Повесть о любви и суете [Нодар Джин] (fb2) читать постранично, страница - 33


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

инструментах, а та дёргала головой и пыталась перекричать хриплым голосом и гитару с контрабасом, и громкий гогот. Странной картина была из-за того, что происходило за музыкой — между взбесившимися вентиляторами.

Во всю высоту от потолка до паркетного настила — в плотном ветровом столбе — крутились сотни зелёных банкнот, а в самом центре этого неистового вихря размахивали руками и толкались Анна с Гуровым. Кроме острых лучей света обоим кололи глаза хлеставшие по лицу волосы и бумажные листы.

Поначалу мне показалось, будто оба просто счастливо безумствовали, как если при несносной жаре вырваться из тесной комнаты наружу — под нежданный ливень. Потом я, как показалось, угадал смысл: Гуров вроде бы пытался вылавливать банкноты и запихивать их себе в подмышки, из-за чего ему приходилось принимать потешные позы, а Анна, напротив, отчаянно сражалась за то, чтобы спасённые им листы выбить обратно в буйную круговерть.

Каждый раз когда она преуспевала в этом, вместе с ней ликовала не только толпа, но — и сам Гуров, что каждый же раз заново лишало всякого резона его новую попытку урвать у зелёного вихря как можно больше банкнот. Не понимала этого действа и Катя: хлопала глазами и озиралась по сторонам.

Время от времени редкой банкноте удавалось выпорхнуть из круговерти — и тогда со свистом и визгом бросались к ней одни и те же люди, толкаясь локтями и полушутливо ругаясь, но уже зная доподлинно, что криво лыбившийся гарсон отберёт у счастливца добычу и примкнёт её к аккуратно сложенной в кулаке пачке стодолларовых листов.

Катя наконец выманила его из толпы и потребовала объяснить картину.

Объяснять гарсону оказалось не много: стоило, мол, Анне с Гуровым вернуться в зал — музыканты заиграли неизвестную ему, гарсону, песню, а девушка слушала, слушала, а потом поднялась, вынула из сумки зелёную пачку, подошла к музыке и выкинула деньги прямо в этот ветер.

И они начали плясать, — деньги.

А потом стал плясать и Гуров: то пляшет, то ловит.

И Анна тоже: то пляшет, то выбивает у Гурова деньги.

И все вокруг смеются. Потому что это очень весело и непохоже.

Катя спросила — а что произошло до того?

Гарсон не понял: до чего?

До того, пояснила она, как музыканты заиграли неизвестную ему песню.

Ничего, ответил тот: до того они играли известную.

Катя резко развернулась и направилась к нашему столику.

Из соседей на месте пребывали только араб с тремя жёнами. Ни он, ни они не глядели назад — на толпу, музыкантов и плящущие деньги. Просто слушали песню:

А ты кидай свои слова в мою прорубь,
Ты кидай свои ножи в мои двери,
Свой горох кидай горстями в мои стены,
Свои зёрна — в заражённую почву,
Кидай свой бисер перед вздёрнутым рылом,
Кидай пустые кошельки на дорогу,
Кидай монеты в полосатые кепки,
Свои песни — в распростёртую пропасть…

33. Саднящее нетерпение забросать кого-нибудь ножами

Когда я наконец тоже направился к столу, меня перехватил араб. Пожаловался, что слушает эту песню подряд в третий раз, но не может понять значения «заражённой почвы» и «распростёртой пропасти».

Я ответил, что ясного смысла не вижу пока сам.

Катя снова поманила гарсона пальцем и что-то сказала.

Тот кивнул, прошёл к стене рядом со щитом и ткнул пальцем в красную кнопку, вырубившую сразу и юпитеры и вентиляторы.

Деньги застыли вдруг в воздухе и посыпались вниз — под ноги Анне и Гурову. Толпа разочарованно охнула и неохотно разбрелась.

Выяснилось, что Гуров — когда кружились банкноты — вовсе не старался их спасти. Иначе не повесил бы голову и пошёл обратно, а стал бы подбирать их, наконец присмиревшие, с паркета. Подбирать их стал тот же гарсон — листок к листу.

— Херня какая-то! — извинился он перед Катей, возвратившись к столу и отирая со лба пот, хотя арабки с американцами принялись ему аплодировать.

Катя склонилась к Гурову и стала говорить что-то длинное и злое, но он, по-видимому, ей не внимал — крутил голову и разыскивал Анну.

Она о чём-то долго пререкалась с гарсоном у выхода на кухню, и тот в конце концов развёл руками и удалился. Анна вернулась на пятачок, шагнула к Оле, обняла её за талию и стала подпевать:

В моем углу — засохший хлеб и тараканы,
В моей дыре — цветные краски и голос,
В моей крови песок мешается с грязью,
А на матрасе — позапрошлые руки,
А за дверями роют ямы для деревьев,
Стреляют детки из рогаток по кошкам,
А кошки плачут и кричат во все горло,
Кошки падают в пустые колодцы…
Сразу после кошек в колодцах гарсон вернулся с глубоким пластмассовым подносом, на котором лежали уже перевязанная пачка банкнот и с полторы дюжины остроносых ножей. Анна приняла у него поднос, опустила его себе под ноги, а из денежной пачки вытянула пару листов и пропихнула их