«Мертвая голова» [Лео Кесслер] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Лео Кесслер. «Мертвая голова». Роман
Мы, национал-социалисты, хотим вернуться к тому пункту, на котором прервалось наше прежнее развитие 600 лет назад. Мы хотим приостановить вечное германское стремление на юг и на запад Европы и определенно указываем пальцем в сторону территорий, расположенных на востоке… Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены. Сама судьба указует нам на них своим перстом. Это гигантское восточное государство неизбежно обречено на гибель. Конец еврейского господства в России будет также концом России как государства.Адольф Гитлер, «Майн Кампф»
Часть первая. НАША ЦЕЛЬ — АНГЛИЯ!
Наш флаг развевается, когда мы маршируем вперед,Этот флаг — символ силы нашего Рейха,И мы не можем больше выносить то, чтоАнгличане смеются над ним.Так что дай мне руку, товарищ, дай мне свою руку,И мы поплывем на завоевание Англии!Боевая песня батальона СС «Вотан», осень 1940 г.
Глава первая
— Fertigmachen[1]! — негромко приказал Стервятник. В ответ послышалось приглушенное клацанье ружейных затворов и звуки, свидетельствовавшие о том, что эсэсовцы приводят в порядок свое оружие, противогазы и готовятся к высадке. — Черт бы вас побрал, идиоты! — злобно выругался обершарфюрер Метцгер по кличке Мясник. — Вы, что же, хотите, чтобы проклятые томми узнали, что мы тут?! Моторы их катеров давно уже были заглушены. В воздухе не было слышно ни звука, кроме тихого плеска волн о борт да напряженного дыхания самих бойцов. Командир первой роты, гауптштурмфюрер Куно фон Доденбург, в последний раз бросил взгляд на крутые меловые уступы скал прямо напротив них. Скалы были молчаливыми, угрюмыми и выглядели угрожающе. Он сделал глубокий вдох и перевалился через борт лодки. Свой пистолет Куно зажал в высоко поднятой вверх руке. — Все за мной, — прошептал он. Один за другим эсэсовцы последовали за ним. Бойцы остальных рот, прибывшие сюда на реквизированных у бельгийцев катерах, делали то же самое. Нащупав под ногами прибрежную гальку, фон Доденбург выпрямился и пошел прямо к берегу. Теперь вода доходила ему до пояса. Белые меловые скалы оставались совершенно тихими. Видимо, англичане пока ничего не услышали. Гауптштурмфюрер пошел быстрее. Как только они окажутся на вершинах этих скал, ничто уже не сможет остановить их. За ними последуют парашютисты генерала Курта Штудента[2], которые обеспечат удержание этого плацдарма до подхода основных сил. Когда же на плацдарме высадятся основные силы немецкой армии, то им останется пройти лишь девяносто километров до Лондона. Самое большее — полтора суток боев за британскую столицу — и с большевистско-еврейской кликой, которая правит Великобританией, будет покончено. И тогда они вздернут жирную, курящую дорогие сигары свинью, которая именует себя британским премьер-министром[3], на ближайшем фонарном столбе. Фон Доденбург вышел из воды на берег. Вслед за ним последовали и остальные эсэсовцы. Куно посмотрел вверх на прибрежные скалы. Представитель разведывательного отдела, инструктировавший их перед отправкой из французского Кале, сообщил тогда, что эти скалы обрывались вниз не вертикально, а под углом. На фотографиях, сделанных с воздуха, увидеть это было невозможно. Стоявший позади фон Доденбурга унтершарфюрер Шульце, который веселил своими шуточками весь батальон, прошептал со своим неистребимым гамбургским акцентом: — Думаю, мне пора отправляться обратно, господин офицер[4]. У меня начинает кружиться голова, даже когда я просто встаю на деревянный ящик. — Заткнись, Шульце, — прошипел фон Доденбург, впрочем, без особой злобы. Он отлично знал, что в такие напряженные моменты шутки типа только что отпущенной Шульце помогали немного разрядить атмосферу. Он подошел к скале и, нащупав выступ на ее шершавой поверхности, ухватился за него и полез наверх. Параллельно с ним начал подниматься Стервятник. Монокль плотно сидел в его глазу, а единственным оружием, которое захватил с собой штурмбаннфюрер, был его кавалерийский стек. Подъем проходил очень быстро — в скале было много выступов и неровностей, образовавшихся в результате выветривания меловых отложений. Правда, в этом же таилась и большая опасность: некоторые выступы представляли собой полуотколовшиеся кусочки скалы, которые под весом фон Доденбурга вдруг принимались угрожающе шататься. Однажды такой нетвердый выступ просто рухнул вниз под тяжестью ноги Куно, и тот едва не сорвался, повиснув на одних лишь руках. Сердце едва не выскочило у него из груди. И лишь каким-то чудом гауптштурмфюреру удалось вновь обнаружить опору и поползти вверх. Перевалившись через уступ скалы, фон Доденбург без сил упал на траву и долго лежал так без движения, жадно хватая ртом воздух. Вокруг все было тихо. Едва заметный бриз чуть шевелил траву. Рядом с фон Доденбургом показались остальные бойцы «Вотана» с оружием наготове. Куно медленно поднялся и двинулся туда, где сидели Стервятник и командир второй роты, оберштурмфюрер Шварц. — Все в порядке, фон Доденбург? — спросил Гейер. — Так точно. — Отлично. Я устрою здесь свой командный пункт. Вы образуете правый фланг, Шварц — левый. Если вдруг натолкнетесь на какое-то сопротивление, ради бога, не увязайте надолго. Ваша главная задача — как можно быстрее двигаться вперед. Лицо Шварца исказила усмешка: — Разве англичане сумеют остановить или хотя бы задержать нас?! Помните, как они бежали из Дюнкерка? Точно перепуганные кролики. Они и здесь побегут точно так же. — Увидим, — промолвил Стервятник. — А сейчас… Он вдруг замолчал. Впереди в воздух вдруг взлетела осветительная ракета. Она залила их фигуры мертвенно-белым светом, заставив отбрасывать длинные черные тени. — Не двигаться! — прошипел Стервятник. В наступившей тишине прозвучал чей-то незнакомый встревоженный голос. Он прокричал что-то на языке, который эсэсовцы не могли разобрать. Еще один человек подхватил тревожный крик. В небо взлетела красная осветительная ракета. Вслед за ней застучал пулемет. — Не стойте здесь без движения, дожидаясь, пока вас убьют! — заорал Стервятник и вскочил на ноги. — Вперед, в атаку! — В атаку! — закричал вслед за ним Куно фон Доденбург. Он дал очередь из автомата и побежал вперед, навстречу врагу. Справа заработал