Оценку не ставлю, но начало туповатое. ГГ пробило на чаёк и думать ГГ пока не в может. Потом запой. Идет тупой набор звуков и действий. То что у нормального человека на анализ обстановки тратится секунды или на минуты, тут полный ноль. ГГ только понял, что он обрезанный еврей. Дальше идет пустой трёп. ГГ всего боится и это основная тема. ГГ признал в себе опального и застреленного писателя, позже оправданного. В основном идёт
Господи)))
Вы когда воруете чужие книги с АТ: https://author.today/work/234524, вы хотя бы жанр указывайте правильный и прологи не удаляйте.
(Заходите к автору оригинала в профиль, раз понравилось!)
Какое же это фентези, или это эпоха возрождения в постапокалиптическом мире? -)
(Спасибо неизвестному за пиар, советую ознакомиться с автором оригинала по ссылке)
Ещё раз спасибо за бесплатный пиар! Жаль вы не всё произведение публикуете х)
Все четыре книги за пару дней "ушли". Но, строго любителям ЛитАниме (кароч, любителям фанфиков В0) ). Не подкачал, Антон Романович, с "чувством, толком, расстановкой" сделал. Осталось только проду ждать, да...
Альфельда.
– Ты ее вылечишь?
– Да. – И теперь, пожалуй, это говорил не врач.
Я попытался представить себе Аготу. Растерянную, больную. И все же, как диктует сама болезнь, логичную, последовательную, если угодно, разумную. Словно кто-то живет подле нас в другом гравитационном пространстве, иначе расположены у него голова и туловище, другая горизонталь, вертикаль, кривизна… Нет, нет, это ужасно! Хуже, чем… Хуже не бывает.
– Лайош, пожалуйста, не щади меня. Все равно мне не избежать потрясения. Подготовь меня, я должен знать, что нас ждет…
Мы доехали до городка – один за другим два оживленных перекрестка; Лайош сделал вид, что не слышит моих слов. Наконец мы выехали на магистральное шоссе, последние дома остались позади.
– Правда, надо тебя подготовить. – И он замолчал, не зная, с чего начать, или забыл обо мне.
– Какие симптомы у Аготы? В чем, как проявляется болезнь?
– По сути дела, ни в чем. Несведущий человек не обнаружил бы никаких отклонений от нормы. И ты тоже, не зная, что это эндокринойя, сказал бы, что Агота…
Мы обогнали грузовик с прицепом. В грохоте мне показалось, будто я не расслышал…
– Что?!
– Я говорю: влю-бле-на.
– Влюблена?! Ну это… Не понимаю и не верю. Говоришь, никаких отклонений от нормы… Больше двадцати лет мы прожили вместе; Агота уравновешенная, образованная женщина; у нее двое детей, она руководитель отдела культуры солидного еженедельного журнала. И ей сорок семь лет. Точней, сорок семь будет летом, седьмого августа.
– А почему нет? – Лайош раздраженно тряхнул головой. – Такое уже бывало.
– Но Агота!
Я попал в точку. Он долго молчал.
– У нее одна из самых распространенных форм эндокринойи. И наиболее безвредная, по крайней мере для
– Не кричи, пожалуйста! Попович не врач. Впрочем, он даже отказался работать у нас. Ходит только навещать Аготу.
– И ты разрешаешь?
– Не могу запретить. Тем более потому, что это может непредвиденным образом повлиять на состояние больной. Я пытался.
– Надо пожаловаться на этого хулигана!
– Чего ты этим добьешься? Агота возьмет его под защиту.
– А эндокринойя?
– В судебной медицине она пока еще не служит критерием невменяемости.
– И мы допустим, чтобы жертвой проходимца, бабника, живодера стала твоя сестра, моя жена?
Пожевав губами, он сказал наконец:
– Я не могу… Мы не можем… По всем признакам этот человек серьезно любит Аготу.
– Не шути! Агота не сопливая медсестричка. Сорокасемилетняя женщина… В августе ей исполнится…
– А Поповичу пятьдесят два. Он уже не мальчик.
– Тем более…
– Для своего возраста Агота еще очень привлекательная женщина.
– «Для своего возраста», разумеется… Знаю. Наверно, даже лучше тебя! Не твою сестру хотел я обидеть, когда усомнился в пылкой, чистой любви Хубы Поповича.
– Я уже просил тебя не кричать.
Тут наш спор приобрел несколько иной характер. Стал академическим. И сосредоточился на одном.
Под конец Лайош очень серьезно взял с меня слово, что я даже не упомяну Аготе о ее болезни.
– Если надеешься, что она когда-нибудь поправится, ни слова! Эндокринойи нет! Понятно? Нет ее. Это не шутка!.. Есть любовь. Есть то, что Агота говорит. И ты будешь сдерживать свои страсти. Когда-нибудь все равно она узнает, что была больна. Поймет это. И наступит выздоровление.
Он попросил, чтобы я подождал на улице, у ворот института. Попросил из деликатности: сейчас время посещения больных, незачем мне встречаться с Хубой Поповичем. Погодя он пришлет за мной медсестру.
В городе, на мостовой, тротуарах снега, конечно, не было – одна слякоть. Возле тротуара подтаивающие, слежавшиеся, прежде белые кучи снега. Там, где тонкая корка у них сломалась, в этот теплый день они точь-в-точь как вата. Я закурил сигарету.
Собственно говоря, зачем я стою здесь, зачем меня привезли сюда? Что мне здесь делать? Я играю свою роль. Соглашаюсь на развод. Может быть, есть даже какой-нибудь документ, сложенный вдоль лист,[3] который мне надо подписать не читая. За свою жизнь я не прочел ни одного издательского договора. Неужто я расстроен?
Конечно, расстроен. Из-за Аготы. Из-за этой эндокринойи. Кто знает, Лайош, наверно, меньше сказал о болезни, больше о надеждах… Да, я расстроился из-за бедняжки Аготы.
Впрочем, как ученый – и не только как ученый – на самом деле я был поражен, полон любопытства. По крайней мере пока.
Разве я оскорбленный муж? Больная женщина не может оскорбить. Ревнивый или покинутый влюбленный? После двадцати с лишним лет супружеской жизни, о боже! Нет, нет, как ни старался, я не чувствовал боли в душе.
Я, разумеется, знал – ведь к пятидесяти годам уже немало испытано, – будет еще боль. Предположим, действительно… Да. Одному просыпаться по утрам. Пройдут, наверно, месяцы, пока привыкнешь. И через много лет тоже будет еще вспоминаться… Ночью повернусь и не услышу ее посапывания. Это тоже такое… И даже иначе, и даже по-настоящему защемит на сердце. Вдруг раскрою книгу – мелким
Последние комментарии
7 часов 13 минут назад
9 часов 46 минут назад
10 часов 15 минут назад
10 часов 21 минут назад
4 часов 37 минут назад
13 часов 24 минут назад