Околовоенные зарисовки [Синяя Гусеница] (fb2) читать постранично, страница - 3

не забывать.

Как-то по долгу службы, я писала о ней, рожденной в послереволюционной России, пережившей годы Великой Отечественной Войны, смерть близких, голод, и плен, и избежавшей страшной смерти в концлагере. Нам сложно представить все, что видела она – первую лампочку Ильича, первые личные автомобили, первые самолеты, полет в космос. Она пережила и тяготы до-путинской эпохи, с ее нищим униженным состоянием бессилия и нищеты. А теперь она счастлива, и не понимает, что еще нам надо. Это бытовое изобилие до сих пор кажется ей немыслимой роскошью. И я понимаю, как мы обнаглели со своим бесконечным стремлением к потреблению. Взгляд ее глазами очень отрезвляет.

Когда началась на Украине бандеровщина, мы бабушке не давали смотреть новости. Как старой объяснить, что наши соседи снова вытащили эту страшную и грязную составляющую своей истории, да еще и дали ей право на жизнь?

В моем розовом детстве были самые любимые ночи, когда она оставалась ночевать у нас. Лежа в темноте на кровати напротив, она учила меня молитвам и рассказывала про войну.

Это стало и моими воспоминаниями тоже. Детское восприятие так живо рисовало мне страшные картинки, где бабушка, совсем еще девочка, как я, проживала их вместе со мной. Я до сих пор не могу смотреть фильмы о войне, мне от этого больно…

Знаете, что я видела? Как летели низко самолеты, много. Они очень гудели, а потом на землю начали падать бомбы.

Вот тогда я поняла, что такое «медвежья болезнь». Бабушка смеется: «Все в подвал, а я – в поле».

А мне не смешно. Я знаю, что потом придут немцы. Их будет много, но больше будет бандеровцев. Они сгонят все село в кучу и отберут самых молодых и здоровых. А остальным скажут, чтоб заходили в избу и ждали подводу. И старенькая бабушка с дедом, и тетки ее с маленькими малышами, и еще много родных зайдут в эту избу.

– Я матери говорю, зачем мы пешком пойдем? Давай тоже подводу подождем, поедем как «пане», – а мать меня как «колупнет» за ляшку, – молчи, дура, их убьют, – бабушка замолкает.

И я знаю, что потом их сожгут заживо. Поэтому я не прошу рассказывать дальше. Перед глазами все проходит, будто вживую. Вот закричала ее крестная и кинулась к окну, из которого женщина пытается выкинуть младенца. Короткая очередь, и она падает мертвая, очередь отбрасывает женщину вовнутрь, а младенца бандеровец накалывает на штык и кидает обратно в окно. Стоит дикий крик горящих заживо, а фашисты стреляют по людям, что пытаются выбраться или помочь своим родным.

Я спрашиваю, не в силах понять: «Кто эти бандеровцы? Они же русские, не немцы, почему они им помогали?».

Бабушка пожимает плечами.

– Фашисты командовали. А эти – как звери, хуже зверей, – они прошли так по всем деревням подряд, – хватит, давай спать.

– Ба, – расскажи про Андронников…

– Ладно. Потом спать.

Бабушка начинает рассказывать, и снова перед глазами все оживает.

Соседняя деревня. Почти год идет война. Все, кто мог бороться, уже давно ушли партизанами в белорусские непроходимые леса. Еды почти нет, но женщины, отрывая последние крохи, носят им в лес скудные пожитки. Так и она возвращалась оттуда, когда услышала немецкую речь.

– Все, убьют, – Бабушка показывает, как она схватила себя за голову от отчаяния, – и я побежала. А вокруг – свись, свись – пули. Я прямо по ним бегу! И тут на месте сгоревшей избы – дырка в погреб, вся заросшая травой, лопухами. Я туда прыг с ходу!

Бабушка поднимает на меня глаза: «А там- Андронники, вся семья. Спрятались от немцев, да я тут… Принесла нелегкая. Вот они подошли к дырке и “тррр” – очередью пулеметной. Бабку- насмерть, кому ногу прошило, кому руку, а меня не задело даже».

– Немцы?

– Да, – это потом пришли бандеровцы и, за помощь партизанам, согнали всю деревню и заставили яму копать. И постреляли всех. Ненавидели они русских.

За что??

Бабушка не знает ответа… Пожимает плечами.

Я лежу в темноте, пытаясь понять, за что они ненавидели русских?

Это только одна жизнь. Одно маленькое воспоминание о великой трагедии. Один вопрос.

………………

2022

Не думали мы, что на нашем веку будет война. Для нашей страны – тактическая, для них – гражданская. Адская по своей сути. Второй день сидим и просто читаем сводки. Фронтовые.

Ничего делать не получается, все из рук валится. И небо – свинцовое, нависшее, и в душе темно.

Мы еще пока ничего не понимаем толком. Зачем все это? Почему нельзя было мирно? Миллион вопросов в голове, и ни одного ответа.

Мнений-то хоть отбавляй, со всех сторон криком кричат: кто за, а кто против, больше против. Все громче, громче… И все такие категоричные, уверенные. Но нас давно отучили верить крикунам с голубых экранов и добрым людям с честными глазами и хорошо поставленной дикцией.

Мы затаились, мы – думаем.

Вот повылезли все, недовольные властью, до сей поры бесплодно вещавшие свои истины. И, вперемешку с ошалевшими от горя обывателями, торопятся пиариться на льющейся человеческой крови.

Но мы тонко чувствуем эту ложь ободранной душой. Эти – за