еще один пулемет. Он скосил сразу нескольких эсэсовцев. В ответ полетела граната. В следующий миг она разорвалась, и вражеский пулемет исчез в огненной вспышке взрыва. Они добрались до рядов колючей проволоки. — Дайте мне заряды для подрыва проволоки! — закричал фон Доденбург. — Сейчас! — К нему устремился высокий ССманн с увесистым ранцем на груди, набитым зарядами и гранатами. Неожиданно он вскрикнул, нелепо взмахнул в воздухе руками и рухнул лицом вниз. Но к нему тут же кинулся другой боец «Вотана». Ударом ноги он перевернул его на спину, сорвал с его груди ранец с зарядами и поспешил к проволочному заграждению. Установив первый заряд, он побежал закладывать второй, но не успел преодолеть и пяти метров, как вражеская очередь прошила ему грудь. Задушенно вскрикнув, он рухнул на землю. Фон Доденбург приказал себе запомнить имя храбреца, чтобы не забыть написать представление о вручении ему Железного креста, который получат его родные. Через несколько секунд прогремел взрыв. В проволочном заграждении зазияла огромная дыра. Эсэсовцы пролезли в нее и побежали вперед. Вскоре звуки перестрелки сзади начали стихать. Значит, им удалось прорвать первую линию обороны. — Господин офицер! — Это был Шульце. Он бежал во главе маленького отряда из дюжины человек, который сумел собрать из состава дезорганизованной первой роты. — Да, Шульце? — Чувствуете, как воняет? Это газ. — О чем ты говоришь? — Неужели вы не чувствуете? Это… Ему так и не удалось закончить своей фразы. В следующий момент перед ними прогремел взрыв, и из темноты возникла огромная стена горящего пламени. Они тут же упали на землю. Но те, кто бежали впереди них, оказались обожжены этим чудовищным огнем. Они начали с криками кататься по земле, пытаясь сбить с себя пламя. — Бегите вперед, к воде! — заорал Шульце, приложив ладони рупором ко рту. Один из бойцов последовал его совету. Он сделал несколько шагов вперед и рухнул прямо в небольшую выемку в земле, заполненную водой. Но было уже слишком поздно. Вода не спасала. Он продолжал гореть и там. Прикрывая лицо рукой от нестерпимого жара, Стервятник прокричал: — Назад! Всем назад! Бойцов «Вотана» не надо было дважды уговаривать сделать это. Стена огня быстро приближалась к ним, сжигая при своем продвижении все живое. Нападавшие толпой побежали назад. В этот момент из-за пламенной завесы по ним открыли огонь из миномета. Мины падали в самой гуще бегущих. Один из бойцов «Вотана» в панике бросил карабин. — Подними оружие! — крикнул ему фон Доденбург. Но боец не послушался его — он был слишком напуган. Еще один человек последовал его примеру. Отступление превращалось в безудержное паническое бегство. Фон Доденбургу ничего не оставалось, как бежать вместе с остальными. Мимо них с огромной скоростью пролетел ССманн, на котором горела одежда. Его глаза были расширены от ужаса. Шульце попытался поймать его, но боец вывернулся и помчался дальше. В следующее мгновение он был уже на краю мелового утеса. Они услышали короткий леденящий душу вскрик, и солдат рухнул вниз на острые камни. Пламя придвигалось к ним все ближе. В гуще эсэсовцев одна за другой разрывались мины. Удержать людей было невозможно: все стремились любой ценой убраться отсюда, чтобы спасти себе жизнь. Мгновение — и все устремились вниз, к лодкам. Шульце схватил фон Доденбурга за рукав: — Господин офицер, пошли! Надо уносить отсюда ноги. Фон Доденбург вгляделся в деревянный указатель на краю утеса. На нем было написано: «До Дувра — 6 миль». — Мы не имеем права уйти отсюда! Нам нельзя этого делать! — закричал он. — Имеем, господин офицер, имеем. Все остальные же уходят… Они перевалили через край утеса. Вдруг прямо над их головами пролетело человеческое тело. Раздался душераздирающий вопль, и оно рухнуло вниз на камни. Эсэсовцы начали лихорадочно спускаться вниз. А страшное пламя уже лизало край утеса. Когда до земли оставалось около шести метров, Шульце перестал хвататься за выступы утеса и просто прыгнул вниз. Фон Доденбург последовал его примеру. Приземлившись, Куно задохнулся от боли: ему показалось, что он сломал себе ноги. Слава богу, все было цело. Невзирая на отказывающие ноги, он встал и направил свой «шмайссер»[5] на бойцов «Вотана», которые дрались друг с другом, стараясь побыстрее оказаться в катерах. — Стоять! — закричал он. — Ни шагу назад! Мы должны сражаться! Стойте! Но бойцы рвались к катерам, не слыша и не видя его. В их глазах был лишь страх и отчаянное желание вырваться из западни, в которой они оказались. Вне себя от ярости, фон Доденбург огрел ближайшего к нему беглеца прикладом «шмайссера». — Назад! — завопил он. — Назад, вы, мерзавцы! Надо сражаться! Мы должны сдержать их натиск! Мы должны… Фон Доденбург вдруг застонал от нестерпимой боли. Ему показалось, что перед глазами внезапно вспыхнул ослепительно-яркий свет. Голова откинулась назад, и он рухнул на колени, затем уронил голову в воду — и не чувствовал теперь ничего, кроме темноты, окутавшей его со всех сторон. Давно запланированное вторжение в Англию провалилось, фактически так и не начавшись. Остатки штурмового батальона СС «Вотан» в панике устремились назад на нескольких уцелевших катерах. Вскоре их суденышки были взяты на буксир кораблями германского военно-морского флота. Развернувшись в темном море, они торопливо устремились назад на базу. На английском побережье остались лежать лишь мертвые и умирающие эсэсовцы.Глава вторая
