Мальчишки, мальчишки... [Владимир Григорьевич Соколовский] (fb2) читать постранично, страница - 2

из подводчиков. А там уже кололи, добивали раненых, догоняли бегущих к лесу. Тех, кто успевал оторваться, встречали другие солдаты, — наткнувшись на их цепь, человек сваливался темным кулем на серый истоптанный снег. И кончено было все — в маленькие, считанные минуты. Поле опустело, только мертвые лежали на нем.

Все время расправы Карасов просидел на санях, словно окаменелый: уж и повидал, кажись, войну, и смерть-то видел близко, но чтобы вот такое… И когда солдаты, только что коловшие пленных красноармейцев штыками, валом, без всякого строя, пошли мимо него, посмеиваясь или подавленно молча, или обсуждая какие-то свои дела, он еще сидел тычком на клочьях соломы, охолоделый и сосредоточенный. А потом кобыла вдруг дернулась, визгнула от укуса игривого жеребца, и подводчик свалился на снег мерзлой кокорой. И, вскочив, сразу закрестился: «Восподи, восподи, помилуй… помилуй…» Стал быстро распрягать Игреню, соображая: теперь самое главное — уйти. А то мало ли что… Остальные подводчики серыми мышами крутились возле своих саней, чмокали, дико взвизгивали, и тоже — дальше, дальше отсюда. Петро верхами обогнал всех. Сначала он еще ехал бойко, глядел и вперед, и по сторонам, и назад, — не догоняют ли? — но как накатила темнота, накатил и страх, осознание происшедшего, и Петро оцепенел понемногу, свесившись лицом на лошадиную гриву, обхватив шею Игрени…

3

Детишки, растыкавшись по углам, пугливо слушали отцовский рассказ. Ой, страхи, страхи! Фекла билась головой перед божницей — молилась за убиенных.

Кончив говорить о побоище, отец помолчал, внимательно оглядел себя и, убедившись еще раз, что жив-здоров, вдруг рассмеялся и сказал уже совсем другим тоном:

— А ведь я, мать, нашего Ваньку видел. Ну, мужи-ик наш Ваньша!

Сын Ваня ушел из дому не так давно. Тогда в Марково стояли красные, и у Карасевых квартировал немолодой уже красноармеец Михей. Дома, в деревне, у Михея осталось четверо детей. Он, провоевав всю германскую войну, вернулся к ним ненадолго, а в начале восемнадцатого снова пошел воевать — уже за Советскую власть. Иначе, как объяснял Михей, ему было нельзя: он — большевик, стал им еще в окопах на германской. У красных он служил и взводным, и ротным командиром, а осенью как-то застудил своих лошадей, они пали. Дело обошлось без трибунала, только из командиров он снова стал рядовым бойцом. Михей держался солидно, говорил мало, но веско, никакое слово у него даром не пропадало. Чем уж он приворожил к себе четырнадцатилетнего Ванюшку Карасова — сказать трудно. Только скоро они стали друзьями — не разольешь водой. Когда наступал вечер, кончались все воинские и крестьянские дела, они уходили на огород и о чем-то подолгу толковали. Или шли к новым Ваниным друзьям, Михеевым сослуживцам. И однажды, когда младших ребят не было дома, Ваня подошел к сидящим за столом отцу с матерью, низко им поклонился и сказал:

— Тятька, мамка, отпустите к красным армейцам.

— Чего-о? — отвесил Петро на грудь бороду; выбежал из-за стола, схватил сына за волосы и начал таскать. Отлупил, прогнал с глаз, покрестился, снова сел пить чай.

И все-таки Ваня ушел. Исчез, пропал вскоре после того, как красные части покинули село.

А когда Петро был у красных подводчиком, еще до боя под Тулумбасами, подъехал раз к избе, куда был определен на постой, глядь — бежит красноармеец в шинелке, папахе и лапотках. «Опять занарядит!» — тоскливо подумал Петро. А красноармеец закричал еще издалека:

— Тятька, тятька-а!

— Ваньша! — ослабели у отца ноги.

Он обхватил колкую, жесткую шинель и стал тереться бородой о щеку сына.

— Ванюша! Сынушко-о!.. Ох, родной, лихоманка тя забери, ты куда это задевался, а? Уж мать выла, выла… драть бы тебя да драть, ведь вона что учуди-ил…

Сказал так и забоялся: ладно ли? Все-таки сын уже не так просто, а при амуниции, с винтовкой, сабелькой. А Ванька вис на шее у Игрени, целовал ее в вислые большие губы:

— Игрень, Игренюшка, матушка ты моя!

Ошеломленные и обрадованные встречей, отец и сын так и не поговорили толком в тот раз: Ваня торопился на службу, он состоял при полковом штабе. И когда пошел прочь, отец еще долго не мог опомниться, беспокойно смотрел вслед. Вот так Ваньша! Давно ли, кажись, и баловал, и сек его, и брал на сенокос, и возил гостинцы из Березовки или Кунгура, если случалось там бывать, а теперь — поди-ка! Бывало, уезжая из деревни по какой-нибудь надобности, Петро брал сына с собой, чтобы подсоблял в делах по мере сил. А когда возвращались обратно, в Марково, веселый Петро кричал: «Эй, Ваньтё! Тормози лаптем! Деревня близко!»

Теперь попробуй, поди, скажи так-то! Известно — служивого задирать и обижать нельзя, он человек казенный, за него начальство спросит.

Вот так объявился пропавший было Ваня.

4

Батальонный командир товарищ Шунейко наотрез отказался записать Ваню в свое подразделение. Вместе с комиссаром они вызвали бойца Михея