Весна в Джанхоте [Майя Луговская] (fb2) читать постранично, страница - 2

глазах. Он часто замечал, как смотрит она на него — чуть иронически, чуть покровительственно, оценивающе и, как ему казалось, поощряя. Как-то она сказала, что никогда не стала бы заводить «роман» там, где работает, это её правило. Проверим, думал он.

Что тянуло его к ней? Она не была красивой. Успех красивых женщин никогда его не волновал, всегда казался банальным. Успех некрасивых вызывал интерес. «Очевидно, существует какая-то внутренняя компенсация», — думал он. Во всём её облике он замечал иногда черты той жертвенности, без которой для него не существовало женщины. То вдруг она глядела на него таким греховным взглядом. Или уж слишком безгрешным, лёгким наклоном головы, будто предупреждая: «Мне известно так много, а это то же, что ничего не знать». И её подстриженные светлые волосы, густые и гладкие закрывали половину лица. Не то чтобы она нравилась ему, конечно и это, она нравилась, как и все мало-мальски привлекательные женщины. Её присутствие всегда как бы обязывало. При ней он становился другим, не испытывал обычной свободы, был немного скован и в то же время чувствовал себя значительнее. Она несла в себе тайну женских жизней, пережитых ею, которые оставляют свой след, как годовые круги на стволе дерева. Распилить и поглядеть?

— Поворачивайтесь! — скомандовала она. — Сожжёте спину.

Какие длинные у неё ногти, какое крепкое тело. О чём она думает сейчас, вот так лёжа на спине? Ведь думает же о чём-то.

Так они лежали. Молчали, прислушиваясь друг к другу.

«Зачам понадобился ей этот институтский Казанова?» — размышляла она. Вряд ли он думает, что вся эта поездка нужна ей лишь как пауза, как передышка в делах. Конечно, нет. Но надо быть откровенной. Она вспомнила, как взволновала всех та его история с переводчицей. Прелестная девочка. Все об этом узнали. Муж переводчицы заявил в партком. Дело дошло и до его жены. Он с честью вышел из всей этой склоки. Молодец! Удивительно, что его так любят женщины. Совсем не удивительно. Он их тоже любит, в этом дело. Даже эта поездка с ней. Не каждый бы рискнул. А что ей надо от него? Нравиться? Да. Всегда тянуло к нему. Но всегда был заслон. А сейчас?.. Свобода. Почему? Что изменилось? Да потому, что сами мы назначаем себе — свободны мы или не свободны — сами. Хочу быть свободной.

Обедали в пустой шашлычной, на балконе. Взяли вино. Тёмное, густое, не летнее, оно тяжело заполняло стаканы. Он смотрел на неё и с удовольствием пил. Она взяла стакан из его руки и допила вино. Они молча улыбнулись друг другу. Повар-грузин сам обслуживал их. С какой-то особой приветливостью подал им отменно приготовленных цыплят табака. Они усадили его за свой стол, налили вина, С удивительной чуткостью он разделял их душевный настрой, пил с ними, пел им грузинские песни, и они, не зная этих песен, оба подпевали ему. В этом захудалом, безлюдном Джанхоте им было празднично и беззаботно.

Когда они вернулись к себе, хозяйка ахнула, всплеснув руками:

— Что же с вами делать? Ой, ой, совсем сожглись!

Гулять не пошли. Вечером их стало знобить, кожа чертовски горела.

Она смазывала ему спину и плечи своим кремом, проверяла, нажимая пальцем, где обожжено. Смеялась, что он оказался более тонкокожим. Приготовила чай и подала ему в постель, накрыла вторым одеялом.

Из дома отдыха доносилась музыка. Они лежали на тех же узких скрипучих кроватях, как и вчера, в ознобе, совершенно больные, как бы уплывая куда-то, в эту музыку, в полубред, в полусон.

Её разбудило солнце. И опять она чувствовала себя легко и беззаботно. Она поднялась. Он ещё спал. Лицо его было красным, широкий лоб пересекла белая незагоревшая морщина, крупный рот, по-детски припухший, казался обиженным и как-то особенно выделялась седина на висках.

На черешне прибавилось розовых ягод, а дикие розы, заплетавшие терраску, почти совсем распустились. Весна была на той своей последней грани, когда ещё неделя, может быть, три дня, и вся эта ночная прохлада, утренняя свежесть и прозрачность перейдут в тяжёлое жаркое лето.

Она разбудила его после того, как накрыла на стол, приготовила завтрак, сварила кофе. Он был смущён и рад, побрился, надел свежую рубашку. На пляж не пошли.

Поднимались по скалам. Он помогал ей, подавал руку и тут же отнимал, как будто боялся задержать её руку в своей. Гуляли молча. Шли по крутому берегу меж сосен, пахло смолой и морем, и на сиреневых стволах поблескивали и дрожали прозрачные длинные капли.

Он немного, отстал от неё, а когда-она это заметила, остановилась, дождалась и спросила, почему он её бросил. Он ответил:

— Мне показалось, вы хотите побыть одна.

Она засмеялась, взяла его под руку и почувствовала, как он весь подобрался.

Стали удаляться от берега, пошли в глубь рощи, сосны сменились лиственными деревьями. Вышли на поляну. Становилось жарко. Решили возвращаться обратно и стали спускаться по узкой тропинке между кустарников. Наткнулись на медянку, гревшуюся на солнце, прекрасную, сверкающую чешуёй, как само искушение. Он ловко, с одного удара, размозжил ей голову