В большом светлом помещении пахло эфиром и воняло человеческим потом и страхом. Пол был заляпан кровью. Два хирурга работали в ужасающей спешке. Пот струился по их лицам. Фон Доденбург потряс головой, стараясь прогнать темноту. Немедленно в правом глазу вспыхнула боль, и он с трудом подавил желание закричать. Очень медленно и осторожно Куно повернул голову. Везде вокруг лежали раненые. Они были совершенно голые — на многих не было ничего, кроме сапог. Между ними сновали медицинские сестры, отбирая тех, кто в первую очередь нуждался в хирургической операции. Куно повернулся к врачам. Ближайший к нему хирург колдовал над ногой одного бойца из роты самого фон Доденбурга, безуспешно пытаясь остановить поток крови, который хлестал из раненой ноги. Всякий раз, когда он убирал от раны свои пальцы в резиновых хирургических перчатках, кровь начинала хлестать снова. В конце концов, врач сдался. — Держи его ногу! — приказал он ассистенту в очках. Лежавший на хирургическом столе молодой боец застонал. Фон Доденбург не знал, услышал ли тот слова хирурга или нет. Но врач в любом случае не дал ему никакой возможности возразить. Он сделал два быстрых разреза скальпелем на раненой ноге. Кровь потекла еще гуще. Затем он достал маленькую пилу. Молодой боец что-то пробормотал и попытался поднять голову. Но хирург толкнул его голову назад своей свободной рукой и начал пилить кость. Через несколько секунд все было кончено. Фон Доденбург увидел, что его ассистент стоит, держа в руках отпиленную человеческую ногу. Фон Доденбург закрыл глаза и отвернулся, не в силах смотреть на это. И неожиданно почувствовал, что в помещение проник какой-то другой запах. Запах женских духов. Куно открыл глаза. На него смотрела прелестная молодая женщина. Тот факт, что он был совершенно голый, казалось, ничуть не смущал ее. Она наклонилась к нему и потрогала его лоб. Ее рука была холодной и профессионально-твердой. — Закройте правый глаз, — попросила она его. — А теперь — левый. А теперь поверните голову. Он выполнил все ее команды, несмотря на то, что от боли по его лицу пробегала конвульсивная гримаса. — Больно, да? — спросила она. Но в ее голове не было ни капли сочувствия, лишь профессиональное любопытство. — Да, — прошептал он, — болит. И очень сильно. Особенно — в области затылка. Женщина достала из кармана маленькую бутылочку с краской и кисточку и нарисовала цифру «2» на его груди. — Что это означает? — спросил фон Доденбург. — Это означает, что вы будете жить и доживете до того дня, когда снова пойдете в бой за вашего фюрера. Надеюсь, что это доставит вам радость. И она перешла к следующему раненому, который лежал на полу без движения. На том месте, где у него когда-то были гениталии, находился только пожелтевший от крови и гноя бинт. Без какого-либо колебания женщина нагнулась и сорвала его. Мужчина завопил от нестерпимой боли. В ту же самую секунду санитар-мужчина вонзил в руку фон Доденбурга длинную иглу. И Куно быстро уснул. Ему снились какие-то фиолетовые огни, крики боли и страха — и тонкая белая женская рука, которая, сжимая нож, хотела отрезать его собственные гениталии.* * *
— Какое дерьмо! — прохрипел Стервятник, плотно прикрывая дверь больничной палаты фон Доденбурга, чтобы никто из персонала и врачей не смог услышать его. — Полнейшее, законченное, вонючее дерьмо! Он поставил на маленький прикроватный столик бутылку шампанского, которую притащил с собой, и швырнул туда же свою фуражку. — Практически весь наш батальон оказался уничтожен в течение каких-то десяти минут. Можете мне поверить, фон Доденбург, — жестянок[6] мы на этом не заработаем, вот уж совершенно точно! Фон Доденбург уставился на раскрасневшегося от злости Гейера, который так неожиданно вломился в его палату. — А каковы все-таки точные цифры потерь? — медленно спросил он. Несмотря на то, что гауптштурмфюрер уже как две недели находился в этом бельгийском госпитале, его голова по-прежнему сильно болела, а любое неожиданное напряжение немедленно отзывалось нестерпимой болью. — Разумеется, в штабе решили засекретить точные цифры наших потерь, — саркастически отозвался Стервятник, почесывая свой громадный нос. — Те, кто рассчитывает служить и занимать высокие должности — в дальнейшем, — уже сейчас начинают прикрывать свои задницы. Думаете, тех, кто планировал эту операцию в Берлине, взволновало то, что англичане неожиданно решили использовать против нас такое «примитивное» оружие, как искусственную стену огня? Ничуть не бывало! — Стервятник бросил быстрый взгляд на дверь, чтобы убедиться, что она была надежно закрыта. — Наши потери? Половина личного состава батальона убита и серьезно ранена. По сути, все придется начинать сначала. От мысли об этом у меня просто разрывается сердце. Фон Доденбург медленно кивнул головой. Он знал, что в действительности Стервятника не слишком волновали цифры потерь. Все, о чем он по-настоящему беспокоился, это было его собственное продвижение по службе. Фон Доденбург подумал о молодых бойцах, которые отплывали из Остенде, бодро распевая боевую песню «Мы поплывем на завоевание Англии!», и невольно закусил губу. — Не стоит выглядеть таким подавленным, — сурово изрек Стервятник. — Слава богу, о нашей неудаче нигде не было опубликовано ни слова — и, уверяю вас, фон Доденбург, никогда не будет опубликовано. Насколько известно всему миру, немцы пока так и не сделали ни одной попытки вторгнуться на территорию Англии. — Но неужели англичане тоже промолчали об этом? — удивился фон Доденбург. — Этот старый пьяница Черчилль — исключительно хитрая лиса, — почти восхищенно проговорил Гейер. — С того самого момента, как мы вышибли англичан из Европы, он не переставая вопит о том, что Англии необходимо оказать немедленную помощь. И этот еврей Рузвельт окажет ему помощь лишь в том случае, если будет думать, что вермахт серьезно угрожает Англии. Поэтому Черчиллю совсем не выгодно обнародовать тот факт, что на самом деле он довольно легко справился с отражением немецкой атаки. Но в следующий раз — обещаю вам это, фон Доденбург, — все будет по-другому! — В следующий раз? — Да. На совещание, которое вчера прошло в штабе дивизии, обергруппенфюрер Дитрих[7] посвятил нас в планы секретного реформирования нашей части. Дивизия будет преобразована в бронетанковую[8]. Мы получим тяжелые танки Pz-IV. И когда мы в следующий раз пойдем в атаку на англичан, то высадимся на побережье Великобритании уже с танками! Бледное лицо фон Доденбурга осветилось. — Это замечательные новости, Гейер! — воскликнул он и, забыв о боли, сел на кровати. Стервятник, улыбаясь, заставил его лечь обратно. — Мой дорогой фон Доденбург, не стоит так волноваться. Здешние медики уверяют меня, что вы сможете вернуться в строй лишь по истечении еще двух недель. Они говорят, что у вас серьезное сотрясение мозга или что-то в этом роде. И хотя, как мне кажется, они сами толком не знают, что именно с вами не в порядке, как и всякие шарлатаны, они умело набрасывают на свою собственную некомпетентность плотную дымовую завесу. — Стервятник взял с больничного столика свою фуражку, украшенную изображением черепа — «мертвой головы», символа СС. — Вы должны хорошенько отдохнуть. Вы мне очень понадобитесь в предстоящие месяцы. — Он вздохнул: — А теперь я должен распрощаться. Хочу навестить остальных бойцов. — Стервятник сморщил нос: — Не знаете, среди них много раненых в живот? — Я знаю, что у двоих бойцов моей роты точно имелись раны в животе, — сказал фон Доденбург. Стервятник стукнул стеком по своему сапогу. — Какая неприятность! От этих проникающих ранений в живот идет такая вонь! Он приложил кончик стека к тулье фуражки, отдавая честь фон Доденбургу, и удалился. Куно нахмурился. Он знал, что в душе у Гейера нет ни капли сочувствия к рядовым бойцам «Вотана». Единственная вещь, которая в по-настоящему волновала его — это собственная карьера. Стервятник мечтал о том, чтобы стать генералом — точно так же, как и его отец. Фон Доденбургу было неприятно, что это желание Гейера проявляется столь открыто…* * *
