Масло в огонь [Эрве Базен] (fb2) читать постранично, страница - 85

распространения пожара. Значит, виновный старался создать себе алиби. Значит…

— Значит, он — среди нас, — слышится голос той, которой следовало бы молчать. — Какое же еще может быть алиби, как не быть ночью в огне?

Услышав оклик Бортро, папа поспешно направляется к нам с топориком на плече. Балаган? Бравада? На все махнул рукой? Наверное, всего понемногу. Они сейчас все тут, разные обличья Бертрана Колю: одержимый, который наносит последний удар; хитрец, который знает, что истина может часто послужить укрытием для того, кто ее возвещает; отчаявшийся, который лишний раз подает знак, пытаясь выдать себя.

— Мне кажется, вы правы, — бормочет бригадир.

Потрясенные, все застыли… В свете пламени теперь лишь напряженные, испуганные лица. Я чувствую на шее прерывистое дыхание мосье Ома, в то время как доктор Клоб смотрит на меня исподлобья, и ноги подо мной подгибаются. Сейчас достаточно сущего пустяка, одного слова, чтобы все подозрения, которые еще плавают в пустоте, сосредоточились на одном, и, поймав наконец взгляд отца, я своим взглядом пытаюсь оттолкнуть его назад… оттолкнуть. Чтобы он вот так отдал себя в их руки — этого я не допущу. Чтобы он ускользнул от меня — этого я не допущу. Он мог бы так поступить, но само мое присутствие запрещает ему проявить слабость. Поэтому я отвожу от него взгляд и устремляю его на столбы пламени, которые продолжают вздыматься вверх, становятся плотнее, гуще. Ты помнишь, Селина, вопросы, которые задавали по Священному писанию? «Как умер Самсон?» — спрашивал викарий, одной рукой держась за пояс, а другой теребя черный помпон на своей шапочке. И Селина отвечала: «Он сотряс колонны храма и погиб под обвалом…»

— Бертран, Бертран! — кричит Раленг, совсем сбитый с толку.

Какие у него широкие плечи! И на плече сверкающий топорик! Папа оборачивается.

— Извините, — говорит он. — Огонь не ждет. Мы поговорим об этом завтра. — Делает еще шаг. Меня он уже не видит, меня он больше не увидит никогда, и я слышу: — Иди спать, Селина…

Чтобы я не видела то, что произойдет, я понимаю! Но пощадить себя так и не могу. Скорее, пусть он скорее делает то, что ему осталось сделать! Толпа снова сплачивается, волнуется, толкается… Все окружили Бортро. А Каливель, вне себя от волнения, протянув руку, твердит:

— Покажите же мне, покажите…

Ну вот! Час настал! Эта свечка, воткнутая в его губку, — все равно что подпись. Он еще колеблется, наш учитель, пытаясь вспомнить, где он уже видел свечу, которая вот так же стояла в медном узорчатом подсвечнике… Только бы он на меня не посмотрел! Ноги не держат меня, я повисла на руке мосье Ома, к его удивлению и испугу:

— Да тебе же дурно, Селина, послушалась бы отца.

А Каливель все вертит в руке огарок свечи, тем более что Ламорн бормочет:

— Это вам ни о чем не говорит?

В это время сержант Колю вместо того, чтобы незаметно подняться по своей лестнице, переговаривается с окружающими — речь идет о воде, о том, чтобы забросить фильтр в другой колодец… Вдруг он кидается в темноту с криком: «Я сейчас!» — и исчезает в направлении сельского кооператива, где действительно есть еще один колодец, таща за собой многометровый шланг… Не успеть ему! Каливель смотрит на меня, набирается духу, удерживает его, видимо, лишь боязнь сказать страшную глупость. Он все вспомнил, да, он даже произнес: «У вас ведь такие красивые старинные подсвечники», — не мог он не заметить этих свечей, которые мы сами изготовляем, как это делалось в старину, из воска наших бывших пчел… Папа возвращается; он бежит, швыряет топорик и кричит:

— Я полез наверх! Подавайте воду!

— Быть не может! — произносит учитель.

И папа начинает стремительно взбираться по лестнице в тот момент, когда Каливель, решившись наконец, произносит немыслимые слова:

— Нет, это же кретинизм, это не может быть Колю!

Слишком поздно! Насос заработал — мой отец уже на самом верху лестницы. Все застыли, а он перескакивает на щипец, оборачивается с брандспойтом в руке, высоко вздымает его над толпой и сильным, на удивление спокойным голосом, перекрывающим треск красного и золотого огня, объявляет:

— Крещение огнем, дамы и господа!

* * *

Весь воздух полнится огнем. Дождь из жидких алмазов обрушивается с неба. Там, наверху, на крыше, безумный бог широким круговым движением руки поливает огнем дома напротив, пока еще пощаженные пожаром, спасателей, любопытных, которые с воплями пускаются врассыпную. Он даже снисходит до того, что поясняет:

— Это всего лишь дизельное топливо, дамы и господа. А фильтр-то ведь в цистерне кооператива.

— Режьте, режьте шланг! — кричит Раленг. Поздно. Цистерна, у которой заправляются тракторы, содержит ни больше ни меньше как триста литров, и шланг, который какое-то время предохраняла пропитавшая его вода, тоже воспламеняется, становится огненной змеей. К тому же катастрофа полная: мотопомпа горит, крыши домов напротив горят, все горит; нечего и пытаться что-то спасти, что-то