Сказание о первом взводе [Юрий Лукич Черный-Диденко] (fb2) читать постранично, страница - 3

хлесткими прутьями и цепкий бересклет.

По лесу на северо-запад проходил узкий, но глубокий овраг; он соединялся затем с другим таким же оврагом, который ветвился с запада на восток и выходил почти к самому Дону.

Всякий, впервые попадавший сюда, на правый берег, с удовлетворением отмечал эти бесспорно выгодные стороны плацдарма. Экое, невольно думалось, раздолье для артиллеристов, для саперов, для хозяйственных взводов. Хватало удобных мест и для штабных землянок, и для позиций минометных батарей, и для батальонных кухонь… Повара, готовя огневые щи, могли не опасаться, что заискрит труба, — настолько глубок лесистый, приречный овраг.

И все же… и все же какая цена всем этим удобствам сейчас, когда, кажется, сам ветер приносит сюда такое бодрящее дыхание давно жданных великих событий!

* * *

— На мою думку, так, — размышлял вслух Нечипуренко, не забывая поспевать своей ложкой за ложками товарищей, опорожнявших котелки, — на мою думку, дело теперь у Гитлера — гробовая доска, ноль без палочки, а одним словом — швах. Ну, соображайте сами, бывало окружали и нас. Мне это, сами знаете, лучше других известно, месяц белорусскими лесами и болотами из окружения выходил, так то ж все одна забава!

Нечипуренко смотрел на товарищей таким яснее ясного, без какой-либо тени, взглядом, словно и в самом деле все пережитое им в окружении — непрерывное ожидание неравной встречи с врагом, ночи на снегу, студень из лишайника — теперь, оставшись позади, казалось детской игрой.

— А тут же другое дело, за тридевять земель от своих границ — хлоп — и закрылась ловушка, а в ней сотни тысяч и им ни туда, ни сюда хода нет. Швах, полный швах, братцы!

— Эге, Нечипуренко готовится весняну сивбу уже дома встречать, — пошутил Вернигора.

— А что? Думаешь, у него таких армий, как та, которая под Сталинградом накрылась, хоть отбавляй, считать не пересчитать? А не слышал, что вчера старший лейтенант говорил?

— Да ничего я не думаю. Я понимаю, що тебе треба швыдше…

— Почему именно ему? — переспросил Бабаджян.

— Ну как же, ему домой, мабуть, месяц ехать!

— Правильно, это ж Дальний Восток… Мне потом еще и на лошадях километров двести трястись.

— Вот я и говорю, что тебе треба всех скорей, бо пока приедешь с фронта, уже и обмолотятся.

Добродушное подтрунивание Вернигоренко, видимо, было приятно Нечипуренко. Как-никак оно сладко бередило сердца напоминаниями о родном доме, о Приморье, в лесах которого стояли беленькие, совсем как где-либо на Полтавщине, хатки Ново-Криничного села. Туда еще в прошлом столетии вместе с другими переселенцами приехала с Украины на новые земли семья Нечипуренко, там он работал последние годы избачом.

Были приятны эти напоминания и всем остальным, Исхаков то и дело косил смеющимся темным глазом в сторону разговорившихся. Мерно работая ложкой, Скворцов со стариковской хитринкой поддакивал то Вернигоре, то Нечипуренко — пусть, коль охотка, раззадорятся ребята, веселей будет. Лишь один Грудинин, низко наклонившись над котелком, чтобы прикрыть его от дождя, ел молча, не поднимал головы. Но вот он отвалился от котелка, сдвинул на затылок ушанку, изнеможенно вытер рукавом шинели запотевший высокий лоб.

— Людишек маловато, — неожиданно, вслух подытожил он свои размышления и окинул всех своим чуть застенчивым взглядом. — Людишек, говорю, у нас пока маловато. Вот хоть бы и в нашем взводе — сколько? — Грудинин вскинул два растопыренных рогулькой длинных, тонких пальца, — раз… два! и обчелся. Так и в других. Четыре месяца плацдарм удерживать нелегко. А, конечно, будь побольше людишек, разве не добавили бы немцу сейчас и мы? С нашего правого бока оно бы ладно вышло.

— Да уж добавили бы! — с ожесточением разделывая крепкими зубами мосол, согласился Злобин. Исчерна-смуглый, угреватый, он крутнул пожелтевшими белками глаз в сторону Грудинина. — Верно говоришь, Василий, для того мы здесь и стали… Дождемся!

С мнением Грудинина обычно во взводе считались. Ивановский текстильщик, он много лет проработал на большой мануфактуре гравером. Именно Грудинин, если к нему обращались, мог найти в своей объемистой вещевой сумке газету со стихами любимого всем фронтом поэта; мог вырезать на крышке плексиглассового портсигара такой затейливый рисунок, что хоть посылай в музей, и смастерить такую зажигалку, на которой остановит любопытный, изумленный взгляд и сам генерал; мог вставить при чтении очередной сводки такое меткое замечание, что к нему прислушается и командир.

— Ясное дело, дождемся. Я про это Нечипуренко и говорю, — вновь вернулся к своей мысли Вернигора. — Ему еще богато зароблять придется, чтоб домой не в задних повернуться!

— Не больше, чем тебе… я кое-что заработал еще и в прошлом году.

— Да то, шо ты тогда заробыв, то в лесу осталось, — недвусмысленно намекнул Вернигора на то, что Нечипуренко во время окружения вынужден был зарыть документы.

— Я как-никак еще тогда