Прекрасный незнакомец [Джулия Лэндон] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

него руку, потому что этот проклятый трус Филипп так и не дал им никакого достойного объяснения своему поведению, которое привело к его смерти. Прошло несколько секунд после того, как Филипп выстрелил в спину Эдриену, — и вот Филипп уже лежит на пожелтевшей траве, и его лазурно-голубые глаза спокойно смотрят в небо, и жизнь уходит из зияющей дыры в его груди.

Мертв. Один из них мертв, один из бессмертных повес с Риджент-стрит, и убит он одним из своих же.

Сжалься, Господи, над всеми нами!

Артур посмотрел туда, где стоял Эдриен — такой же неподвижный и окаменевший, как и Джулиан, стоявший рядом. Эти четверо — Эдриен, Филипп, Джулиан и он сам — были кумирами более молодых английских аристократов. Они были повесами, прославившимися тем, что жили в соответствии с собственным житейским кодексом, рисковали здоровьем, чтобы стать еще здоровее, и бесстрашно презирали закон и общество. Они были повесами, которые днем играли нежными сердцами молодых леди в салонах на Риджент-стрит, а по вечерам в клубах проматывали денежки своих отцов, предназначенные им в наследство, и отдавали лучшую часть себя в пресловутых будуарах на той же Риджент-стрит.

Такова была легенда.

Но на самом деле, разумеется, все было совсем не так. Просто все четверо выросли вместе, и им доставляло удовольствие беспечное общество друг друга и хорошеньких женщин из заведения мадам Фарантино. Никто из них не совершил никакого ужасного противозаконного поступка, не запятнал репутацию дамы, никого не довел до долговой тюрьмы после одной-единственной карточной игры. В них вообще не было ничего особо примечательного — кроме того, что один из них счел жизнь до того невыносимой, что, в сущности, убил себя руками своего кузена.

Доказав тем самым, что повесы вовсе не бессмертны.

Артур закрыл глаза, когда собравшиеся хором завели последний стих гимна, и горькая ярость поднялась к его горлу, как желчь. Он ненавидел Филиппа, ненавидел за то, что тот все разрушил, за то, что покончил со всем на вот этой пожелтевшей траве!

Он ненавидел Филиппа почти так же, как ненавидел себя самого.

И все из-за того, что испытывал невыносимое чувство вины. Он ведь видел, к чему все идет, он был рядом и спокойно наблюдал, как Филиппа охватывает отчаяние, а ведь он мог бы подтолкнуть его совсем в другом направлении. Лорд Артур Кристиан, третий сын герцога Сазерленда, которому когда-то было определено стать священником, стоял рядом и равнодушно смотрел, как его друг скатывается в пропасть. Если кто-то и мог удержать Филиппа на краю бездны, так только он. Не Эдриен, не Джулиан, а именно он.

Голоса поднялись в последний раз, и, наконец, несносный гимн закончился. Повисла тишина; толпа неловко зашевелилась. Кое-кто посмотрел на небо, становившееся все более мрачным; викарий сосредоточенно листал маленький сборник молитв. Демонстративно глядя на Эдриена, он нараспев заговорил:

— Вы, кто оплакивает его, можете ли вы узреть в его смерти свет Господа нашего и полноту любви… «Будь он проклят за то, что сотворил с нами!»

— …э-э-э… полноту жизни и узреть всю полноту милосердия? Аминь.

— Аминь, — как эхо, повторили собравшиеся.

Полнота жизни? Милосердия? Да, Господи, начиная с этого дня, Артур будет ощущать полноту жизни, будет вспоминать о ней всякий раз, когда увидит восход солнца, или сожмет в объятиях женщину, или вдохнет запах прекрасной сигары, из тех, что курит Джулиан! А полнота его жизни будет измеряться тяжестью его вины, его негодования и угрызениями совести! Филипп!

Артур отступил на шаг, втянув воздух сквозь стиснутые зубы, а могильщики принялись забрасывать гроб землей. Да-да, с этого дня он будет ценить полноту жизни, потому что каждый Божий день он будет нести на себе тяжесть — ведь он позволил Филиппу погибнуть самым недостойным способом, какой только можно себе представить. Он будет жить с чувством непреходящего гнева, который вызвала у него смерть одного из лучших друзей, униженный от сознания, что вовремя не остановил его, не вернул все в прежнее — правильное — русло и даже не попытался сделать это, сокрушив демонов, которые пожирают душу человека и отдают его, охваченного отчаянием, во власть смерти.

Будь он проклят!

Глава 1

Лондон, Мейфэр, 1837 год

Если бы Артуру Кристиану предстояло быть подвергнутым худшей из всех пыток, палачи не смогли бы придумать ничего более изощренного, чем этот прием, который он сам же и организовал в своем доме.

И во всем был виноват он, только он, и никто больше. В конце концов, ведь это он давал бал в своем особняке на Маунт-стрит, и именно его равнодушие позволило всякому светскому сброду войти в его дом. Уж лучше быть утопленным и четвертованным, думал Артур, чем исполнять роль хозяина этого хорошо продуманного приема — и множества точно таких же в течение сезона, — лишь бы не выносить призывные взгляды Порции Беллоуз, которая к тому же еще и трогала его сейчас за ногу.

И в том, что она трогала его за ногу, был, конечно, виноват он сам.