Несчастная дуэль [Михаил Юрьевич Берг] (fb2) читать постранично, страница - 54

зимний воздух полной грудью, я чувствовал только одно радостное освобождение; снег весело таял на крышах и двойных фонарях карет, умирал под ногами и пепельными кружевами оторачивал каждую лужу; осунувшиеся сугробы рыхлыми горами оседали вдоль тротуаров; в мои планы входило не мешкая ехать обратно и успокоить Катеньку. То-то беспокоится бедняжка! Не ведает, какой груз свалился с плеч моих, - как хорошо дышалось, какие волшебные планы носились в голове моей! Думал ли я, что от меня теперь зависит судьба отечественной словесности, вообще судьба целого народа? Ничуть не бывало, фатум не открывал своих секретов, и роль, мне предназначенная провидением, была мне неведома, хотя я уже давно играл по чужой партитуре. О, если бы я не задержался на эти три дня!

Нужно ли описывать все дальнейшее - оно и так хрестоматийно известно. Я не был на вечере у вюpтембеpгского посланника князя Гогенлоэ-Киpхбеpга, когда между бароном Д. и Х** состоялось решительное объяснение; мне кажется малоправдоподобным, что барон дал Х** пощечину, хотя несколько человек видели, как он взмахнул рукой, после чего и последовали известные слова про «попранную дружбу» или что-то в этом роде; неведомо мне и то, почему именно меня Х** попросил стать его секундантом: возможно, именно потому, что я значил для него меньше, чем другие, но не исключена и случайность - он встретил меня у дверей моего дома; я был ошеломлен услышанным, не нашел слов, чтобы отказаться, и, кажется, сделал все, что было в моих силах, дабы предотвратить эту несчастную дуэль. Попросил разрешения вернуться на минуту в свой кабинет, где оставил записку, в которой сообщал, что еду с Х** на Черную речку, - мне пришло в голову, что кто-нибудь заедет ко мне, все поймет и помешает нам; дважды кидал пули с возка, чтобы нас могли вернее отыскать, пытался подавать знаки, когда мы встретили на канале сани с нашими знакомыми, - все, казалось, было в заговоре против меня.

И во время следствия, да и потом десятки раз, я повторял то, что слышал от самого Х**: что он только поставит себя под огонь и будет стрелять в воздух; о пощечине я не знал, как не верю в то, что она была, но если иметь в виду вспыльчивый нрав барона и поистине безвыходное положение, в которое он был поставлен настойчивым ухаживаньем за его женой, шуточками, отпускаемыми скорым на язык поэтом по поводу его чересчур воинственного вида, то трудно не согласиться, что это, да и многое другое, делало ситуацию почти бесповоротной. Уже потом, обсуждая это несчастное происшествие с друзьями Х**, да и моими тоже, я не только от одного Мещерского слышал, что Х** был обречен кончить чем-то подобным, - воистину в нем было два человека: один - добродушный - для небольшого кружка ближайших своих друзей и для тех немногих лиц, к которым он имел особенное уважение, другой - заносчивый и задорный - для всех прочих знакомых; и это настроение его ума было действительно невыносимо для людей, которых он избрал целью своих придирок и колкостей без всякой видимой причины, а просто как предмет, над которым он изощрял свою наблюдательность. А если добавить к сказанному многочисленные любовные истории этого баловня чужих жен и грозы мужей, то как представить себе, чтобы какой-то муж в конце концов не возмутился его беспардонным ухаживаньем, не потребовал бы удовлетворения и не вызвал бы его к барьеру?

Все помню как в тумане и одновременно с той отчетливостью, какую ложная память придает прошедшему в обратной перспективе, - хотя снегу поначалу не было, над головой, пока мы ехали, не виднелось ни одной утренней звездочки, и небо казалось чрезвычайно низким и черным сравнительно с чистой снежной равниной, расстилавшейся впереди нас. Однако, едва мы миновали темные фигуры мельниц, из которых одна махала своими большими крыльями, и проехали ближайшую к городу почтовую станцию, я заметил, что дорогу стало все больше заносить; ветер сильнее задул с левой стороны, сбивая вбок хвосты и гривы лошадей и упрямо поднимая вверх снег, разрываемый полозьями и копытами. Иногда сквозь вой метели казалось, что где-то звучит колокольчик; я даже пару раз оглядывался, надеясь на чудо. Надежду подал и наш ямщик, прокричав сквозь ветер: «Колокол кульерский - один такой на всей станции есть». Я было встрепенулся, как вдруг нам навстречу проехали две тройки - и действительно, колокольчик передовой тройки, звук которого уже ясно доносился по ветру, чрезвычайно был звонок; до сих пор он стоит в ушах моих - басистый, чистый и дребезжащий совсем немного, как мечта о счастье и ответ на нее. В задних санях офицер с белым шарфом и господин в шубе радостно приветствовали нас, привстав и прокричав что-то в унисон вьюге, и тотчас растаяли в снежном мареве.

Все было оговорено заранее. Возки и карета барона остались у дороги, и мы побрели по целине, ища место поровнее и без ветра. Мудрено было скрыться от метели; рощица шагах в восьмидесяти от дороги привлекла наше внимание. Нас было четверо: я, Кавелин, князь Васильчиков и товарищ