Симона Ванненберг, бельгийская медсестра, которая рисовала краской цифру «2» на груди фон Доденбурга в ту первую страшную ночь после бегства из Англии, внимательно посмотрела на гауптштурмфюрера. Выражение ее прекрасного лица было абсолютно холодным и предельно сдержанным. Но ее глаза… Фон Доденбургу почему-то показалось, что они рассматривают его не только лишь с профессиональным медицинским интересом. Неожиданно она сама спросила: — Почему вы так смотрите на меня, фон Доденбург? — Как? — Так, словно вы пытаетесь анализировать меня. — Я вовсе не пытаюсь вас анализировать! Я никогда не пытаюсь анализировать красивых женщин! Мне просто нравится смотреть на них. — Он потянулся к ее руке, но она быстро убрала ее. — В таком случае вы не должны смотреть на меня, — проговорила она на своем правильном и четком немецком с небольшим акцентом. — В конце концов, я — ваш враг. Улыбка исчезла с лица фон Доденбурга. — Что вы имеете в виду, заявляя, что вы — мой враг? — Я — бельгийка. И я не собираюсь уподобляться тем бесхребетным предателям из Антверпена, которые выражают восторг по поводу присутствия немцев на нашей земле. Вы оккупировали мою страну, следовательно, вы, немцы — мои враги. — Но в действительности мы ведь не оккупировали вас по-настоящему, — возразил Куно. — Мы пришли сюда, чтобы освободить вас — освободить вас от вашей старой формы правления, которая являлась заурядной и посредственной. Ведь все маленькие страны обречены на то, чтобы быть посредственными — посмотрите хоть на Швейцарию ради примера. Сейчас же вы являетесь частью Великого германского сообщества. Все теперь изменилось. Ваш народ получил шанс подняться над обыденностью и серостью своего прежнего существования. Вы получили возможность стать великими! Симона Ванненберг не ответила. Она молча вытащила из-под кровати фон Доденбурга ночной горшок и опорожнила его содержимое в свое ведро, после чего направилась к двери. Фон Доденбург не мог не отметить, что у медсестры была замечательная фигура. — А что, если мы не хотим быть великими? — бросила она, открыв дверь. На ее прекрасном лице промелькнула мимолетная улыбка. У фон Доденбурга не было ответа на ее вопрос. Но когда дверь закрылась, Куно почему-то показалось, что эта женщина чуть-чуть симпатизирует ему. Прошло два дня, и он получил подтверждение этому. В полдень дверь его палаты приоткрылась, и фон Доденбург увидел хорошо знакомое широкое лицо унтершарфюрера Шульце. Стоя в дверях, весельчак обратился к нему так, как было положено обращаться к офицерам в старой кайзеровской армии: — Может ли унтершарфюрер Шульце получить разрешение войти в комнату господина гауптштурмфюрера? Фон Доденбург лишь ухмыльнулся: — Да проходи же, старый негодяй! Я думал, мы потеряли тебя в Англии. Здоровенный бывший докер из Гамбурга с трудом протиснулся через слишком узкий для его крупного тела дверной проем. — Таких крепких парней, как я, трудно убить, господин гауптштурмфюрер! — По его обветренному лицу расползлась широкая добродушная улыбка. — Хотя, признаюсь, был момент, когда я уже подумал, что англичане действительно взяли нас за жабры. И когда вы вдруг побежали вперед на англичан, мне пришлось вас вырубить. — Что-что? Что ты мелешь? — Ну да, вырубить, господин гауптштурмфюрер. — Шульце потряс в воздухе огромным кулаком.— После того, как вам на голову сверху упал обломок скалы, вы вдруг побежали назад, навстречу англичанам, вопя, как сумасшедший. Да, господин гауптштурмфюрер, хорошо известно, что многие офицеры и джентльмены — немного ненормальные, но в данном случае все зашло слишком далеко. И, чтобы спасти своего командира, мне пришлось вырубить его — то есть вас — одним сильным ударом и погрузить в катер. Фон Доденбург осторожно потрогал свою челюсть. — Да, похоже на то. Он указал на стул рядом с кроватью: — Садись, Шульце. И расскажи, что происходит сейчас в роте. — Да ничего хорошего, господин гауптштурмфюрер. Еще пара ребят скончалась сегодня. Это означает, что уже сорок бойцов умерли или выбыли из строя по причине серьезных ранений. Впрочем, произошло и одно радостное событие. Обершарфюрера Метцгера, нашего Мясника, перевели в штаб. Он стал теперь гауптшарфюрером всего батальона. Его же ранили в районе яиц, а таких людей всегда и выдвигают для того, чтобы они руководили остальными в армии. Фон Доденбург открыл было рот, чтобы высказать все, что он думает по поводу этой реплики Шульце, однако унтершарфюрер не дал ему такой возможности. Он мгновенно извлек откуда-то бутылку голландского джина «Геневер» и два стакана, которые не выглядели особенно чистыми. — Давайте сделаем по глоточку, господин капитан! Это лучший голландский джин. — Стаканчики-то малость грязноваты… — пробормотал фон Доденбург. — Не беспокойтесь на этот счет, господин капитан! Джин способен убить все бактерии, какие только существуют. Ваше здоровье! Фон Доденбург проглотил обжигающий горло напиток. Шульце тут же наполнил его стакан снова и принялся сыпать шуточками и анекдотами, которые заслуженно снискали ему славу самого веселого человека в «Вотане»: — Вы знаете, господин капитан, что для того, чтобы поменять лампочку, нужно сразу три поляка? — Нет. Но почему? — Один держит лампочку, а два другие вертят его, чтобы он мог вкрутить ее. Три часа спустя бутылка «Геневера» опустела, а Шульце вел пространный разговор