Великая Белая Бездна [Бэзил Коппер] (pdf) читать постранично, страница - 2

должно интересовать еще меньше. Скажу лишь, что по окончании университета я изучал самые странные предметы на границах научного опыта и в
конце концов занялся фотографией. Я мастерски овладел техникой научноисследовательских и географических съемок и в первые десятилетия века сопровождал ряд важных экспедиций, среди которых следует назвать путешествие фон Гагенбека к Кварцевым горам Внешней Монголии и масштабные геологические изыскания Френсиса Лутрелла в аризонской 1 пустыне
в 1929 году. Последняя экспедиция едва не стоила мне жизни.
Мои фотографии, запечатлевшие фантастические пейзажи и невероятных
животных со всех концов света, привлекли внимание не только научных и
географических журналов, но и популярной прессы. Мои услуги начали пользоваться растущим спросом. Я вел обеспеченную жизнь, а к тому же предусмотрительно сохранил за собой права на негативы; годам к тридцати пяти
сбережений у меня оказалось более чем достаточно. С тех пор я стал подходить к заказам более избирательно и соглашался лишь на те предложения, что
обещали рискованные и даже экстравагантные приключения.
Имя Кларка Эштона Скарсдейла я впервые услышал в 1931 году. Произошло это, насколько помню, в связи с грандиозным санным путешествием
по Антарктике, затеянным покойным Кросби Паттерсоном. Жестокая и трагическая судьба Паттерсона и пятерых его спутников хорошо известна и не
нуждается в повторном изложении. К Скарсдейлу обратились за помощью
в истолковании некоторых аспектов катастрофы. Его заключения широко осВ оригинале «пустыне Невады», однако в дальнейшем автор несколько раз говорит именно об аризонской пустыне.
1

8

вещались в прессе, и мне живо запомнилась одна фотография: сильная, бородатая фигура Скарсдейла склонялась над любопытными наскальными надписями, найденными в том месте, где шесть полярных исследователей встретили ужасную смерть. Годом или двумя позже совет попечителей Чикагского музея, финансировавшего большую экспедицию Паттерсона, обратился ко мне с просьбой сфотографировать эти надписи. То была замечательная поездка, занявшая больше трех недель; но надписи и их происхождение
не имеют отношения к моему рассказу. Позднее я попросил и получил от попечительского совета разрешение опубликовать ряд снимков в «Geographica»,
ученом журнале, где все чаще печатались мои работы.
Мои новые материалы вновь привлекли внимание прессы. Спустя месяца
два после публикации снимков в «Geographica», я получил от профессора
Скарсдейла первое из нескольких загадочных писем. Начало переписки с профессором, оказавшим такое глубокое влияние на мою жизнь, было донельзя
прозаическим. Скарсдейл просто поздравил меня с успешным решением
сложных технических задач, позволившим мне получить столь великолепные и оригинальные фотографии, и добавил, что мои снимки стали для него
существенным подспорьем в исследованиях.
В то время он не предложил мне встретиться и я, несомненно, быстро забыл бы о нашей краткой переписке. Но случилось так, что я приложил к своему ответу весь комплект выполненных для музея фотографий. Их, разумеется, было больше, чем появилось в прессе; я также увеличил определенные
фрагменты снимков, изображавших петроглифы и иероглифы. Проявившиеся при этом детали вызвали у профессора немалое волнение. Вскоре я получил чрезвычайно сердечное письмо, в котором он предлагал встретиться в
удобное для нас обоих время и в устраивающем обоих месте.
2
Я жил тогда в Лондоне. Письмо профессора было прислано из Суррея,
так что договориться о встрече для нас не составило труда. Впервые я увидел профессора во плоти в несообразной обстановке маленькой чайной неподалеку от Британского музея. Мы договорились встретиться у входа в музей, чайная же была предложена как запасной вариант на случай, если ктото из нас задержится. И действительно, профессор опоздал на поезд и вошел
в чайную, когда я уже успел сделать заказ.
Это было одно из местечек с приглушенным светом, начищенным мельхиором и медью и дубовыми стульями. Профессор уселся напротив, спиной
к свету, и я на протяжении нескольких минут пытался составить впечатление
о его внешности. Мне следовало бы сразу сказать, что он был огромным чело-

9

веком, ростом выше шести футов и трех дюймов и соответственно широким
в кости, с поседевшими волосами. Тем не менее, я не мог бы дать ему больше сорока пяти лет, и во всех его движениях и манере держаться отражались живость и решительность.
У него была маленькая, аккуратно подстриженная ван-дейковская бородка и очень яркие и проницательные голубые глаза; изящный голубой галстук-бабочка подходил по тону к глазам, хорошо сшитый серый костюм ладно сидел на нем. Несмотря на рост и сложение, фигура профессора была
крепкой и атлетической; в нем чувствовался не только ученый, глубоко начитанный в самых странных и редкостных областях знания, но и человек,
способный постоять за себя. Он еще даже не