В горах долго светает [Владимир Степанович Возовиков] (fb2) читать постранично, страница - 5

стекла на живое дикое солнце. Пора и ему завести свою царевну с детской коляской на тополиных аллеях Энска, хватит на чужих посматривать. И в службе человек увереннее, когда за спиной имеется свой, личный, тыл, и начальство смотрит на женатых благосклоннее: контроль домашний — самый надежный, а на земле еще не родился человек, которому контроль не нужен...

Отец прихлопнул комара на щеке, осторожно спросил:

— Есть, значит, невеста на примете?

— Да как сказать, батя...

Хмыкнул, поскреб щетину на подбородке.

— Давай, однако, сматывать удочки. Рыба, как и человек, в жару теплом сыта. Вон закат — золотой да алый, завтра, глядишь, под сорок градусов завернет, а вода и без того — щелок. Сейчас бы ливень с грозой — все живое зашевелится. Да и хлеба как раз наливают... А женишься — переменишься, сынок Андрюша, и совсем дорогу к нам позабудешь.

Андрей не ответил, искоса следя, как отец медленно собирает леску большими, вечно заскорузлыми руками тракториста и комбайнера, потерявшего свое дело, ищущего забвения от пустоты в рыбацких зорях, и от жалостливой благодарности к отцу, непонятной вины перед ним защемило в груди. Легко дать обет возвращения под отчий кров, но так ли часто жизнь исполняет загаданное? А матери и отцу всего дороже знать, что дом, где в самодельной деревянной зыбке качали они сына, станет и ему вечно родным, и для внуков чужим не будет, что могилы их не останутся без присмотра, что им еще долго-долго жить в памяти тех, кому они жизнь подарили...

Поплавок вдруг сильно качнулся, косо пошел в таинственно потемневшую глубину, Андрей подсек, готовясь встретить мощное сопротивление, и обескураженно выхватил из воды зелено-полосатого окунька, начал смущенно отцеплять крючок, стараясь не сильно поранить жадного водяного тигренка. Отец усмешливо проследил за манипуляциями сына с сердитой колючей рыбкой и, когда окунек стрельнул с ладони в глубину, сказал:

— Ну вот, утешился, и будет. Завтра пополудни непременно напечет грозу, рыба очнется — будут нам язи и шшуки.

В доме оказалась гостья, Андрей услышал ее разговор с матерью еще за дверью; войдя, поздоровался, глянув мельком, прошел в свою горенку, чтобы не мешать, и остановился за неплотно прикрытой дверью, ловя чистый, негромкий голос и словно рассматривая моментальный цветной снимок, запечатлевший среднего роста девушку в светло-сиреневом платье, в коротких летних сапожках с модной прострочкой, но всего отчетливее — быструю, чуть растерянную улыбку на мягком лице ее, едва тронутом загаром, темно-золотистые волосы, густо льющиеся на обнаженные, слегка загорелые плечи. Кто это?.. Он невольно прислушался и скоро понял, что она приехала домой ненадолго, просила приготовить какие-то вещи для его сестры, с которой вместе учится.

— Андрей! — позвал отец. — Ты чего скрылся? Тут к нам гостья от сестры. Письма-то нашего Наталья не получила, не то сама примчалась бы. Ты ей, может, чего передать хочешь?

— Дай ему переодеться, — отозвалась мать.

— Он у нас во всяком виде хорош, — добродушно пробасил отец. — А ты посиди, гостьюшка, еще и не поздно.

Андрей вошел. Девушка стояла у порога, и снова странным эхом отозвался в нем ее быстрый, словно бы виноватый взгляд.

— Пойду я, дядя Петя, мама ждет. Перед отъездом загляну.

— Может, поужинаешь с нами, Варвара? Да мать бы позвала — у нас теперь праздник, по такому случаю и сладенького винца найдем.

— Нет-нет, что вы! Приедем вместе с Наташей — тогда, может быть. — Она вдруг прямо глянула в глаза Андрея, и даже щеки ее порозовели, словно решилась на трудный и не очень скромный вопрос: — Ведь Андрей Петрович побудет еще неделю?

— Обещает. — Мать перехватила взгляд сына на гостью, тихо засмеялась: — Батюшки-светы, он же не узнал тебя, Варвара!

— Не признал, — веско подтвердил отец, и Андрей только развел руками.

Девушка опустила глаза, казавшиеся темными при неярком электрическом свете, — как будто в том и была ее вина, что оказалась она не узнанной гостем.

— А вот мы не скажем, — посмеивался отец. — Пусть-ка сам догадается.

— Боюсь, ничего не выйдет, — впервые подал голос Андрей. Ему стало неловко. Что-то знакомое, неуловимо, подобно летучей электрической искре в разорванном канале, пробегало в его памяти от звуков ее речи, от сдержанных жестов и смущенных взглядов, но искре не хватало силы озарить память, связать чей-то забытый облик с обликом этой незнакомки в светло-сиреневом платье.

— Вы не отгадывайте, Андрей Петрович, все равно скоро опять забудете. До свидания.

— Кто это? — спросил, когда девушка исчезла за дверью.

— Да Варька ж Сурина, подруга Наташки, в третьем доме от нас живет. Мать у нее фельдшерица.

Андрей изумленно хлопнул себя по лбу:

— Это ж надо!

Гремя на улице рукомойником, Андрей весело досадовал на себя: так опростоволоситься с Варькой-то Суриной! Впрочем, что он вообще помнит о ней существенного?.. Один лишь, кажется, случай. Он, курсант-отпускник, возвращался из райвоенкомата, и в дороге забарахлила свеча в