Иван Петрович умер. Статьи и расследования [Александр Александрович Генис] (pdf) читать постранично, страница - 3

не
могу вспомнить ничего монументального. Что и дает мне сме­
лость вспоминать. Сам я — раб осмысленного повествования.
Мне неловко задерживаться на деталях, которые и для меня-то
не имеют особого значения. А ведь из них—как выясняешь рано
или поздно — состоит вся жизнь. Пожалуй, мое самое значитель­
ное метафизическое переживание связано с осознанием незна­
чительности любого опыта» (из вступления к «книге «Довлатов
и окрестности»).
Этим противоречием все и определяется: значительность
частного, незначительного. Конец монументального — но при
этом метафизически переживаемый конец. Возможна ли мета­
физика без монументализма? В этом разрыве и размещается
мысль Гениса. Заметим, что такого метафизического пережива­
ния незначительности уже почти не осталось на долю следую­
щего поколения, где намечается переход от веселья к стебу.
Веселье мысли — это еще совсем не стеб, размалывающий пред­
мет разговора в мелкую пыль суетливого равнодушия, беспре­
рывных приколов, хохм и подначек. Генис избегает стеба в той
мере, в какой веселость не должна быть самодельной и изнуря­
ющей, легко переходящей в скуку, но поддерживает интерес к
предмету как существенному—и все же не настолько важному,
чтобы объяснять собой все другие предметы. Логические нити
не протягиваются долго в текстах Гениса, потому что органиче­
ский для него тип связи — это вообще не нити, а цепочки, в ко­
торых каждое звено закругляется на себя — и именно поэтому
ю

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. ВЕСЕЛЬЕ МЫСЛИ, ИЛИ КУЛЬТУРА КАК РИТУАЛ

держит другое звено. У Гениса почти каждая фраза ударна, не­
сет в себе завершающий смысловой акцент. Она не готовит,
жертвенно умаляясь до повода или вступления, какое-то сверх­
сообщение в сотой фразе после себя. В этих текстах нет зна­
чительных разрежений и сгущений, перепадов внутреннего
смыслового давления, — кровь ровно и сильно пульсирует в этих
сосудах. Фраза самодостаточна — и с первого слова готова
стать афоризмом. Генисовская статья — это десятки афоризмов,
нанизанных на одну тему, — их легко можно представить раз­
мещенными по вертикали, как в сборнике изречений. Вот как
пишет Генис о греческом историке Павсании: «Грецию он зас­
тал в прекрасную пору: музеем она уже была, руинами — еще
нет. Искусство, описанное Павсанием, сюжетно, как телевизион­
ный сериал. Нам же достались загадочные остатки чужой исто­
рии. Время нарубало мрамор в капусту. Что ни фриз, то свалка
плоти. Каждый музей — как анатомический театр»4.
Между фразами почти нет объяснительных и выводных свя­
зей, но каждая дает законченный метафорический образ своей
теме, общей для данного абзаца. Это мышление «в настоящем
времени», без логически-временной растяжки между причиной
и следствием, посылкой и выводом, прошлым и будущим. От­
рывок, который мы процитировали, своим афористически-констатирующим стилем как бы иллюстрирует основную мысль
книги «Вавилонская башня», ее подзаголовок «Искусство насто­
ящего времени». Характерно, что Генис начинает ее главой о
греках («Письма из Древней Греции»), которые владели искус­
ством жизни в настоящем, т.е. в наиболее интенсивном модусе
переживания каждого мига как вечности. О том же — и предис­
ловие Ницше к «Веселой науке»: «О, эти греки! Они умели-таки
жить-, для этого нужно храбро оставаться у поверхности, у склад­
ки, у кожи, поклоняться иллюзии... Эти греки были поверхност­
ными — из глубины*. Не являемся ли мы именно в этом — гре­
ками?.. Именно поэтому—художниками?»5 Это и есть искусство
настоящего времени — искусство, которое для Ницше оставалось
в прошлом и наступало из будущего и которое время постмо­
дерна утверждает как настоящее.

2
Гениса интересует та искусственная среда, в которой мы живем,
среда знаков, идей, искусств, тенденций, которая гораздо более
естественна для человека, чем природа. На уровне этой среды
4Генис А. Вавилонская башня. С. 10.
5Ницше Ф. Указ. соч. С. 497.

И

МИХАИЛ ЭПШТЕЙН. ВЕСЕЛЬЕ МЫСЛИ, ИЛИ КУЛЬТУРА КАК РИТУАЛ

границы между отраслями и дисциплинами расплываются, ми­
стика переходит в науку, искусство — в политику. Основные книги
Гениса, написанные и в соавторстве с Петром Вайлем, и пос­
ле—«Американа», «60-е», «Вавилонская башня», «Довлатов и
окрестности», охватывают культуру именно как расчленяемую, но
в то же время нерасчленимую субстанцию, не протоплазму, а
скорее «постплазму», в которой растворяются все разножанро­
вые и разнодисциплинарные продукты специальной деятельно­
сти. Американская культура, русская культура, культура 60-х, куль­
тура 90-х — с заходами и в архитектуру, и в науку, и в кино, и в
быт, и в литературу, и в гастрономию, но при этом всякий раз с
выходом на уровень обозримого целого, которое, однако, не сво­
дится к понятийному обобщению, а остается гроздью блестящих,
переливчатых метафор.
Отсюда вытекает