и впрямь поизносился? Он заметил, что с некоторых пор стал внимательно прислушиваться к суждениям Светланы. Раньше он только отмахнулся бы снисходительно: «Женская логика!» А теперь вот ломает голову, анализирует все «за» и «против». Усмехнулся даже: или она поумнела, или я поглупел? Но как бы ни было, а червяк сомнения завелся и не давал покоя. Расследуя другие дела, изучая сильно подпорченные человеческие судьбы, он, нет-нет, да и вспоминал огромные глаза Дроздовской, и сейчас же из мрака наплывала, загораживала эти глаза брыластая морда Сергуненко или еще какого хмыря, каких повидал уже немало. И разом вспомнилось запальчивое Светланино: «А его ты не знаешь, и не сочиняй!... Уходить тебе надо из милиции».

Однако текущие дела захлестывали, отвлекали, и обдумать как следует эту историю не хватало времени. Но, когда практикант из милицейской школы Сережа принес из Аэрофлота подтверждение тайных вояжей Сергуненко в Баку и в Ташкент — на работе он в это время числился больным, и даже больничные листы из районной поликлиники имелись в деле, — Верхотурову подумалось: «Через Аэрофлот можно установить фамилию поклонника Дроздовской! Не одна же она летала на эти концерты. Судя по подаркам, он не крохобор, этот ее хмырь. Уж, конечно, он не отказывал себе в удовольствии сопровождать красивую даму. В регистрационных списках рядом с фамилией Дроздовской должна повторяться какая-то мужская фамилия. Должна повторяться!»

Вернулся с задания Миша Хомутов, веселый, готовый к вдохновенному рассказу о своих достижениях. Он всегда рассказывал «художественно». Увлекался. Не было у него военной четкости Кульгавого. Зато умел Миша расположить к доверию. Ему охотно рассказывали такое, что дотошному Кульгавому, да и самому Верхотурову приходилось вытягивать «клещами» путем ловко поставленных вопросов и подходов издалека. И то не всегда удавалось так, как этому болтуну. И Верхотуров прощал ему «художественный треп», цепко выбирая из рассказа нужные ему детали и доказательства. Но сегодня остановил и спросил вовсе уже не по делу:

— Среди твоих девушек, Дон-Жуан, есть поклонницы западной эстрады?

— Я сам поклонник! — вызывающе вскинулся Миша. — А что, милиционерам нельзя?

— Не запрещается, поклоняйся, — успокоил его Верхотуров. — Ну, ты сам поклонник, — скажи, когда примерно в Москве гастролировали... — Он достал из сейфа письмо А. Ивановой и старательно прочел ничего не говорящие ему и потому напрочь забытые имена артистов.

— Хоть приблизительно можешь?

Хомутов на момент задумался:

— За точность не ручаюсь, а месяцы назвать могу, — и сейчас же лукаво спросил:

— А зачем тебе, Константин Петрович? Тебе же медведь на ухо наступил.

— Начальству вопросов не задают! — напустил на себя строгость Верхотуров и вздохнул:

— Так это. Игра ума. Проверка интуиции. Не всё вас проверять. Не вредно и самому провериться.

— Уважаю игру ума, — загорелся Миша. Набрал по телефону помер и, придав голосу самый бархатистый, обаятельный тембр, спросил:

— Греточка, как блистаешь, старушка? Но, но, не прибедняйся. Видел тебя с одним шикарным авиатором. Даже подойти не посмел. Что наш брат милиционер против летчика? Все равно что плотник супротив столяра. — Без ерничества Миша не мог.

У Греточки был высокий, довольно противный голос, и объясняла она наличие шикарного авиатора обстоятельно. На месте красивого Миши Верхотуров с такой визгливой занудой и двух дней бы не путался. А Хомутов слушал терпеливо и, улучив минуту, наивно ввернул:

— Прости, Греточка, невежду с Дикого Запада, скажи, когда в Москве были гастроли...

Греточка, видать, знала все «назубок». Хомутов только успевал записывать.

— Ох ты и молоток! — похвалил он, записав последнюю дату.

Греточка тоже полюбопытствовала: зачем милиции понадобилось иностранные гастролеры, и Миша, хитро подмигнув Верхотурову,