Жаркое лето 1762-го [Сергей Алексеевич Булыга] (fb2) читать постранично, страница - 3

Двадцать второго, конечно. Четверо суток с хвостом. Хвост — три часа, а то и пять или шесть. Это уже как дороги. А если я завтра… — Тут он нахмурился и посмотрел по сторонам, увидел песика. Песик сразу встал на задние лапки. Царь погрозил ему пальцем, песик завилял хвостом. Царь улыбнулся, но сказал: — Нет, не хочу. Иди, иди! — Песик убежал под стол. Царь повернулся к Ивану, продолжил: — Нет, завтра никак не успею. Тогда послезавтра. Нет! — тут же исправился он. — Нет, даже двадцать девятого. Вот! Двадцать девятого выступлю. Но и я же не курьер, чтобы через четверо суток быть уже там, в Померании. Я так быстро не смогу, со мной же будет армия. И еще какая армия! — уже просто насмешливо воскликнул царь. — И это не слухи. А это я сам как обещал, так и сделаю. Я их за шиворот в Европу вытащу, Иван! Тебя Иваном звать? Правильно, как же иначе. Так вот, Иван, я их, этих наших янычар, за шиворот в Европу вытащу. Пусть растрясутся, пусть понюхают европейского пороху. Пусть сходят в европейскую атаку. За сколько шагов переходят в галоп?

— За двести пятьдесят, — сказал Иван.

— Верно! — радостно воскликнул царь. — Еще помнишь! А уже сколько ты в штабе? — И, не дав ответить, продолжал: — А эти совсем разжирели! Как это по-русски называется? Свинья! — это слово он сказал по-русски и опять продолжил по-немецки: — Нет, я же ничего не имею против свинины, из нее можно приготовить множество чудесных блюд. Да, кстати! А как наши магазейны в Висмаре? Какие там уже запасы, на сколько? А то Петр Александрович, — и царь сердито ткнул пальцем в письмо, — очень он уклончиво об этом пишет. Почему? Там что-нибудь не так? Или нам кто-нибудь мешает? Или что еще на самом деле?

Иван молчал. Он же не знал, что об этом написал Румянцев, а подводить начальство ему не хотелось. Ведь после надо будет возвращаться, торопливо подумал Иван, да и вообще, как бы чего ему сейчас…

— Пф! — громко сказал царь. — А ты большая шельма, ротмистр. Ты хочешь обмануть своего императора. Да за это, будь сейчас кто-нибудь другой на моем месте, пусть даже мой великий дед, ты не сносил бы головы. Покатилась бы она под стол, вот что с ней было бы. А я, — и тут он опять стал серьезным, даже очень. — А я, — продолжил он уже не только серьезно, но еще и очень тихо, — я только скажу: Петр Александрович тоже, как и ты, юлит. Но я и так все про это знаю, — сказал он уже громче. — И знал заранее, что мой разлюбезный брат Фридрих будет мне, насколько только это у него получится, вредить. И еще при этом будет говорить своим бравым генералам, что, мол-де, чего это наш брат Питер выдумал, куда это он собрался? Зачем ему здесь воевать? — это царь уже почти что выкрикнул, и уже не своим голосом, а явно передразнивая Фридриха. И так и дальше, будто Фридрих, продолжал: — Да, несомненно, я, конечно, помню, я обещал брату Питеру в случае крайней надобности двенадцать тысяч пехоты и четыре тысячи конницы. Но зачем же сразу так горячиться? Датчане же умные люди, они же на все согласны, а мы, в свою очередь, как обещали, так и откроем первого июля, а сколько тут осталось, почти ничего, откроем первого июля в Берлине конгресс и без единого выстрела разделим этот чертов Шлезвиг! А так…

Но тут царь вдруг замолчал, как-то очень недобро посмотрел на Ивана, а после так же недобро спросил:

— Только почему это я так много тебе рассказываю? А вдруг ты ее человек? Ты ведь знаешь, о ком это я? Отвечай!

Иван молчал. В голове у него все перепуталось, ему было очень жарко. Царь беззлобно засмеялся и сказал:

— А ты хороший человек, Иван. У тебя все на лице написано. А Фридрих, — тут царь улыбнулся, — а Фридрих зато очень хитрый. И сильный, вот что тоже очень важно. Вот кого сразу надо было выбирать в союзники. Но моя любимая тетенька, она выбирала не так. Да она и не выбирала, а выбирал этот прохвост Ванька Шувалов. А он думал о чем? Да ему поднесли чего надо, и он и рад. И другие тоже были рады, потому что и их тоже не забыли, им всем тоже поднесли. И после еще носили и носили, и все про это знают. А вы, мои храбрые герои, — и тут царь показал не только на Ивана, но и на караульных, — а вы после выступайте бравым шагом, или с рыси на галоп за двести пятьдесят шагов, по команде «Марш! Марш!» — и бейте, и берите на палаш бравых героев моего брата Фридриха. Как будто больше бить и брать некого! А вот и есть кого! А вот я покажу…

Но тут царь вдруг опять замолчал и посмотрел на стенные часы. На них было без одной одиннадцать.

— О! — сказал царь. — Извини, брат Иван, но у меня служба. Я же тоже подневольный человек. Дела! Но…

Он поморщился, еще раз посмотрел на часы — и они как раз негромко брынькнули одиннадцать.

— Но! — повторил царь, продолжая оставаться серьезным. — Ты мне сегодня еще будешь нужен. Так что никуда не отлучайся. Будь здесь! А я, — и тут он сложил письмо вдвое, потом еще раз вдвое, — а я его еще раз прочту и подумаю. Если придумаю, чего ответить, тогда ты сегодня поедешь обратно. И это будет очень важная поездка. Много на кон будет поставлено. Поэтому… Если