Том 3 : Америка в Париже. Почти три года (Ленинградский дневник). Очерки [Вера Михайловна Инбер] (pdf) читать постранично, страница - 3

профессора
Розанова и профессора Федорова. У меня есть теперь
список всех ваших больниц и клиник. Я думаю, что мы
будем делать с вами дела...
Со струнами покончено. С этими. Но ведь есть еще
и другие, самые заветные. Задев за которые, можно
знать, чем дышит человек, в данном случае Вильгельм
Эренпрайз... За окном ночь... Колеса, покончив со
стерильными струнами, готовы начать новую беседу.
И действительно, она начинается. Вильгельм Эренпрайз
говорит теперь о своем детстве, о своих братьях, о «ста­
ром доме» в Нюрнберге, где на чердаке зимой лежали
яблоки и груши из собственного сада и куда вход юным
Эренпраизам был, естественно, запрещен.
— И вот,— вздыхает Вильгельм Эренпрайз,— настзчшла война, и нужно было идти защищать и дом,
и сад, и яблоки, и груши. Пошли два брата и отец.
Ну, и...
— Ну, и?..
— Ну, и один из братьев не вернулся. Второй кон­
тужен. Только отец невредим.
— Н у,— продолжаю я ,— теперь, когда будет сле­
дующая война, вы отомстите.
12

— Какая следующая война? — вопрошает Виль­
гельм Эренпрайз, и его аккуратные брови лезут вверх.—

Какая война?
— Та, в которой вы будете мстить французам и анг­
личанам. Этим вероломным англичанам, которые...
Эренпрайз Вильгельм встает и закрывает вентиля­
тор, как бы желая в самом зародыше прервать струю вет­
реных речей.
— Нет,— отвечает он,— если спросят нас, нас, ко­
торые работают, мы скажем, что войны не нужно. Война
нужна тем, у кого много здесь,— и он хлопает себя по
карману.— А мы... Дайте нам только возможность ра­
ботать. Мир должен вступить в полосу мира.
Проходит контроль. Опускают шторы. Ночь отсту­
пает дальше от окна. Все далеко.Все осталось в Москве...
Как выглядит неприятность? По-разному. В данном
случае она приняла мужественный чернобородый облик
дежурного по станции. На одной из остановок, если не
ошибаюсь, в Вязьме, он вошел в вагон-ресторан, вошел,
перепоясанный ремнем, в барашковой шапке по самые
брови, как настоящий вестник беды.
— Здесь гражданка такая-то? — спросил он.
— Здесь. Это я ,— ответила я тонким голосом.
— А!.. Вы только не пугайтесь.
Но было поздно; я уже испугалась. Выясняется, что
в Москве, в ящике моего письменного стола, таком про­
сторном и уютном, я забыла все свои деньги: и валюту,
и чек на парижский банк, потому что целиком все на
руки не выдают. Забыла потому, что слишком много
народу меня укладывало и слишком обо мне все забо­
тились.
«Не забывай, не забывайте!» — вспомнила я про­
щальный клич. Увы! Я забыла.
В вагоне-ресторане стихли разговоры. Вилки опусти­
лись. Англичанин, не понимавший по-русски, запросил
у своего ближнего соседа, что происходит. Вильгельм
Эренпрайз оставил филе с шампиньонами, про которое
он вначале сказал, что вкусно, но только очень дорого.
В Германии за эти деньги можно пару башмаков купить.
А теперь, отставив это дорогое филе, он с тревогой уста­
вился на меня.
13

Последующие два часа описывать не стоит. Там было
всякое: рассуждение о вреде многолюдства, недоеденное
филе и, главное, телеграммы, телеграммы из Москвы.
Все они советовали мне самое разное. Они неслись, пе­
регоняя друг друга, вслед поезду, словно искры парово­
за. Одна из них предлагала остановиться в Минске и
ждать следующего московского поезда, который доста­
вит мне все забытое мной. Вторая спрашивала, сколько
при мне наличных денег.Третья просила не волноваться.
И, наконец, когда все распоряжения относительно Минс­
ка были даны проводнику: разбудить на рассвете (поезд
прибывал туда в пять часов утра), разбудить обязатель­
но и высадить, Вильгельм Эренпрайз после долгой, оче­
видно, душевной борьбы вынул свой бумажник и сказал:
— К сожалению, у меня с собой очень мало денег.
Я очень поистратился в Москве. На последние деньги
я купил икры, этой прекрасной русской икры, которой
нет в Германии. В гостинице вместо чаевых я оставил
официанту свой галстук. У меня всего десять долларов,
но мы поделимся. А вы телеграфируйте, чтобы вам ваши
деньги выслали в Берлин. Я вам объясню, как это надо
сделать.
Но в ту самую минуту, когда я с благодарностью гля­
дела на представителя нервущихся струн, который по­
следними десятью долларами хотел поделиться со мной,
в эту самую минуту пришла четвертая и последняя те­
леграмма, несущая успокоение. В ней было сказано, что­
бы я ехала дальше, что есть возможность переслать мне
мои деньги частью в Берлин, частью в Париж... Сразу
лампы вспыхнули ярче. Минск снова отодвинулся в
ночную глубь. Проводник сказал:
— Ну, теперь спите спокойно до границы. Вот вам
второе одеяло. Теплее будет.
Колеса, испуганно притаившиеся, снова запели.
И словно в награду за перенесенную печаль, Виль­
гельм Эренпрайз, улегшийся на верхней койке, свесив
вниз голову, рассказывает мне на сон грядущий свою
последнюю и самую лучшую историю,— ту, которую
рассказывают не всякому и не каждый