на тему обрезания: — Ну, разумеется, поскольку сам Иисус Христос был еврей, он тоже обрезанный. Говорят, что у папы римского хранится отрезанная крайняя плоть Иисуса, которую Его святейшество держит в специальном серебряном сосуде на столике возле своей кровати… Дверь неожиданно отворилась, и в палату вошла медсестра Симона Ванненберг. — О Господи! — воскликнула она. — Что здесь происходит? — Она увидела пустую бутылку из-под «Геневера». — Что вы пытаетесь сделать, сержант? Убить капитана фон Доденбурга? Шульце вскочил на ноги. — Я лишь пытался развеселить господина гауптштурмфюрера и поднять ему настроение. Вот и все. Лишь один стаканчик для веселья, делов-то… — Убирайтесь отсюда! Шульце схватил фуражку и ретировался. Сестра повернулась к фон Доденбургу. — А почему вы смеетесь, как глупый школьник, фон Доденбург? — Вы очень смешно сейчас выглядите. — Я выгляжу смешно! — фыркнула женщина. — Вы что же, не понимаете, что из-за спиртного ваше состояние может резко ухудшиться? Неужели вы такой дурак, капитан? Она наклонилась к нему, чтобы вырвать стакан из его рук, и фон Доденбург обхватил ее рукой за талию. — Отпустите меня! — потребовала женщина. Но Куно не отпускал. По-прежнему держа ее правой рукой, он левой рукой погладил ее по бедру. Он мечтал о возможности сделать это с первого дня своего пребывания в госпитале. — Прекратите! — воскликнула она. — Иначе я закричу! Но фон Доденбург лишь еще крепче прижал женщину к себе и впился в ее губы жарким поцелуем. Он раздвигал ее губы своим языком, а она яростно сопротивлялась. Ее ногти царапали его лицо. Но Куно ничего не замечал. Он жадно вдыхал ее запах — запах тела и аромат духов; это сводило его с ума. Он сунул руку ей под юбку. Его пальцы нащупали край ее чулок… упругие завитки волос… и, наконец, что-то влажное, жаркое, пульсирующее и податливо-мягкое. Неожиданно медсестра перестала бороться с ним. Фон Доденбург положил ее на кровать. Она не сопротивлялась. — Не бойся, — произнес он сдавленным голосом и раздвинул ей ноги. — Я не боюсь… Симона вдруг замолчала, негромко вскрикнув от боли. Ее охватило невыносимое, почти устрашающее желание. Она забыла обо всем — о войне, о госпитале, о том, что поклялась убивать всех, подобных этому человеку. Весь мир для нее свелся к этим сумасшедшим, пьянящим, безумным движениям, которые, казалось, могли уничтожить их обоих… Через 48 часов фон Доденбурга срочно выписали из госпиталя и отправили в распоряжение штурмового батальона СС «Вотан».Глава третья
Этот октябрьский день выдался хмурым и дождливым. Ветер, дувший со стороны Северного моря, принес с собой крупный дождь, непрерывно молотивший по крыше старых бельгийский кавалерийских казарм, в которых теперь разместился батальон «Вотан». Но гауптшарфюрер Метцгер, по лицу которого струились капли дождя, казалось, даже не замечал, что с неба льет как из ведра. Он стоял перед новым пополнением, только что прибывшим из Германии, широко расставив ноги и положив ладони себе на бедра. Подобную позу он позаимствовал из старой кинохроники, посвященной германской армии образца Первой мировой войны, и затем не раз тренировал ее перед зеркалом. Эта поза очень нравилась Метцгеру, и он не торопился, продлевая себе удовольствие. Затем он набрал в грудь побольше воздуха и оглушительно заорал, точно новобранцы выстроились не прямо перед ним, а находились за несколько километров от этого места: — Пополнение, смирно! Четыре сотни пар сапог шаркнули по брусчатке площади перед казармами. Новобранцы вытянулись во фрунт. Метцгер внимательно посмотрел на бойцов, проверяя, стояли ли они так, как того требовал устав, — чтобы пальцы были вытянуты вдоль швов брюк, подбородок выпячен вперед, глаза неподвижно смотрели на какую-то невидимую точку на горизонте. Немного расстроенный тем, что ни к кому не получилось придраться, он гаркнул: — Вольно! Я говорю, стать вольно! Снова шорох подошв. Кто-то кашлянул. Еще кто-то в дальнем ряду пукнул. Лицо Метцгера побагровело. — Если я поймаю того, кто издал этот непристойный звук, — заорал он, — то я вышвырну его из батальона! Ноги его здесь больше не будет! Вам понятно? — Да, гауптшарфюрер! — слитно ответили четыре сотни глоток. Метцгер фыркнул и немного расслабился. — Меня зовут Метцгер. То есть Мясник[9]. Я мясник по имени, мясник по профессии и, наконец, мясник по призванию. Так что хорошенько запомните это, вы, паршивые сосунки. Одно неверное движение — и я отсеку ваши яйца прежде, чем вы поймете, что случилось. — Он угрожающе положил руку на висевший у него на поясе эсэсовский кинжал. — А теперь давайте с самого начала определимся. Вы прибыли сюда, думая, что уже являетесь опытными пехотинцами. Но, с точки зрения критериев штурмового батальона СС «Вотан», вы все — не более чем сопляки, салаги и щенки, у которых молоко еще на губах на обсохло. Вы не способны по-настоящему отличить свои яйца от штыка. Вы слышите меня — я сказал, что вы неспособны отличить свои яйца от штыка. Итак, чего вы не умеете? Повторите! — Мы не умеем отличить свои яйца от штыка, — хором оттарабанили новобранцы. Метцгер хмыкнул. Столь дружно демонстрируемое новобранцами послушание несколько смягчило его. — Итак, начиная с этого дня, сопляки, вы должны забыть все, чему вас учили раньше. Все это годится для обычной пехоты, но никак не для «Вотана»! И горе вам, если вы хотя бы на минуту забудете об этом! Вы — элита фюрера, который в своей бесконечной мудрости назначил меня сюда для того, чтобы я мог открутить башку каждому, кто допустит хотя бы малейшую промашку. Если вы посмеете совершать ошибки и будете вести себя неправильно, то прежде, чем любой из вас успеет крикнуть «мама!», я схвачу его за шкирку и притащу на гауптвахту — так, что его ноги даже не успеют коснуться земли. Не забывайте об этом ни на миг! — Так точно! — закричали в ответ новобранцы. Гауптшарфюрер Метцгер медленно прошел вдоль передней шеренги. Его маленькие, похожие на свиные, глазки с подозрением вглядывались в лицо каждого из новичков, точно подозревая его в скрытом неповиновении или дерзости. Краем глаза он заметил «Стервятника», который быстро шел по площади по направлению к ним, постукивая по голенищу сапога стеком. — Штурмовой батальон СС «Вотан», смирно! — прокричал Метцгер во весь