Наркомы страха [Борис Вадимович Соколов] (fb2) читать постранично, страница - 4

Нижнем. Благодаря Чемборисову и другим агентам об этом тут же стало известно жандармам. Однако «данных для возбуждения формального дознания», то есть достаточно весомых для суда улик, они добыть не сумели. В результате 14 июля 1912 года Ягода был в административном порядке сослан на два года в Симбирск — «за преступные сношения с лицами, принадлежащими к революционным организациям». Уже 21 февраля 1913 года в связи с амнистией, объявленной по случаю 300-летия дома Романовых, срок ссылки сократили вдвое, и 16 июля того же года Генрих Григорьевич был освобожден» Вернувшись в Нижний, он к анархо-ком-мунистам больше не обращался, зато сблизился (или возобновил контакты?) с большевиками. В ноябре будущий шеф НКВД перебрался в Петербург, где поступил работать статистиком сначала в статистическую артель Союза городов, а потом в больничную кассу Путиловского завода. Позднее он указывал в анкетах, что знает статистику и немецкий язык. Такое страховое учреждение, как больничная касса, считалось хорошим прикрытием для ведения среди рабочих марксистской пропаганды. В 1914 году в Петербурге Ягода женился на Иде Авербах, с которой познакомился еще в Нижнем.

В 1915 году наш герой был мобилизован в армию рядовым 20-го стрелкового полка 5-го армейского корпуса, на фронте был ранен, дослужился до ефрейторских лычек. После демобилизации вернулся в больничную кассу Путиловского завода. Очевидно, Генрих Григорьевич в армии вел партийную работу, поскольку сразу после Февральской революции стал членом большевистской фракции Петросовета, Петроградской военной организации и вошел в редакцию «Солдатской правды». С ноября 1917 по ноябрь 1918-го Ягода редактировал также газету «Крестьянская беднота», но на ниве журналистики известности так и не приобрел.

Руководитель ОГПУ

После Октябрьской революции свойство со Свердловым открыло Ягоде путь к быстрой карьере. В 1918-м Генрих Григорьевич стал управляющим делами Высшей военной инспекции Красной Армии, а 3 ноября того же года по совместительству — управделами Особого отдела ВЧК, осуществлявшего надзор за Красной Армией. В 1920 году Ягоду ввели в коллегию Наркомата внешней торговли, ни одного сотрудника которого не могли арестовать без предварительного уведомления об этом Генриха Григорьевича. С 1920 года он также управлял делами всей Чрезвычайной комиссии.

После того как в январе 1920 года право ВЧК выносить расстрельные приговоры было ограничено только прифронтовой полосой, Ягода подписал директиву, которая предлагала местным ЧК и армейским особым отделам арестованных, «кои по числящимся разным преступлениям подлежат высшей мере наказания», направлять в те районы, где декрет об отмене смертной казни не действовал, и там благополучно выводить в расход. Нет оснований полагать, что это была инициатива самого Генриха Григорьевича. Наверняка вопрос о том, чтобы и невинность соблюсти, и капитал приобрести, формально следуя пропагандистскому декрету и в то же время избавляясь от «контрреволюционеров», решался даже не Ф. Э. Дзержинским, а В. И. Лениным и другими членами Политбюро.

29 июля 1920 года Ягода стал членом коллегии ВЧК, которая в феврале 1922-го была преобразована в Главное политическое управление (ГПУ) при НКВД с лишением судебных функций. Ягода сохранил пост управделами ГПУ. С окончанием Гражданской войны и ослаблением террора осенью 1923-го ГПУ преобразовали в Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ), во главе которого остался Дзержинский. ОГПУ вывели из состава НКВД. Ягода получил повышение. 18 сентября 1923 года его назначили вторым заместителем председателя ОГПУ. В чекистской иерархии Ягода сделался третьим лицом — после председателя ОГПУ Феликса Эдмундовича Дзержинского и его первого заместителя Вячеслава Рудольфовича Менжинского.

Вот что пишет Бажанов о личных и деловых качествах руководителей ОГПУ: «Старый польский революционер (Дзержинский. — Б. С.), ставший во главе ЧК с самого ее возникновения, он продолжал формально ее возглавлять до самой своей смерти, хотя практически мало принимал участия в ее работе, став после смерти Ленина председателем Высшего Совета Народного Хозяйства… У него была наружность Дон-Кихота, манеры говорить человека убежденного и идейного. Поразила меня его старая гимнастерка с заплатанными локтями. Было совершенно ясно, что этот человек не пользуется своим положением, чтобы искать каких-либо житейских благ для себя лично. Поразила меня вначале и его горячность в выступлениях — впечатление было такое, что он принимает очень близко к сердцу и остро переживает вопросы партийной и государственной жизни… Но… очень скоро мне бросилось в глаза… что Дзержинский всегда шел за держателями власти и если отстаивал что-либо с горячностью, то только то, что было принято большинством… А один раз председательствовавший Каменев сухо сказал: «Феликс, ты здесь не на митинге, а на заседании Политбюро». И о чудо! Вместо того