Мне хорошо, мне так и надо… [Бронислава Бродская] (fb2) читать постранично, страница - 188


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

способна покончить с собой, наглотается таблеток и всё… Нарочно, ему назло… Можно было бы врачам не верить, но Ленка уже что-то в этом роде делала: он пришёл, она спит, он: «Лена, Лена», она не шевелится, рот открыт, изо рта слюна… Ужас. Он скорую вызвал. Ещё бы чуть-чуть и всё… Над «всё» Эрик думал с совершенной к себе безжалостностью. «Всё» – это значит, что Ленка умерла. Ну, умерла и умерла, кому она нужна? Никому, ни ему, ни дочери. Всех бы развязала, но как с этим жить? Сможет ли он? Эрик знал, что угрызения совести будут ему мешать, он станет себя в её смерти винить, мучиться, находить себе абсурдные оправдания. Не Ленку жалко, а себя: её смерть – не вариант. Тогда не ушёл, хоть и много об этом думал, а сейчас это уж совсем невозможно. Эрик прямо видел маму, которая укоризненно на него смотрит и говорит: «Эрик, ну как же так, разве это честно, пожилая больная женщина, доверилась тебе. Она не может одна сейчас жить… Надо было раньше, а коли раньше ты не решился, то сейчас поздно, слишком поздно… Поезд ушёл», – вот что мама у него в голове говорила. И он знал, что она права. В их высоко моральной семье такое не приветствовалось. Наташку он любил, последняя его любовь. Интересно, почему это он сказал «любил» в прошедшем времени? А сейчас что, не любит больше? Любит, всё своё свободное время с ней проводит, они в отпуск ездят вместе, но понятно, что для неё этого недостаточно, хотела бы большего, но большего он ей дать не может. Ага, не может, но хочет ли? А вот тут большой вопрос… Ну, вот если себе представить, что он совершенно свободен, хотел бы он всегда жить с Наташкой как с женой?

Эрик увидел, что Наташа выходит из офиса в медицинской робе, приветливо и обрадованно машет ему рукой, садится в машину, сразу с места в карьер начинает по-женски щебетать о чем-то совершенно несущественном… И вдруг ему удалось совершенно честно на свой вопрос ответить: нет, не хочет он больше жениться, не хочет всегда жить с Наташей, ему вполне достаточно её общества время от времени, именно тогда, когда он сам пожелает с ней повидаться. Но он её любил и иногда ласкал в своей голове мысль о жизни с Наташей: они ужинают, выходят погулять на берег моря, даже может вовсе и не в Израиле… Но у него достаточно опыта, чтобы знать, что эти идеальные картинки в реальности обернутся скукой и раздражением: вот она хочет выйти в ресторан, а ему лень, вот подробно рассказывает о сыне, а ему неинтересно… Все эти неизбежные вопросы: куда идёшь, во сколько придёшь… Укоризненные взгляды… Осуждающее молчание… Примерки шмоток, и чтобы он говорил, идут они ей или нет… Нет, он хочет жить один! Неужели его в 81 год не могут оставить в покое? Всем он что-то должен, всю жизнь…

Они поели в ресторане Франческа, Эрик пил пиво, ели оливки и сыр. Основного блюда пришлось ждать слишком долго и это раздражало, хотелось есть. Между столами ходили кошки, которых ему почему-то хотелось пнуть. Потом они прошлись по набережной. Разговаривали мало, но молчание давно уже на них не давило. Наташка, наверное, сейчас была для него самым близким человеком на свете, Эрику было с ней хорошо: идеальные отношения, о которых он всегда мечтал: без быта, проблем, скучных общих обязанностей и взаимного недовольства. Он отвез её на стоянку перед офисом и поехал домой. Настроение его внезапно испортилось. Сейчас что-то придётся говорить Ленке, ничего себе «пойду пройдусь», прошло три часа. С другой стороны, Эрик знал, что Ленка ни на чём не станет настаивать, уличать его во лжи. Иногда ему казалось, что она про Наташу всё знает и помалкивает специально, чтобы не усложнять себе жизнь, не терять его совсем. С другой стороны, может, она до такой степени погружена в свой безумный нереальный мир, что ей просто не приходят в голову такие неинтересные вещи, как мужская неверность. Плевать ей на него, лишь бы жил в квартире и удовлетворял её нехитрые потребности.

Интересно, погуляла Ленка с собакой? Хорошо бы, но если она уже спит, то и спросить её об этом будет нельзя. Бедный пёс! Эрик ударил по педали газа. Надо быстрее домой. Только что он думал о том, что выходить с собакой на ночь глядя ему совсем не хочется, но сейчас он представлял своего чёрного, пожилого, больного «таксика» Арчибальда, уныло лежащим на коврике у входной двери. Ленка когда-то привезла собаку из Москвы. Он был тогда страшно недоволен. Зачем ей собака, она и за собой-то не может следить… Конечно, он был прав: собака болела, что-то с суставами, сделали дорогостоящую операцию, сейчас Арчи хромал. Ленка распустилась, выходила с Арчиком редко, и Эрик практически полностью взял на себя все заботы: лечить, кормить, гулять. Но как же он любил этого смешного и суетливого Арчи! Что у него было? Кто? Дочь в Москве жила, месяцами с ним не общаясь, и потом, когда они наконец встречались, ни о чём серьезном с ним говорить не хотела. Иногда ему казалось, что он её совершенно не знает, ведь большая часть их жизней прошла врозь. Сестра в Брюсселе… Да, тут надо решать: ехать к ней, или нет. Да что тут решать! Ехать,