голос. Штурмбаннфюрер Гейер приложил кончик стека к тулье фуражки, приветствуя пополнение, и сразу начал: — Вы — третье пополнение подряд, которое приходит в этот батальон с 1939 года. До вас здесь успело прослужить немало настоящих парней. Большинство из них пало смертью героев во время великих битв Германии как на западе, так и на востоке. Но наш батальон все-таки сумел выдержать эти грандиозные человеческие потери. Почему? Потому что батальон СС «Вотан» — это больше, чем каждый из нас по отдельности. Вы можете погибнуть в предстоящие месяцы — и, скорее всего, вам действительно суждено будет погибнуть. Но когда о вас уже забудут, о самом батальоне будут помнить еще очень долго. Поэтому вы должны научиться соответствовать такому великому подразделению, как батальон СС «Вотан», и быть достойными умереть за него. Поэтому вы должны неустанно учиться. И учиться очень быстро, потому что времени у нас совсем немного. А впереди нас ждут крайне важные задачи. Гейер обвел глазами новобранцев и неожиданно крикнул: — Лечь! Молодые люди повиновались ему без малейшего колебания. Они легли на холодные булыжники площади и застыли так. Их уже научили безропотно тренироваться в учебных подразделениях СС, расквартированных в Падерборне. Несколько секунд Гейер молчал. Он хотел, чтобы новобранцы ощутили каменный холод булыжников площади; хотел, чтобы их мундиры пропитала дождевая влага. — Вы чувствуете? — крикнул он наконец. — Чувствуете, как в ваши кости вползает холод смерти? Вы чувствуете это?! — Да, — крикнули в ответ новобранцы. — Тогда насладитесь этим чувством. Ибо теперь, когда вы вступили в «Вотан», это будет единственной формой отдыха, доступной вам. Он застыл, разглядывая их неподвижные тела, на которые непрерывно падал холодный дождь. Их ягодицы, туго обтянутые мокрой тканью брюк, обрисовывались перед его глазами столь соблазнительно… Гейер облизал губы, невольно вспомнив о других местах и о других молодых мужчинах — с гладко выбритыми телами и выщипанными бровями, — которых он когда-то встречал в сумерках позади берлинской железнодорожной станции Лертер… Поспешив отогнать от себя это видение, Гейер потряс головой и прорычал: — Мое сердце обливается кровью, когда я вижу, как вам, моим солдатам, причиняют боль. Но это необходимо делать. Ваш святой долг передо мной, перед батальоном и перед фюрером — научиться переносить боль и подготовиться к выполнению великих задач, которые предстоят «Вотану»! Встать, бойцы! Новобранцы «Вотана» поднялись на ноги. Их было четыреста — четыре сотни здоровых молодых людей, слепо преданных идеям национал-социализма и фюреру. Они являлись лучшим, что могла дать национал-социалистическая Германия. И они уже были обречены на смерть. Стервятник повернулся к Метцгеру. — Гауптшарфюрер! — рявкнул он. — Уведите их. Боевая подготовка должна начаться немедленно.* * *
Оберштурмфюрер Шварц, чья кожа была обожжена на солнце и вся шелушилась, придавая ему еще более безумный вид, чем он и так имел, извлек пистолет из деревянной кобуры и снял его с предохранителя. — На этой вершине, — прокричал он, обращаясь к новобранцам, — установлено пулеметное гнездо англичан. Англичане вооружены пулеметами системы «Брен», дальность стрельбы — четыреста метров. Будьте очень внимательны! Шварц посмотрел в глаза новобранцам, желая убедиться, что они поняли его, затем продолжил: — Вы можете прогуляться пешком до этого пулеметного гнезда на вершине, точно стайка глупых гражданских, но так вы никогда не доберетесь до него. И единственная награда, которую вы заработаете за эту идиотскую прогулку, станет вашей первой и последней — медаль за ранение. — Он невольно прикоснулся костлявой рукой к Железному кресту, который висел у него на груди, точно желая убедиться, что награда никуда не исчезла. — Вы могли бы также попробовать добежать до него. Так поступили бы пехотинцы вермахта. Но мы в Ваффен-СС не приветствуем подобную тактику. Мы ползем к пулеметным гнездам. — Он неожиданно повысил свой тонкий голос: — На землю! Новобранцы немедленно пали ниц. Шварц постучал по рукоятке пистолета, чтобы убедиться, что магазин сидел на месте. — Секунду спустя я отдам вам приказ ползти на вершину, к пулеметному гнезду. Но чтобы убедиться в том, что вы ползете правильно, я пойду перед вами с заряженным пистолетом. И прострелю башку каждому, кто поднимет ее больше чем на десять сантиметров от земли. А теперь — ползите! С лицами, лоснящимися от пота и искаженными от напряжения, новобранцы медленно начали подбираться к вершине, с трудом преодолевая невероятно скользкий после дождя склон. Перед ними застыл Шварц с зажатым в руках пистолетом. Его глаза непрерывно рыскали между рядов эсэсовцев, пытаясь отыскать тех, кто не прижимался бы всем телом к земле достаточно низко. Неожиданно один из ССманнов, молодой парень, который уже совсем устал и решил побыстрее преодолеть оставшиеся несколько метров, немного приподнял голову. Реакция Шварца была мгновенной: он тут же повернулся к нему и нажал на спусковой крючок. Боец вскрикнул и зажал ладонью раненное плечо, точно не веря, что это действительно случилось с ним. Затем он упал лицом в грязь. До вершины оставалось всего двадцать метров. Остальные бойцы сумели благополучно добраться до намеченной цели. Когда они оказались там, резкий северо-восточный ветер принялся бросать им в лицо пригоршни песка.* * *
