Черные камни [Анатолий Владимирович Жигулин] (fb2) читать постранично, страница - 1

Анатолий Жигулин ЧЕРНЫЕ КАМНИ

«Трудная тема, а надо писать»

Беседу с Анатолием Жигулиным ведёт Вячеслав Огрызко

Имя Анатолия Жигулина как поэта широко известно. Он автор 26 поэтических сборников. Его стихи переводились на английский, болгарский, венгерский, немецкий, польский, французский, японский и другие языки. В 1988 году Жигулин впервые выступил и как прозаик. Журнал «Знамя» опубликовал его автобиографическую повесть «Черные камни».

Эта книга — о драматической судьбе ребят, входивших во взрослую жизнь почти сразу после войны, о том, с каким трудом происходило прозрение нашего общества. Писатель обращается к практически неизвестным страницам истории. Он рассказывает о деятельности в послевоенном Воронеже нелегальной молодежной организации, носившей название Коммунистической партии молодежи (КПМ), главная задача которой заключалась в изучении и распространении в массах марксистско-ленинского учения. Сам Жигулин являлся одним из руководителей этой организации. Ему было тогда восемнадцать лет.

КПМ просуществовала всего год. В 1949 году ее руководители и многие рядовые члены были арестованы. Повесть рассказывает о том, что довелось пережить автору и его друзьям на следствии, в тюрьмах и лагерях Сибири и Колымы. Вся книга проникнута верой в справедливость, в созидательную силу революции.

А написал Жигулин эту повесть в 1984 году. Анатолий Владимирович рассказывает:

— Многие годы подряд мне снился Бутугычаг — есть такое место на Колыме, как наиболее страшная черная дыра, в которой я однажды оказался.

— Вы о нем много писали в своих поэтических книгах. Хорошо помню Ваше стихотворение «Рассвет в Бутугычаге», в котором рассказывали о том, как в очередную жестокую ночную смену на Бутугычагском руднике вы с товарищами по несчастью встречали в ожидании перемен новый рассвет. А сколько боли и надежды в стихотворении «Мне помнится рудник Бутугычаг…»! Помнится

— Я ведь тоже был обречен остаться там навсегда. Бериевское, так сказать, «лагерное хозяйство», «плановая» мысль сталинского окружения не предусматривали возвращения с Бутугычага или уж во всяком случае с Колымы ни одного человека, ни по каким причинам.

Мне очень повезло. В таких случаях верующие говорят: «Господь сохранил». После реабилитации я, еще не умевший толком писать ни стихи, ни прозу, сделал записи самых главных и важных событий, относящихся к периоду КПМ и моего заключения в тюрьмах и лагерях. Мозг мой был тогда очень свеж, и я хорошо все помнил. Эти краткие записи дали мне документальный, хронологически выверенный костяк всего, что произошло в конце 40 — начале 50-х годов.

Почему взялся писать в восемьдесят четвертом году? Я тогда болел. У меня — тяжелое заболевание сердца. И я решил — сохранятся мои записи или нет, но надо обязательно рассказать о прошлом. Это мой долг.

Начал с воспоминаний о Бутугычаге. Глава «Кладбище в Бутугычаге» была написана самой первой.

Я не перебиваю Анатолия Владимировича, но сам вспоминаю строгие начальные строки этой главы: «Я — последний поэт сталинской Колымы. Если я не расскажу — никто уже не расскажет. Если я не напишу — никто уже не напишет». Эти строки помогают понять, что заставило писателя обратиться к воспоминаниям о драматическом прошлом. На пределе полной откровенности Жигулин пишет: «Я с самого детства, лишь закрою глаза и прижму пальцами веки, — вижу два небольших золотых озерца или самородка. Слева совсем маленькое, справа — раза в полтора-два больше. Что это? Не знаю. Предсказание и знак Колымы? Знак Бутугычага? Но на Бутугычаге добывали не золото, а серебро.

Кто опишет после моей смерти кладбище в Бутугычаге?

Кладбище это — вечный мавзолей, созданный природой и людьми. И никак его не разрушить».

Вспоминаю давнее стихотворение Жигулина, начинавшееся пронзительным признанием:

— И только после главы «Кладбище в Бутугычаге» я обратился к истокам своей судьбы, начал писать о своей жизни по порядку, — продолжает Анатолий Владимирович рассказывать о «Черных камнях». — Редакциям повесть тогда не предлагал. А потом вдруг — гласность. Я долго думал, что гласность моей повести не касается. Для начального периода гласности мои «Черные камни» не подходили. Отнес повесть в «Знамя» только в прошлом году.

— В повести постоянно звучит мотив сопротивления насилию. Видимо, --">