Ночная тревога [Андрей Алексеевич Молчанов] (fb2) читать постранично, страница - 19

голос Петра Петровича.

— Огурец? — спросил Утятин радостно. — Эй, Огурец, ты, что ль?

— Я, — недоуменно ответила трубка.

— А это — Утятин, Утятин это!..

— Здравствуй, Утятин, — пасмурно сказала трубка.

— А я узнать, как живешь, почему не звонишь, куда пропал, — продолжал Утятин с душевным подъемом.

— Почему не звоню? — переспросил Петр Петрович сухо. — И как у тебя, Утятин, совести хватает на такие вопросы?

— Да ты чего? — обомлел Утятин. — Эй, Огурец, это ж я…

— В том и дело, что ты, — прозвучало в трубке.

— Да в чем, в чем дело-то?!

— А в том, что подлец ты, Утятин, — сказал Петр Петрович, и в голосе его прозвучал гнев. — Как, получил новую квартиру?

— Получил, — сказал Утятин растерянно.

— А как ты ее получил, не помнишь?

— Как… Как сотрудник жэка… Написал заявление…

— Но сначала ты написал анонимку! — сказал Петр Петрович. — На меня! На того, кто был в очереди перед тобой! И я видел твою бумажку! А почерк твой… он мне еще со школы знаком, ни с каким не спутаю… как индюк лапой.

— Ошибка какая-то… — сказал Утятин, вспотев от стыда.

— Эх, Утятин, — сказал Петр Петрович с горечью, — Даже сейчас лжешь… Ну, уж коли позвонил мне, так слушай до конца. Благодаря твоей кляузе от меня ушла жена. Полгода я лежал в больнице с нервным расстройством… И если бы не наша прежняя дружба, я бы тебя вывел на чистую воду! Но это был удар от друга, понимаешь? И я промолчал. Я думал… Хотя что с тобой говорить, Утятин! Прощай! — И Петр Петрович положил трубку.

Некоторое время Утятин сидел как оглушенный. Затем выключил свет, лег на кушетку и погрузился в раздумье. О многом думал Утятин, лежа в темноте. И об этой своей раскрытой подлости, и о многих нераскрытых, и о том, как он опустился, и сколько хороших людей отвернулись от него из-за его жадности, нечестности… Раскаяние и стыд терзали грешную душу Утятина.

Вскоре дверь в квартиру открылась, и, пыхтя под тяжестью сумок, вошла жена.

— Дрыхнешь? — спросила она беспечно. — Вставай, ужином тебя кормить буду.

— Маша, — произнес Утятин дрогнувшим голосом и спустил ноги с кушетки, — я — негодяй, Маша!

— Чего? — не поняла супруга.

— Я — негодяй, — повторил Утятин страстно. — Я оклеветал Огурца, получил вне очереди квартиру, от него ушла жена, нервное расстройство, больница… Я с ним только что говорил!

— Оклеветал! — передразнила Утятина супруга, мгновенно уяснив смысл бессвязной речи мужа. — А как он тебя на собрании прорабатывал, забыл? За то, что бачок со склада взял?

— Так он же из принципиальности, — сказал Утятин убито.

— И ты из принципиальности! — твердо произнесла супруга.

— Но ведь жена ушла, — настаивал Утятин. — И вообще… расстройство центральной нервной системы…

— Жена ушла! — воскликнула супруга. — Да кто с таким проживет, скажи на милость! К каждой бочке затычка! А насчет нервного расстройства— врет! Такой бегемот — и расстройство у него, глядите-ка!

«А может, и вправду соврал?» — повеселел Утятин.

— Расстройство у него! — негодовала супруга, размазывая шипящее масло по сковороде. — Ну трепло, ну жук! Все у него виноваты! А я так скажу, не умеешь жить — не живи!

«А она умная женщина», — прокатилось у Утятина в голове, и он с уважением посмотрел на жену.

— Так и не живи! — повторила она с чувством.

«Фильм! — полыхнула у Утятина мысль. — Начался!»

Он вбежал в комнату и включил телевизор.

По экрану плыли титры.

Пока они плыли, Утятин выдернул из записной книжки листок со злосчастным телефоном, повел носом в сторону кухни, откуда доносились кулинарные ароматы и невнятное бормотание жены, и поглубже уселся в мягкое кресло.

«Ух, Огурец! — подумал он. — Соврал… Расстройство… хе-хе… Сам дурак! А ну его к черту!»

НИ ВИНТИКА!

Григорий Хрюкин, по кличке Патиссон, отбывший очередной срок в ландшафтах с не загрязненным выхлопными газами воздухом, явно скучал. Бездействие тяготило его.

Перекинув потрепанное жизненными бурями тело через забор, Патиссон очутился на территории незнакомого автокомбината. Будучи человеком любознательным, он решил приобщиться к здешнему коллективу. А потому, насвистывая лирическую песню «Ах, Клава, Клава, Клава, какая ты отрава!», пошел в ближайший цех.

В цехе начиналось собрание.

Запахнувшись в телогрейку и присев в уголке, Хрюкин стал слушать выступающего начальника.

— Товарищи! — сказал начальник. — В нашем коллективе появилось болезненное явление. Это явление — слесарь Токарев. Вчера он хотел унести с родного автокомбината бутылку краски. Бдительный вахтер задержал расхитителя. Встаньте, Токарев! Чем вы объясните этот возмутительный поступок?

Расхититель молчал, сосредоточенно разглядывая свои ботинки.

Не дождавшись ответа, начальник