Однажды в Риме [Нина Мамыкина (Вирэт)] (fb2) читать постранично, страница - 2

неги, появился в моей жизни и изощренный чувственный разврат — позорище римской аристократии. Но тогда подобная жизнь была для меня нормой, потому что о другой я не знала и не догадывалась. Не прошло и года, как во время очередного пира муж подавился рыбьей костью, постарался скорее протолкнуть кусок, плеснув себе в горло вино, и — захлебнулся. Я осталась одна и некоторое время продолжала жить по инерции, но уже тогда завелась во мне тоска, которая не находила объяснения. Я стала думать о том, что в свои семнадцать лет насытилась всем, что мог дать мне этот мир, что впереди у меня лишь потеря женской красоты и здоровья, старение и бессмысленное угасание. Я старалась прогонять эти мысли, жадно искать что-либо еще, что может оживить во мне интерес и удовольствия жизни — рискованные приключения или умные беседы… Помню, даже выписала труды греческих философов, но не смогла принять и малой доли их рассуждений.

Но вот однажды, услыхав разговор моего управляющего с приказчиком купца, поставляющего нам специи, я случайно глянула в проем дверей. И увидела там юношу-иудея, который поразил мой взор — не столько своею красотой, сколько какой-то нездешностью. Этот народ, в отличие от римлян, носит длинные хитоны, не оголяет рук и ног, и он тоже был во всем длинном и темном, с повязкой на густых вьющихся волосах. Он был очень хорош собой и стоял, как в раме, в световом проеме двери, выходящей в солнечный двор. Меня он не увидел, поговорив, ушел, а я спросила управляющего: почему иудей вошел в дом, ведь эти люди считают, что оскверняются домами римлян? Кто этот человек?

Так впервые увидела я Гамалиила, помощника отца Дементия. По сути, он и был тем, кто открыл мне первым истину о Господе Иисусе… привел в конце концов в общину… и теперь я — здесь.

Гай Луций внимательно слушал её, сложив на столе перед собою руки.

— Сколько тебе сейчас лет? Двадцать?

— Да. В секстилисе исполнилось двадцать.

— И община не нашла тебе доброго мужа? Или ты сама не хочешь снова замуж?

— Я хочу быть подле отца Дементия, — кротко сказала Юния. — Рядом с ним в моей душе покой и отрада.

— Тебя не обижают здесь?

— От чего такой вопрос? — изумилась Юния.

— Из опыта, — просто и спокойно разъяснил центурион. — Я всю жизнь обучал молодых солдат. Я вижу, кто чем дышит, к кому какой подход. Легион — не частокол из палок. Это живой организм, состоящий из живых людей. Там, где кто-то болен, строй окажется уязвимым… Почему святой и мудрый старец держит тебя — молодую и очень красивую — подле себя? Чего ты боишься? От чего ищешь защиту?

Она порозовела, опустила глаза. Долго молчала.

Потом едва слышно выдохнула:

— От себя…

***

Весь день Юния была молчаливой и задумчивой; занимаясь рукоделием, часто поднимала глаза к небу в проеме окна, словно ожидая от него каких-то ответов.

Когда центурион вернулся вечером из Торира, девушка не сразу заметила, что он подошел и, улыбаясь, смотрит на нее. Она вздрогнула, шитье скользнуло из ее рук. Девушка подхватила его и поднялась, немного смутившись.

— Отец Дементий принял лекарство и спит. А я сейчас приготовлю вам ужин.

— Не спеши, — сказал Гай Луций. — Я пока не голоден. В Торире тоже очень гостеприимная община. Я хочу немного побыть с тобой. Оказывается, я успел по тебе соскучиться.

Она прямо посмотрела ему в глаза. Потом ответила с удивлением:

— Не могу понять, почему так легко чувствую себя с вами. Я даже не смущаюсь, когда вы говорите мне слова, от которых постаралась бы оборониться, произнеси их кто-нибудь другой.

Он кивнул.

— Я рад. Был бы больше рад, если бы ты сказала, что тоже по мне скучала.

Девушка рассмеялась:

— А ведь это правда!

— Ты думала обо мне?

— Да. Как прошел у вас день в Торире?

— Похоже, Господу и правда угоден мой обет. Пришли к согласию по всем вопросам и с зодчими, и с каменщиками. Фундамент будет старый, что упрощает задачу. Завтра пошлю за деньгами, чтобы оплатить начало работ.

Юния отложила рукоделие, и они вышли в сад к бассейну. Девушка села на его каменную кладку, зачерпнула ладонью воду, розовую от зарева заката.

— Расскажешь дальше? — спросил Гай Луций.

— О чем? — удивленно обернулась она.

— О Гамалииле.

Девушка вздрогнула, вода пролилась у нее между пальцев.

Оба долго молчали. Краски заката угасали.

Потом она бесцветно проговорила:

— Почему бы и нет?.. Это тоже может быть поучительно…

— Нет, — твердо сказал центурион. — Это слово здесь не приемлемо.

Тогда она развернулась, — так, что длинные золотые локоны разлетелись по плечам.

— Да… я знаю! Вы не будете смеяться… Я действительно влюбилась в него! Это было похоже на безумие… Влюбилась впервые в жизни! Какая я была глупая… как умела, старалась понравиться… Приходила к дому этого купца… заводила разговор о заказе товара, о специях, фруктах, тканях… потом о иудейских обычаях… об их религии… пыталась заинтересовать и женской красотой, и торговой