Путешественник во времени [Сергей Германович Ребцовский] (fb2) читать постранично, страница - 3

переводя взгляд с одного шведа на другого, словно ища помощи, но встречала в ответ только изумлённо-вопросительные взгляды.

Почувствовав себя не очень хорошо, я попросила открыть окно. Вдруг через открытое окно послышался звук автомобиля, проезжавшего по улице тем ранним утром мимо дома. Мы, то есть шведы и я, никак не отреагировали на это — привычное дело. А вот «странный человек» весь съёжился, замотал головой и снова стал непонятно дергать всем телом, глядя на меня во все глаза, как на спасительницу, и стал креститься как мог руками в наручниках. Но главное, на что я обратила внимание, он крестился по православному. Впервые у меня пробежало сочувствие к этому бедному человеку.

Посидев за столом некоторое время, я поняла, что так или иначе должна буду сделать перевод. Тогда я всё перевела на шведский. К моему удивлению, это сообщение почти не вызвало заметной реакции ни полицейских, ни доктора. Полицейские пошептались, и один из них вышел из комнаты, а доктор, постучав пальцами по столу, со словами: «Наш пациент, пойду начну оформлять документы на приём», — последовал за полицейским.

Что-то подсказало мне, что нужно продолжать спрашивать «солдата» и записать всё, что он говорит, чтобы не забыть и полнее и точнее перевести. Попросив бумагу, я села за стол и начала «допрос» этого непонятного человека. К моему сожалению, все мои записи были изъяты полицией, и мне нечего прикрепить и нечем уточнить эти свои слова.

Для начала я попросила «солдата» снова повторить сказанное, что он и сделал более уверенно. Я записала по-русски, чтобы шведы раньше времени не смогли ничего понять, иначе это могло бы нарушить всё.

С его слов выходило, что сейчас… май 1809 года. Он в составе своего боевого подразделения находился в «Швеском королевстве», потому что шла война. Накануне было 22 мая (я думаю, что солдат использовал русское старое летоисчисление) вместе с подполковником Крапенковым (я могу путать фамилии — много времени прошло) Степана отправили в обход по дремучему лесу. К лесам ему не привыкать, но тот был лес незнакомый. Шли по узенькой тропке. Вечером на землю опустился сильный туман, «так что ни зги не видать». Идти приходилось тихо, чтобы никакой шорох не выдал их противнику. И вдруг Степан понял, что отбился. Кричать-то нельзя — «вострого запретили», ничего в тишине не слышал. А тут ещё туман светом как-то переливался, Степан подумал, что это ночное солнце выбиралось из-за облаков, светило на ели и сосны, и они отдавали странным зелёным отсветом. Он нащупал сухое место возле ели и расположился на нём, считая, что безопаснее переждать. Прислонившись спиной к дереву, усталый, неожиданно для самого себя, заснул.

Проснулся, сидя так же под ёлкой. Прислушался — ничего. Попробовал разглядеть тропку и собственные следы — ничего не нашёл. Конечно, он приметил, с какой стороны шёл, и попробовал двинуться в том направлении, куда шли его товарищи. Странно, но никаких следов не видел. Так он шёл долго, пока не вышел к реке. Теперь он точно уверился, что блуждает и его цель — найти людей. Он двинулся вниз по течению, полагая, что где-то должно быть поселение. И такие поселения он нашёл, но от этого пришёл в ужас.

Прежде всего, он понял, что находится где-то в шведском тылу, и никаких признаков русских полков нет. Но он знал, что в этой местности живут спокойный люди и не боялся обратиться к ним — а там как повезёт. Но не это привело его в замешательство. Всё вокруг было странным и пугающим: дома, которые он видел — в них светились огоньки, люди в необычной одежде, вульгарно, в штаны, одетые женщины. Он боялся странных «шумных самодвижущихся лафетов с дымом» (думаю, он имел ввиду автомобили). Когда над ним пролетали «огромные серые птицы с грохотом», он просто прятался в кусты. Степану показалось, что он погиб и попал в ад. Правда, временами его мнение менялось на то, что он попал в рай, а потом — что он на «том свете» и с ним решают, как быть и куда отправить на место постоянной дислокации: в рай или в ад. С таким настроением он продолжал идти.

За всё время он ничего не ел, к ночи голод усилился, и тогда Степан решил пробраться ближе к домам, чтобы стащить что-нибудь съестное. Ночью было светло как днём, и он пробирался мимо городских строений. Вдруг он заметил, как из одного дома вышел на крыльцо человек в белом халате: он стоял и курил. Степан решил, что это лазарет и, надеясь, что уж оттуда-то его не выгонят, постучал в дверь.

Когда в комнату вернулся доктор с бумагами, я передала ему, что Степан голоден, и попросила его покормить. Доктор вздохнул и, как я поняла, довольно нехотя исполнил мою просьбу, принеся пару сэндвичей и воду. Степан набросился на еду.

После пищи я сразу заметила, что он стал спокойнее и попросил меня сказать, куда же он попал. Тут передо мной встала новая дилемма: врать или сказать правду. Я решила не кривить душой и рассказала ему, что он в 1979 году, в Швеции. Реакция Степана была такой: он завыл, замотал головой и стал бить себя по лбу, из глаз хлынули