Руки вверх, Ваше Величество! [Николай Мизийски] (fb2) читать постранично, страница - 4

вежливо обратился к попугаю:

— Кёгда бы вы желали побеседовать, сэр?

Хвостатый мистер Попугайсон раскрыл кривой, как клещи, клюв и несколько хрипло, но на чистом болгарском языке ответил:

— Сейчас.

Опять вопрос:

— Что послужило поводём для вашего хорёшего настроения сегёдня?

И опять ответ:

— Меня угостили мороженым.

— Мистер Попугайсон, вы не американский журналист и, следовательно, мёжете говорить правду. Как вам показался нёвый завод близ города?

— Великое дело!

— Сейчас в Болгарии строят не толькё завёды, но и красивые жилые дома.

— Я очень радуюсь.

Публика развеселилась. Оркестр сыграл несколько тактов. В ту же секунду кто-то коснулся наших плеч:

— Ваши билеты, пожалуйста!

Это был один из капельдинеров, крупный, в светло-зеленом костюме и фуражке, похожей на адмиральскую. Я начал рыться в карманах. Крум тоже. Мы делали вид, что среди шариков и гвоздиков непременно должны быть билеты в цирк.

— Бросьте! — сказал из-за спины капельдинера хмурый дядя, рядом с которым выпячивалась дама на целую голову выше его. — Билеты на эти места у нас, но мы опоздали.

Капельдинер нагнулся с невозмутимым лицом и сказал так тихо, чтобы расслышали только Крум и я:

— Сейчас же марш из цирка, не то мне придется вас вышвырнуть!..

Глава II. На свежем воздухе

— Истории знакомы случаи и потруднее! — улыбнулся я, тогда над нашими головами растаял светящийся купол цирка «Континенталь».

Этими словами мне хотелось подбодрить своего друга, у которого был очень несчастный вид. Но он, поморгав, сказал:

— Как трудно было войти и как легко — выйти! Ни разу в жизни я не выходил из кино или со стадиона, не толкаясь, не наступая на ноги…

Вокруг нас шумел бульвар, как это бывает обычно по воскресеньям, когда движение транспорта перебрасывается на боковые улицы. Не визжат легковые машины, не тарахтят мотоциклы, не обгоняют друг друга на велосипедах мальчишки, для которых не существует даже светофоров. Здесь царство детских колясок, за которыми следуют гордые мамы и бабушки. Никакой опасности для пешеходов. Да и погода превосходная: ни холодно, ни жарко, всем приятно. Такой уж в нашем городе октябрь, пока не пошли дожди. Даже школьники выглядят счастливыми. Ничего, что завтра понедельник! Ничего, что еще не выполнены домашние задания!

На весь многолюдный бульвар насчитывалось только два человека в неважном настроении, с грустными лицами.

— Саша!

— Ну?

— А вдруг нас видел кто-нибудь из знакомых?

— Ты что! Все глазели на мистера Попугайсона и на его синий хохолок.

— Саша!

— Чего тебе еще?

— Если отец узнает, он меня в цирк не будет пускать, по крайней мере, двадцать лет!

— Мой не такой строгий…

— А как тебе трио «Тринидад»?

— Чистая работа!

— Хорошие наездники, а?

— Хорошие.

Две минуты молчания. "Только нашего, конечно. А бульвар продолжал радостно шуметь, вопреки нашим неудачам.

— Крум!

— А?

— В ложе у двери сидела одна мамина знакомая. Что, если она ей при встрече скажет: «Товарищ Александрова, ваш сын…»

— Скажешь тогда, что она приняла за тебя другого.

Несколькими словами перебросились и о танце Хуаниты. Мой друг не специалист по танцам, потому что неуклюж, но насчет танцовщицы мы были единодушны.

— Тссс! — неожиданно насторожился Крум.

Впереди показалась одна из его двоюродных сестер. Я так и не вспомнил ее имени.

— Ты здесь?! — удивилась она.

Вопрос был глупый, но Крум ответил учтиво:

— Кажется, здесь.

— А почему?

— Гуляю вот с Сашей.

— А почему?

— Нагуливаю аппетит.

— Брось эти шутки. К вам приехали гости из Софии, а ты шляешься где-то!

— Они с ночевкой?

— Конечно.

Это была добрая весть. Когда гости хотят использовать какой-нибудь дом в качестве гостиницы, они всегда привозят две-три шоколадки для несовершеннолетних. А дома у Крума несовершеннолетний только Крум.

— Ничего не поделаешь, — извинился он, — долг зовет!

И он отправился домой, а за ним последовала сестра.

Я остался один. Свернул на боковую улочку Восьмую и попал в полумрак, который создавали густые деревья. В одном дворе закукарекал петух, а из другого меня окликнули:

— Эй, Александр, ты здорово подрос!

Я оглянулся и увидел незнакомого человека. Он был заросший, с впалыми щеками и морщинами под глазами. В зубах он крепко держал коричневую трубку. Когда он глотал, кадык его двигался вверх-вниз, как лифт. Рубашка из толстой хлопчатобумажной материи небрежно свисала поверх грязных суконных брюк.

— Откуда вы меня знаете?

Он приблизился к низкой бетонной ограде и просунул руку между воткнутыми в нее железными прутьями:

— Здравствуй! Я друг твоего дяди Владимира. Зовут меня дядя Геннадий.

— Он о вас не говорил…

— Упустил, значит. И не говори мне «вы»! Я же в