Новобранцы «Вотана» уже в третий раз отрабатывали приемы атаки целой ротой, но Мясник все равно был недоволен. — Давайте, давайте, салаги! — вопил он. — Вперед, мешки с дерьмом! Вперед! Двигайтесь! Еще раз! Пошатываясь, точно пьяные, под весом своих сорокакилограммовых рюкзаков, набитых кирпичами, новобранцы с трудом двинулись к вершине горы, представлявшей собой условную цель. Они едва переставляли ноги. Дыхание со свистом вырывалось из груди. — Метцгер, ты что, совсем не можешь дать им отдохнуть? — спросил унтершарфюрер Шульце. — Ребята и так уже измучены до предела. Еще немного — и они просто упадут замертво. — Ты что-то сказал, Шульце? — косо глянул на него Метцгер. С любым другим унтер-фюрером[10] «Вотана» он обошелся бы гораздо круче. Он просто рявкнул бы на него: «Ты действительно открыл свою пасть и что-то пробубнил, урод?». Но в отношениях с Шульце он не мог себе такого позволить: с этим парнем следовало обращаться гораздо более осторожно. Шульце отлично помнил про то малодушие, которое проявил Метцгер во время атаки «Вотана» на бельгийский форт Эбен-Эмаэль. И это обязательно следовало учитывать. — Да, гауптшарфюрер, — кивнул Шульце. — Я думаю, с них пока достаточно. Метцгер наморщил свой широкий лоб, точно действительно всерьез обдумывая заявление гамбуржца. — Значит, ты считаешь, что с них пока достаточно, унтершарфюрер Шульце? — промолвил наконец Мясник. — Ну что ж, тогда надо подумать, что в этом случае делать. — Он помедлил немного, вытащил свисток и свистнул. — Эй, парни, стоп. Пока хватит. Все ко мне! Едва дыша, бойцы «Вотана» спустились с возвышенности и обступили Метцгера. Он оглядел их с фальшивой сердечностью. — Отлично, парни, — бросил он. — Мы еще сделаем из вас настоящих солдат. Пока же можете снять с себя рюкзаки. С громадным облегчением бойцы сбросили рюкзаки и положили их на песок. Но Шульце не сводил с Мясника настороженных глаз. Метцгер был настроен что-то уж слишком дружелюбно. — Унтершарфюрер Шульце считает, что вам следует передохнуть, — продолжил с фальшивой улыбкой Мясник. — Возможно, он и прав. То, что я продемонстрирую вам сейчас, как раз и позволит вам передохнуть. — Он сделал паузу. — Итак, давайте представим, что вы оказались в беде — на вас, сжимая штык, несется здоровый англичанин. Что вы будете делать в таком случае? На усталых лицах новобранцев можно было прочесть сейчас лишь выражение бесконечного облегчения оттого, что им больше не приходилось бежать в гору с тяжеленным рюкзаком на плечах. — Не знаете? Ну что ж, тогда мне придется показать это вам. — Метцгер ткнул пальцем в сторону худощавого паренька с темными кругами под глазами. — Давай-ка, парень, нападай на меня, точно ты хочешь заколоть меня штыком. — Я, господин гауптшарфюрер? — Да, да, ты! — передразнил его интонацию Мясник. — Давай, изобрази, будто ты хочешь всадить мне штык в живот. Возможно, ты действительно мечтаешь это сделать. Давай же, покажи, что у тебя получится! Боец отошел немного назад и медленно побежал на него. Метцгер взмахом руки остановил его: — Стоп! Назад! Сделай это снова. Все дело в том, что ты слишком часто дрочишь. От этого у тебя совсем не осталось сил. Ты даже не сможешь крепко сжать штык в руке, если не перестанешь дрочить и хоть немного не отдохнешь от этого занятия. Боец покраснел до корней волос. Все остальные дружно расхохотались, отлично зная, что шуткам гауптшарфюрера Метцгера следует смеяться всегда, какими бы те ни были. Улыбка исчезла с широкого грубого лица Мясника. — Ну, давай, парень, беги на меня, как будто ты и в самом деле горишь желанием проткнуть меня своим штыком! Вперед! На этот раз худощавого парня не надо было долго просить. Он бешено помчался вперед на Метцгера. В глазах его блистала неподдельная ярость. Но в ту секунду, когда они должны были, казалось бы, неминуемо столкнуться, Метцгер вдруг отступил в сторону с проворством, удивительным для его грузной туши. При этом он быстро вытянул руку и, схватив парня за яйца, сильно дернул. Тот заорал от боли и, пролетев в воздухе пару метров, приземлился на спину, дрыгая и суча ногами. Его лицо было перекошено от нестерпимого спазма. — Мне говорят, будто у англичан не за что схватиться, — расхохотался Метцгер, довольный тем, как все у него получилось. — Но, поверьте мне, в действительности у них есть за что ухватиться междуног. Он повернулся к парню, корчившемуся на песке. — Давай, вставай, — нетерпеливо бросил он, — не будь таким неженкой. Шульце невольно стиснул кулаки. В нем клокотала ярость. Когда Метцгер приказал новобранцам вновь навьючить на себя тяжеленные рюкзаки и опять идти в гору, Шульце поклялся себе, что Мясник заплатит за все это — причем в десятикратном размере.* * *
Октябрь сменился ноябрем, а программа подготовки бойцов «Вотана» продолжала последовательно выполняться. Целью этой программы было развить в новобранцах такие качества, как грубость и жестокость, и превратить их в нерассуждающие боевые автоматы, в хладнокровных убийц, которые должны были отложить в сторону любую мораль так же легко, как сняли с себя и отложили в сторону гражданское платье перед тем, как оказаться в казармах «Вотана». Дни учебы новобранцев были наполнены грубыми криками команд, воплями ярости и боли. Днем они торопливо проглатывали свой обед, запивая его слабым пивом «Стелла Артуа», а под вечер украдкой дрочили в деревянном клозете. Так проходил день за днем. Ночи тоже были похожи одна на другую. Их часто будили посреди сна, приказывая встать по тревоге. В окна иногда влетали учебные гранаты, разрывавшиеся с оглушительным грохотом, а по крышам казарм давались очереди из пулемета, чтобы ошарашенные бойцы немедленно проснулись и были готовы выступить против неожиданного противника. Иногда среди ночи в казармы влетали унтер-фюреры, кричали: «Руки с членов снять — одежду похватать!» и приказывали сонным бойцам немедленно облачиться в форму. Как только они одевались, тут же поступала команда раздеться и надеть другую форму. И так — несколько раз. А рано утром в казармы иногда влетали гранаты со слезоточивым газом, и тогда бойцам приходилось выскакивать из помещения и бежать пятикилометровый кросс в одних майках и трусах, в которых их поднимали из постели.* * *
Однажды бойцов «Вотана» провели ускоренным маршем в Остенде и завели на небольшую мощеную булыжником улочку в районе рыбной гавани. Из окон домов высовывались лица местных проституток. Метцгер встал посреди улицы и, уперев руки в бока, прокричал: — У вас есть десять минут на то, чтобы выпустить из себя грязную водичку. Приготовьте деньги — пять марок с человека — и презервативы. Девственникам — скидка: они заплатят всего по четыре марки. И под презрительные взгляды представителей полевой жандармерии бойцы «Вотана» занялись любовью — точно так же, как занимались строевой подготовкой.* * *
