Достоевский: призраки, фобии, химеры (заметки читателя). [Лео Яковлев] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

обращение к ним требует понимания их опасности. В этой книге автор попытался собрать кое-что из того, что, по его мнению, следует иметь в виду, погружаясь в бездну печали, душевных мук, сомнений и страданий, именуемую «творчеством Достоевского», не пренебрегая при этом словами Ницше о том, что когда смотришь в бездну, нужно помнить, что бездна в это же время смотрит на тебя. В конце концов, мог же, к примеру, честнейший из честных Сергей Дурылин предупреждать будущих читателей сохраненных им сочинений Константина Леонтьева об опасности, от них исходящей: «…с Леонтьевым, даже не со страницей, а с клочком Леонтьева, даже со строчкой иной, — такие встречи опасны!» Почему бы не предупредить об опасности, исходящей от «страниц», «клочков» и «строчек» Достоевского?

Книга эта состоит из нескольких отдельных эссе, которые могут существовать самостоятельно. Эта ее особенность привела к тому, что в разных ее разделах некоторые факты, описания событий и извлечения из текстов повторяются, но каждый раз в ином аспекте. Вообще, тексты самого Достоевского занимают большой объем в этих эссе, поскольку любой, даже самый добросовестный пересказ всегда искажает первоисточник, и смысл, который хотел вложить их автор в свои слова, вольно или невольно подменяются соображениями пересказчика. В комментариях к этим текстам я старался быть кратким, спокойным и сдержанным, и если мне это не всегда удавалось, то лишь потому, что пациент мне попался весьма и весьма трудный.


I. Скорбный лист

Мы возлагаем на душу только возможное для нее.

Коран, 7:42

Давным-давно, еще до «исторического материализма» почти юный Корней Чуковский в одной из своих статеек лихо доказывал, что Достоевского может понять и полюбить лишь русский человек с русской душой. Думаю, что наш, впоследствии знаменитый критик в том случае примерял на себя тогу литературного Бармалея, ибо вполне русские люди с русской душой — Антон Чехов, Иван Бунин, Владимир Набоков и многие другие на дух не переносили Достоевского. Вероятно, их всех, как и обрусевшего украино-поляка Владимира Короленко, защищало от чар этого гения присущее им абсолютное психическое здоровье, поскольку для восприятия творений Достоевского необходим надрыв и не в гостиной и не в избе, как в «Братьях Карамазовых», а в душе читателя, будь она русской или не русской.

«Достоевский… — гениальный исследователь больной человеческой души», «Мир Достоевского… — серый мир душевнобольных, где ничего не меняется» (В. Набоков), «эпилептический гений» (Г. Брандес). «Это своего рода мрачный лиризм разлагающейся и больной души», «… художник… пишет скорбный лист собственной души, не поучает, а заражает читателя» (В. Короленко).

* * *
Достоевский страдал хроническим заболеванием головного мозга — эпилепсией (Morbus comitialis, как называли ее в Древнем Риме), или же, говоря по-простому, — падучей болезнью, первый приступ которой официально был зафиксирован в свидетельстве о состояний его здоровья в 1850 г., в период ссылки. Возможно, они случались и ранее, так как дочь писателя Любовь Федоровна Достоевская в своей книге о нем вспоминала о семейном предании, связывавшем начало приступов эпилепсии с получением Федором Михайловичем известия о смерти отца летом 1839 года. А первый посмертный биограф Достоевского Орест Миллер считал, что причины этого хронического заболевания следует искать в раннем детстве писателя и туманно намекал на некое потрясающее событие в семейной жизни родителей, давшее толчок припадкам. Сам же Достоевский сообщает лишь об одном своем детском потрясении: на одиннадцатом году жизни его преследовали звуковые галлюцинации — ему чудились крики о приближении диких зверей (типа «волк бежит!»), вызывавшие у него своего рода фобию, первую по счету.

Дмитрий Григорович, некоторое время, в сороковых годах, квартировавший в Петербурге вместе с Достоевским, описывает в своих литературных мемуарах один из ранних его припадков, относящийся к 1844 г., сообщая при этом, что такие приступы бывали у него и прежде: «Усиленная работа и упорное сиденье дома крайне вредно действовали на его здоровье; они усиливали его болезнь, проявлявшуюся несколько раз еще в юности, в бытность его в училище. Несколько раз во время наших редких прогулок с ним случались припадки. Раз, проходя вместе с ним по Троицкому переулку, мы встретили похоронную процессию. Достоевский быстро отвернулся, хотел вернуться назад, но прежде чем успели мы отойти несколько шагов, с ним сделался припадок настолько сильный, что я с помощью прохожих принужден был перенести его в ближайшую мелочную лавку; насилу могли привести его в чувство. После таких припадков наступало обыкновенно угнетенное состояние духа, продолжавшееся дня два или три».

А вот что писал по поводу болезни Достоевского Александр Милюков, знавший его с 1848 г.: «Если до ссылки у него были, как