Боль [Радий Петрович Погодин] (fb2) читать постранично, страница - 4
- Боль (а.с. Река (Рассказы о Ваське Егорове) -2) 557 Кб, 154с. скачать: (fb2) - (исправленную) читать: (полностью) - (постранично) - Радий Петрович Погодин
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
дурноту.
Придя домой, Васька раскатал ковер — это была тусклая копия васнецовских «Богатырей», написанная разбеленными красками. Узор по краям скучный, сине-зеленый, холодный. Васька долго смотрел на ковер, зяб и с каждой минутой все отчетливее понимал — ему не сделать и так. В форточку со двора шел запах оттепели, осиновых дров, ржавого кровельного железа и хлорной извести. У Васьки засосало в желудке. Комната показалась убогой и грязной — в самый раз напиться. Где-то рядом, скорее всего прямо в ухе, раздался смешок отставного кочегара дальнего плавания, маляра-живописца Афанасия Никаноровича: «Ты, Васька, никак оробел? Это ж соплями писано. Для ковра что нужно? Чистый цвет. И оставь ты свои конфузы чертовой бабушке. Грунтуй мягче, с олифой. В овале писать будешь? Пусти греческую меандру — «набегающую волну». Наверху и внизу меандру спрями, заведи ее наружу острой петлей. Меандра и для трафарета нетрудная, и для первого раза — потом можешь аканты и лотосы запузыривать. В углах круглые щиты нарисуй с птицей в профиль и мечи крест-накрест — «Богатыри» как-никак. На все трафареты вырежи. В строгом порядке. Чтобы никакой грязи». Васька пошел на улицу. Голос Афанасия Никаноровича все наставлял его и подбадривал. В углу двора, не загороженном дровами, в кружок стояли легко и туго одетые парни — пасовали друг другу футбольный мяч, не азартно, не торопливо, не вынимая рук из карманов и папирос изо рта. В другом углу, у парадной, где булыжник еще до войны был залит асфальтом, каждая сама по себе, танцевали девчонки: танцуя, переговаривались, шептались, читали конспекты и что-то записывали, но чаще смеялись. Детей во дворе не было — дети играли на пустыре за домом в только что закончившуюся войну. Еще неуверенно купил Васька на Андреевском рынке в хозяйственной лавке, пропахшей керосином и восковой мастикой, рулон рубероида для трафаретов, сухих белил цинковых, олифы и клея для грунтовки. Сгрузив все это в комнате, поехал в Гавань на свалку. Там навязал ношу реек от ящиков, в которых, как он полагал, были упакованы немецкие станки. Вечером, когда к нему заглянула Анастасия Ивановна, у него уже было сколочено два подрамника и натянута на эти подрамники разрезанная пополам простыня. Анастасия Ивановна долго и брезгливо разглядывала белесый ковер. — Кроту ясно, что не Рембрандт, — проворчал Васька. — Нагляделась в своем Эрмитаже шедевров. Анастасия Ивановна не расслышала. — Что я твоей матери скажу? — спросила она. — «Ии-ээх!» — вот что я ей скажу. Для того воевал, чтобы этак писать? Не похвалил бы тебя Афоня. Уж я тебе говорю, поверь, — осердился бы. — И она ушла, унося на своем чистом лбу священное негодование. Чтобы не замарать пол грунтовкой, Васька разостлал газеты. Грунт приготовил так: в жидко разведенный клей (клей он купил мездровый, пластичный) всыпал сухих белил цинковых, влил олифы и все это хорошенько взбил кистью. Такой грунт неломкий, и краска на нем блестит. «Насчет трафаретов — не ленись, — наставлял его маляр-живописец. Если сумеешь для неба трафарет вырезать, это и будет самое то. А прописывать, Васька, надобно кистью легкой, в одно касание, не дыша». На следующий день Васька набрал художественных масляных красок в тюбиках и в банках в магазине под «Титаном», рельефной пасты, бронзового порошка, льняного масла и лаку. Трафареты он резал три дня. Упростил и обобщил форму. Фигуры сдвинул плотнее. В масло Васька добавил лаку, чтобы краска быстрее высыхала. «Приступай! — скомандовал ему голос Афанасия Никаноровича. — Все пиши теплом. Оружие и доспехи — холодом». Васька все писал теплыми тонами, даже небо, потому холодная голубизна доспехов оказалась такой сияющей. Меч был остер. Шеломы строги. Когда краска подсохла, Васька прописал фигуры и лица, гривы и хвосты, а также траву. Положил подрамники на пол, накапал разноцветных кругляшков по одежде и на оружии. Очертил орнамент рельефной пастой и припорошил бронзовым порошком. Лишний порошок сдул. Отягчали богатырей и коней богатырских богатство оружия и роскошь одежд: жемчуга, алмазы, изумруды. «А что, Васька, гут», — одобрил его работу голос Афанасия Никаноровича. Ваське самому нравилось. Это были ковры. Не копии с васнецовской картины, но ковры. — Елки-палки! — сказал он гордо и услышал из-за спины: — Вася, а зачем же ты над Афоней-то измываешься? Что он тебе плохого-то сделал кроме хорошего? — За его спиной стояла Анастасия Ивановна и горестно жевала губу. Васька, оторопев, даже рта раскрыть не успел — Анастасия Ивановна ткнула пальцем в Добрыню. — Это же ты Афоню нарисовал с бородой. И точно, Добрыня Никитич был основательно похож на отставного кочегара дальнего плавания, маляра-живописца Афанасия Никаноровича. — Кого же рисовать тогда? Он мой учитель, я его помнить должен. Этот ответ оказался, наверное, единственно правильным, потому что, когда Васька предложил Добрыню Никитича переделать, Анастасия Ивановна
