Pia de Tolomei (СИ) [Didivivi] (fb2) читать постранично, страница - 3

чахоточных. Надеюсь, папа не продешевит завтра. Знаешь ведь, как месье Дюваль умеет торговаться, пройдоха наглый, а папа всегда тушуется, если с ним торгуются.

Гости прибыли к обеду, если скудный обед из утятины, свежевыловленной форели и остатков зайчатины с овощами с собственного огорода можно было так назвать. Отец смутился, услышав во дворе стук копыт: лучше бы было, чтобы гости прибыли чуть позднее или чуть раньше, чтобы не видеть, что обедневшие герцоги де Конти, как обычные крестьяне, на обед имеют всего три смены блюд. Но вскочил с места и, подав знак встрепенувшимся Манон и Анри, побежал поспешно к выходу из замка.

Во дворе гарцевал красивый вороной жеребец редкой нынче арабской породы, Анри загляделся на него жадно, охватывая мгновенно взглядом заядлого лошадника длинные сухие ноги, аккуратные бабки, сильный мускулистый круп, широкую грудную клетку и узкую тонкую морду, зло грызущую удила. Всадника и выходящего из кареты, запряженной парой обычных почтовых лошадей, месье Дюваля, Анри даже не заметил, настолько был увлечен конем.

А всадник легко спрыгнул с коня, небрежно бросил поводья кучеру и подошел к Анри, все еще не замечающему его и зачарованно смотрящему на коня.

— Нравится? — спросил он низким звучным голосом и Анри отвлекся от любования жеребцом.

— Д-да. Красивый, — Анри моргнул, понимая, что неуместно долго смотрит на чужую собственность, и перевел любопытствующий взгляд на гостя: тот был высок, широкоплеч, осанист, лет тридцати на вид, что для Анри было соотносимо с глубокой старостью. Глаза были той же масти, что и его арабский жеребец — вороные, смотрели тяжело, остро взглядом человека, привыкшего повелевать и управлять. Был смугл, породист и хищен, и ничем не напоминал русского, был вполне похож на французского аристократа. Одет был не в старинный русский камзол, как шутил накануне Анри, а по последней парижской моде в дорогие сюртук с полосатыми брюками, белоснежную сорочку с брюссельским кружевом на манжетах и воротнике, лаковые туфли, а на сером шейном банте сиял ослепительно крупный бриллиант. Анри, стоявший против блистательного щеголя в одной белой сорочке, коротковатых коричневой замши бриджах и старых кожаных туфлях, заменжевался{?}[(п.а. менжеваться, ménager — осторожно обращаться, бояться чего-л.; нервничать)]. Гость, поняв, что начинает смущать Анри, повторил за ним эхом:

— Красивый, — и повернулся к месье Дювалю, одетому подчеркнуто просто, чтобы не тыкать в лицо обедневшим важным аристократам, с кем имел дело, свое богатство; с интересом их обоих осматривающему: — Вы нас не представите, месье Дюваль?

— Да, конечно, ваше сиятельство. Представляю вам герцога Антуана де Конти и его детей: маркиза Анри де Конти и маркизу Манон де Конти. А вам, ваши светлости, представляю графа Андре Матвеева, — месье Дюваль изогнулся почти по-придворному церемонно и хитро прищурился на Анри, расшаркивающегося с достоинством перед графом.

От обеда граф отказался, попросил показать ему замок, но ходил по комнатам рассеянно и, казалось, не слушал герцога де Конти, показывающего каждую комнату и описывающего детали интерьера, которые вносил тот или иной его предок. Анри с Манон, оставшиеся внизу, вышли в сад подождать, когда отец закончит с показом.

— Мда, у этого графа суровый вид, — озабоченно сказал Анри. — Надеюсь, он не выставит малую сумму папа̀, такому страшиле папа̀ побоится даже слово сказать против.

— Он вовсе не страшный, — улыбнулась Манон. — Внушительный — да, но нисколько не страшный. И так на тебя смотрел, Анри! Будто влюбился.

— Скажешь тоже, Манон! — фыркнул Анри со смехом. — Мала ты еще о таком говорить, понятно, воробышек? — и бросился щекотать ее, радостно смеющуюся, а потом схватил за руки и закружил вокруг себя. Манон летела по кружной оси, мотая ногами в башмаках под синей бархатной юбкой, перешитой из платья маман, и счастливо сияя глазами любимому брату. А Анри, остановившись, прижал ее к себе и спросил, убирая прядь светлых волос со вспотевшего лба: — Не закружилась голова, воробышек?

— Нет, Анри! Давай еще! — Манон с готовностью выставила руки вперед, чтобы Анри ее взял снова, и он усмехнулся, крепко перехватывая хрупкие кисти и снова начиная крутиться вокруг своей оси.

— Ну держись, Манон!

Через несколько минут они свалились без сил в своей парадной одежде сразу на траву, давно уже некошеную садовником, за неимением последнего, и закатились смехом, щекоча друг друга. Вдруг Анри отпрянул и вскочил, протягивая сестре руку, чтобы она тоже поднялась: на них смотрел своим тяжелым взглядом граф Матвеев, стоя на крепких широко расставленных ногах в дверном проеме, ведущем в сад. А около него стоял смущенный отец и делал им страшные глаза, намекая, что они снова ведут себя не как дворянские дети, а как обычные крестьяне. Бедный папа вечно