Яхонтовый цвет [Екатерина Романовна Черепко] (fb2) читать постранично, страница - 3

матушка! Я хочу помочь Тихомиру. Я могу догнать его, и…

— Не вздумай! — Рявкнула Чеслава. — Сам он должен цветок добыть. Иначе какой он жених? А чтобы ты меня не ослушалась, буду я за тобой приглядывать.

Закручинилась молодая княжна, опостылел ей отчий терем. Всюду мать как тень за ней следовала, а на ночь в горнице высокой запирала.

День Тихомира нет, два дня, а на третий ворвалась Чеслава в комнату и стала Белаву бранить:

— Ты по что домового обделяешь, дары ему не приносишь?! Посмотри, что натворил! — Она бросила дочери свой лучший сарафан, искромсанный и с перепутанными нитями бисера. — Будешь до тех пор в здесь сидеть, пока всё не починишь!

Едва она дверью хлопнула да замок снаружи повесила, появился в углу домовой в рубашке новёхонькой.

— Ты прости, что гнев княжны на тебя наслал: не знал я, как её отвадить.

Разглядывая испорченную ткань, Белава спросила:

— Ты скажи лучше, почему шумишь, людей пугаешь и хозяйству мешаешь? Не по нраву тебе мои подарки?

— Нет, ну что ты! — Воскликнул домовой. — Грешно мне жаловаться на твоё гостеприимство! Редкий домовой сытостью и обновками похвастаться может, стали нас люди забывать. Боялся я за княжича, да понять не мог, отчего: ни жив он, ни мёртв в моих видениях. А теперь наверняка знаю: не воротится он, беда его ждёт.

Не сдержала слезинок Белава, одну за другой с щёк смахивала. Домовой запрыгнул на кровать и похлопал её по плечу.

— Полно, молодая княжна, — сказал он, — ежели помочь брату собираешься, надобно тебе самой на Чёрную гору ехать. Вот, держи подарок от банника с русалками. — Он протянул ей маленький стеклянный пузырёк с водой, серой и зелёной мутью завихрённой. — Когда отвернётся Чеслава, вылей это зелье ей в кубок — тут же уснёт и лишь с первыми петухами проснётся. После возьми три тряпичные ладанки и, уходя, насыпь в первую щепоть из-под печки, чтобы тепло и добро отчего терема не забыть. Во вторую — щепоть из-под приворотной вереи, чтобы вход во двор не запамятовать. А в третью — щепоть с росстаней дорог, чтобы на грядущих путях и перепутьях не заплутать и дорогу в родные земли отыскать.

Белава кивнула. Знала бы — сама бы брату про ладанки сказала. Домовой стал перебирать руками сарафан и продолжил свой наказ:

— Коня я для тебя оседлаю и расскажу ему, как до Чёрной горы ехать. Скачи без оглядки, к утру доберёшься, а там и Тихомира найдёшь.

— Что же мне с чудищем делать? — С волнением произнесла Белава. — Нет во мне силушки богатырской, да и вместо брата вряд ли оно меня оставит.

— Не знакомо мне то чудище, но говорят, в нём и человеческое есть. Ты и с нечистиками всегда была дружна, и с людьми. Попробуй хоть поговорить с ним.

Моргнула Белава, и тут же исчез домовой. Посмотрела на сарафан — а он как новый, без единой дырки, даже бисер ярче переливаться начал.

Сделала молодая княжна как ей и наказывали: за ужином налила сонной воды в кубок матери и, едва та уснула, набрала по горсте земли в каждую ладанку и в конюшню прибежала. Не обманул домовой — лучшего скакуна запряг. Не успела Белава на него запрыгнуть, как понёсся он стрелою через пашни и мосты, сквозь леса и степи, трижды чуть не сорвалась княжна, в луку вцепилась как соколица в добычу. У самой Чёрной горы замер конь как изваяние.

Белава пешком дальше двинулась, долго вперёд шла и у двух бурных потоков остановилась.

— Не иначе Тихомир постарался, реку разделил. — Восхитилась она.

Вдруг сквозь брызги услышала княжна громкое «Ку-ка-ре-ку!» и отчаянное хлопанье крыльями, тут же кинулась в воду и вслепую петуха схватила. Встрепенулся, отряхнулся пернатый на берегу. Заговорил он человечьим голосом:

— Спасибо тебе, что жизнь мою птичью спасла. Я — Петушок — Красный гребешок, возьми меня с собой, я тебе пригожусь.

Отнесла его Белава к коню да в сумку при седле посадила, а сама на гору взбираться стала. Видит — расчищена тропа, повыдёргивал Тихомир всю разрыв-траву, выкорчевал все корни ядовитые. Лишь иссохшая земля под ногами да пики и латы что подорожники у обочины разбросаны.

— Несдобровала дружина брата, худо им пришлось. — Загрустила Белава.

Ещё долго она поднималась, у горы ни края, ни пика не видела, со скользких камней чуть было не срывалась, отдыхала лишь, когда они пологими тропами сменялись. Всё темней и темней становился день, всё сильней деревья кривились да шире зелёные и рыжие лишаи по камням расползались. Чем дальше — тем громче вороны каркали. Лишь к вечеру добралась Белава до вершины. Утонуло солнце в бескрайней чаще лесной, одной ощупью идти получалось.

Нога княжны упёрлась во нечто мягкое, и прокричал жуткий бас с земли:

— Ау-у-у, по что не любить и ногами бить? Ау-у-у, и без того ранен я!

Воззрились на неё два жгучих рыжих глаза, отпрянула Белава. Вышла из-за облаков луна, стали один за другим дивные цветы вокруг распускаться, и предстало перед очами чудище с волчьей пастью, шипастое и когтистое. Чем ярче его дикий взор и цветы всё вокруг