Придя домой, Васька раскатал ковер — это была тусклая копия васнецовских «Богатырей», написанная разбеленными красками. Узор по краям скучный, сине-зеленый, холодный. Васька долго смотрел на ковер, зяб и с каждой минутой все отчетливее понимал — ему не сделать и так. В форточку со двора шел запах оттепели, осиновых дров, ржавого кровельного железа и хлорной извести. У Васьки засосало в желудке. Комната показалась убогой и грязной — в самый раз напиться. Где-то рядом, скорее всего прямо в ухе, раздался смешок отставного кочегара дальнего плавания, маляра-живописца Афанасия Никаноровича: «Ты, Васька, никак оробел? Это ж соплями писано. Для ковра что нужно? Чистый цвет. И оставь ты свои конфузы чертовой бабушке. Грунтуй мягче, с олифой. В овале писать будешь? Пусти греческую меандру — «набегающую волну». Наверху и внизу меандру спрями, заведи ее наружу острой петлей. Меандра и для трафарета нетрудная, и для первого раза — потом можешь аканты и лотосы запузыривать. В углах круглые щиты нарисуй с птицей в профиль и мечи крест-накрест — «Богатыри» как-никак. На все трафареты вырежи. В строгом порядке. Чтобы никакой грязи». Васька пошел на улицу. Голос Афанасия Никаноровича все наставлял его и подбадривал. В углу двора, не загороженном дровами, в кружок стояли легко и туго одетые парни — пасовали друг другу футбольный мяч, не азартно, не торопливо, не вынимая рук из карманов и папирос изо рта. В другом углу, у парадной, где булыжник еще до войны был залит асфальтом, каждая сама по себе, танцевали девчонки: танцуя, переговаривались, шептались, читали конспекты и что-то записывали, но чаще смеялись. Детей во дворе не было — дети играли на пустыре за домом в только что закончившуюся войну. Еще неуверенно купил Васька на Андреевском рынке в хозяйственной лавке, пропахшей керосином и восковой мастикой, рулон рубероида для трафаретов, сухих белил цинковых, олифы и клея для грунтовки. Сгрузив все это в комнате, поехал в Гавань на свалку. Там навязал ношу реек от ящиков, в которых, как он полагал, были упакованы немецкие станки. Вечером, когда к нему заглянула Анастасия Ивановна, у него уже было сколочено два подрамника и натянута на эти подрамники разрезанная пополам простыня. Анастасия Ивановна долго и брезгливо разглядывала белесый ковер. — Кроту ясно, что не Рембрандт, — проворчал Васька. — Нагляделась в своем Эрмитаже шедевров. Анастасия Ивановна не расслышала. — Что я твоей матери скажу? — спросила она. — «Ии-ээх!» — вот что я ей скажу. Для того воевал, чтобы этак писать? Не похвалил бы тебя Афоня. Уж я тебе говорю, поверь, — осердился бы. — И она ушла, унося на своем чистом лбу священное негодование. Чтобы не замарать пол грунтовкой, Васька разостлал газеты. Грунт приготовил так: в жидко разведенный клей (клей он купил мездровый, пластичный) всыпал сухих белил цинковых, влил олифы и все это хорошенько взбил кистью. Такой грунт неломкий, и краска на нем блестит. «Насчет трафаретов — не ленись, — наставлял его маляр-живописец. Если сумеешь для неба трафарет вырезать, это и будет самое то. А прописывать, Васька, надобно кистью легкой, в одно касание, не дыша». На следующий день Васька набрал художественных масляных красок в тюбиках и в банках в магазине под «Титаном», рельефной пасты, бронзового порошка, льняного масла и лаку. Трафареты он резал три дня. Упростил и обобщил форму. Фигуры сдвинул плотнее. В масло Васька добавил лаку, чтобы краска быстрее высыхала. «Приступай! — скомандовал ему голос Афанасия Никаноровича. — Все пиши теплом. Оружие и доспехи — холодом». Васька все писал теплыми тонами, даже небо, потому холодная голубизна доспехов оказалась такой сияющей. Меч был остер. Шеломы строги. Когда краска подсохла, Васька прописал фигуры и лица, гривы и хвосты, а также траву. Положил подрамники на пол, накапал разноцветных кругляшков по одежде и на оружии. Очертил орнамент рельефной пастой и припорошил бронзовым порошком. Лишний порошок сдул. Отягчали богатырей и коней богатырских богатство оружия и роскошь одежд: жемчуга, алмазы, изумруды. «А что, Васька, гут», — одобрил его работу голос Афанасия Никаноровича. Ваське самому нравилось. Это были ковры. Не копии с васнецовской картины, но ковры. — Елки-палки! — сказал он гордо и услышал из-за спины: — Вася, а зачем же ты над Афоней-то измываешься? Что он тебе плохого-то сделал кроме хорошего? — За его спиной стояла Анастасия Ивановна и горестно жевала губу. Васька, оторопев, даже рта раскрыть не успел — Анастасия Ивановна ткнула пальцем в Добрыню. — Это же ты Афоню нарисовал с бородой. И точно, Добрыня Никитич был основательно похож на отставного кочегара дальнего плавания, маляра-живописца Афанасия Никаноровича. — Кого же рисовать тогда? Он мой учитель, я его помнить должен. Этот ответ оказался, наверное, единственно правильным, потому что, когда Васька предложил Добрыню Никитича переделать, Анастасия Ивановна
Последние комментарии
20 часов 38 минут назад
1 день 1 час назад
1 день 9 часов назад
1 день 12 часов назад
1 день 12 часов назад
2 дней 23 часов назад