Имя [Геннадий Самойлович Гор] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Александр Дюма-сын. Что это значит?

– В прошлый раз он был Коперником. А сейчас он уже Дюма и сын. Не стал ли он опять жертвой опечатки?

Мама рассердилась и порвала визитную карточку. А я спрятал свою в карман, где хранилась прежняя. Теперь две визитные карточки с двумя именами одного и того же лица лежали у меня в кармане.

4

Вечером за ужином отец сказал маме, мне и дяде Васе:

– Он не Дюма-сын и не Коперник.

– – А кто?

– Бывший артист, игравший в детских пьесах преимущественно роль доброго волшебника.

– Но ведь жизнь – это не сцена! Почему он продолжает играть?

– Но он же играет роль доброго человека. И пусть себе играет.

– Этого нельзя допускать, – сказала мама строго. – Ведь он комендант, а не волшебник.

– Он хочет быть и тем и другим, – сказал дядя Вася, – и комендантом, и добрым волшебником. По наивности он не представляет себе, как трудно совмещать эти обязанности.

– Хорошо, – стала возражать мама, – сегодня он только Дюма-сын, а завтра он скажет, что он Лев Толстой и даже сам поэт Евгений Евтушенко.

– Не скажет.

– А я уверена – скажет.

– Ну и пусть говорит. Ему все равно никто не поверит. Но все-таки приятно, когда в твоем доме комендант – добрый волшебник.

– Сегодня он добрый, – сказала мама, – а завтра может стать злым. Это часто бывает. Не на сцене, конечно, а в жизни.

– В жизни все случается, – сказал отец.

Потом, как это часто бывает у взрослых, разговор перешел на другую тему. Стали говорить о стене, которая слишком скоро дала трещину, а потом вспомнили итальянский фильм «Затмение».

Дядя Вася стал защищать эту картину, Как только что защищал коменданта.

Я тоже был почему-то на стороне коменданта и картины «Затмение», хотя я ее и не видел. И я подумал, что, судя по тому как мама нападала на коменданта и на кинокартину, между картиной и комендантом была какая-то не совсем понятная для меня связь.

5

Новый кооперативный дом оказался очень далеко от той школы, где я раньше учился, и мне пришлось поступить в другую.

Моим соседом по парте был Мишка Авдеев. Он тоже жил в нашем кооперативном доме и был сыном электромонтера, к которому мы с мамой много раз поднимались, но никогда не могли застать дома.

Мишка спросил меня:

– А ты знаешь, кто с нами рядом живет.

– Кто?

– Левитан.

– Так это ведь не тот, – возразил я.

– В том-то и дело, что тот, – сказал Мишка зловещим голосом.

– Тот давно умер, – сказал я.

– Знаю.

– А раз знаешь, зачем же говоришь?

– А что же мне, молчать, что ли? Разве я виноват, что он рядом с нами живет? Я не напрашивался к нему в соседи, и мой отец тоже.

– Левитан жил в девятнадцатом веке, а ты живешь сейчас. Вы не можете быть соседями, – возразил я.

– Вот оно что! Мы не можем! – обиделся Мишка. – Мы не можем, а ты можешь?

– Я тоже не могу.

– Ну и черт с тобой, – сказал Мишка. – Ты недостоин жить рядом с великим человеком.

– Во-первых, он не великий.

– Это Левитан не великий? А кто же тогда великий?

Мишкины слова меня огорчили и заставили задуматься. Может, я действительно недостоин жить рядом с великими и знаменитыми людьми? Но потом я решил:

это не Левитан. Красивый старик тоже выдавал себя за Коперника и Дюма-сына. А кем оказался? Бывшим волшебником, но не настоящим, а только исполнявшим эту роль на сцене.

Возможно, что этот Мишкин сосед повесил дощечку, что он Левитан, чтобы его никто не беспокоил, особенно школьники, которые приходят собирать утиль и бумагу. От этих школьников просто не было отбоя. Они все время звонили или стучали, требуя бумагу. А я думаю, дело не в бумаге, – им просто понравилось кататься на лифте с первого до двенадцатого этажа. И какой-нибудь угрюмый, не желавший, чтобы ему мешали, человек повесил объявление, что он Левитан. И действительно, кто отважится звонить к знаменитому человеку?

Когда я сказал об этом Мишке Авдееву, он рассмеялся:

– Наоборот, к Левитану каждый захочет позвонить. чтобы узнать, действительно ли он тот самый художник-Особенно если есть такой удобный предлог, как сбор бумаги и утиля.

– И звонят?

– Еще как! В день по десять раз.

– А он?

– Он ничего. Добрый. Приветливый. Никого не ругает, хотя, наверно, устал открывать и закрывать дверь.

– А чем он занимается?

– Чем? – хмыкнул Мишка. – Старинные картины реставрирует для музеев. Иногда делает и копии. Я видел одну – не отличишь.

Меня немножко смутили слова Авдеева. Раз делает копии, значит, уже не Левитан. Да и вообще копии – это картины, которые что-то услышали и повторяют, как попугай, не понимая того, что они заучили. Это мне дядя Вася сказал на Невском в антикварном магазине, где на стенах висят картины в шикарных золотых рамах. Дядя Вася сказал, что хотя эти картины и дорого оценены, но им грош цена, потому что они копии.

Я тогда еще не совсем понимал, что такое копия и почему она ценится гораздо меньше, чем оригинал, если она сделана добросовестно, точно и ничуть не хуже оригинала. Но дядя