В начале ноября гауптштурмфюрера фон Доденбурга во главе с несколькими ветеранами «Вотана» послали в Кельн для того, чтобы они отобрали на танковом заводе несколько танков Pz-IV и обучились управлению ими. Они вернулись через шесть дней. Вместе с ними прибыли шесть новеньких танков. На их корпусах была нанесена эмблема дивизии «Лейбштандарт Адольф Гитлер»; эти шесть бронированных чудовищ, оснащенные мощными 75-миллиметровыми пушками, прокатились по мощеным булыжником улицам и остановились в районе казарм «Вотана». Их сразу окружили любопытные бойцы. — Вы только посмотрите на эти здоровые 75-миллиметровые дуры! — восторженно сказал один из бойцов. — Стоит нам вывезти их с кораблей на берег и продемонстрировать их англичанам, как те сразу наложат от страху в штаны! — Но только съезжать в этих танках на берег мы будем не с кораблей, — прозвучал знакомый скрипучий голос Стервятника. Он приложил кончик стека к тулье фуражки, приветствуя своих бойцов. — Нет, мы появимся прямо из воды! Он развернулся и тут же ушел, избегая отвечать на дальнейшие расспросы. «Что значит — появимся прямо из воды? — закричало сразу несколько голосов. — Что он имел в виду, говоря это?» Однако никто не собирался давать вразумительные ответы на этот и ряд других вопросов. Пока же бойцов «Вотана» стали усиленно обучать управлению танками. Началась зима, пошел первый снег, но фон Доденбург каждый день занимался с механиками-водителями танков. Посадив нового водителя Pz-IV в кресло, он говорил ему: — Ты видишь перед собой уступ высотой шесть метров. За ним располагается ров глубиной тоже шесть метров. За рвом — еще один точно такой же шестиметровый уступ. Твоя задача: взобраться на первый уступ, скатиться в ров и забраться на следующий, не заглушив при этом мотор. Поскольку, если это все же произойдет, то, без сомнения, твои наследники обязательно получат телеграмму о том, что ты пал смертью храбрых в бою. Поначалу задача казалась невероятной, но под руководством фон Доденбурга всем бойцам «Вотана» удалось успешно преодолеть этот сложнейший каскад препятствий, причем личный состав батальона не понес никаких потерь. Единственным, кто пострадал, был один молодой солдат, у которого на середине пути от страха начался понос. После того, как под руководством фон Доденбурга все механики-водители «Вотана» овладели этим непростым умением, танки загнали в мастерские и подвергли переоборудованию. Ремонтники соскоблили краску с их днищ и заклеили все швы резиной. После этого днища вновь покрыли прозрачной водоотталкивающей краской. Затем резиновыми уплотнителями обклеили места стыков башни и корпуса, поставили резиновые заглушки на орудия и пулеметы и насадили резиновые шланги на выхлопные трубы танков. В середине декабря, в самый разгар снежной бури, бойцов «Вотана» посадили на грузовики и привезли на берег реки Сомма. Там, стоя на холодном ветру, они долго дожидались важных гостей, которые должны были прибыть из Парижа. Через некоторое время перед ними появилась коренастая фигура командира дивизии Зеппа Дитриха. Во время Первой мировой войны сам он был танкистом. За ним следовали офицеры штаба и высокие чины СС. Вскоре вся эта блестящая компания поднялась на пригорок, с которого высокопоставленным эсэсовцам было определено наблюдать предназначенную для них демонстрацию возможностей нового танка. Приставив к глазам бинокль, Дитрих взглянул на поверхность реки. Стервятник проговорил несколько слов в микрофон. И вдруг на поверхности Соммы показались пузырьки. Затем из нее поднялась металлическая трубка. Через несколько секунд все увидели, как из реки появляется башня танка Pz-IV, а затем и весь бронированный корпус тяжелой машины. Точно какое-то таинственное доисторическое животное, Pz-IV выскочил из воды и, приблизившись к берегу, быстро въехал на него. С него лились потоки воды. Танк сверкнул передними фарами, послышался негромкий хлопок, и резиновые уплотнители, затыкавшие дуло пушки, пока танк находился в воде, упали на дорогу. Грозно покачивая пушкой, Pz-IV резко развернулся и подъехал к Зеппу Дитриху. Распахнулась крышка люка, и оттуда появился Куно фон Доденбург, четко отдавший честь командиру дивизии. — О, дьявол! — пробормотал Шульце, вместе с остальными эсэсовцами выстроившийся на берегу. — Значит, теперь они хотят превратить нас в чертовых подводников!Глава четвертая
Призывно покачивая грудями, блондинка потянулась к Шульце, который распростерся на измятой простыне. Тот лениво коснулся их ладонью и просунул руку дальше. Ощутив влажную промежность блондинки, он на мгновение задержал там руку, но потом продвинул ее еще дальше — туда, где на коленях позади блондинки стояла ее подруга, чернокожая проститутка. Он засунул указательный палец во влагалище второй шлюхи, и та коротко вздохнула от удовольствия. Шульце с трудом подавил невольный зевок. Все было очень хорошо, но они занимались всем этим уже слишком долго. Он утерял интерес к происходящему. За две банки кофе, три бутылки подсолнечного масла и здоровый ломоть ветчины девчонки профессионально поработали с ним, доставив ему все возможные удовольствия на свете. Но сейчас он уже ничего не хотел. — Ну хорошо, — процедил он, обращаясь к чернокожей проститутке. — Положи руки на ее титьки. Темные пальцы чернокожей проститутки легли на пышные груди блондинки. Негритянка принялась умело массировать ее соски, которые быстро налились кровью и напряглись. Довольный тем, что теперь девчонки занимаются друг с другом, Шульце извлек свой указательный палец из влагалища чернокожей проститутки и вытер его о простыни. — Засунь его обратно! — крикнула женщина. — Что засунуть? — Ты сам прекрасно знаешь, что, ублюдок! — огрызнулась шлюха. — Разве ты не знаешь, что нельзя называть так бойца великого немецкого вермахта, женщина, — мягко заметил Шульце. — Подумай, как бы отнесся к этому фюрер? — К черту фюрера! — вспыхнула негритянка. Шульце покачал головой, изображая негодование: — Неужели у тебя нет ни капли уважения к этому величайшему полководцу всех времен и народов? Блондинка, широко раскрыв рот, стала медленно опускать голову ему между ног. Шульце оттолкнул ее ладонью: — Бесполезно, моя дорогая. Эта птичка сегодня больше летать не будет. Чернокожая проститутка покачал головой: — Когда здесь бывали англичане, то они не сдавались так легко. — Ничего удивительного, — протянул Шульце и зевнул. — Они же годами ходят без женщин. И стоит им только дорваться до одной, как они выплескивают в нее все, что копилось в них все предшествующие годы. Что же касается симпатичного парня вроде меня… Он вдруг замолчал. Из соседней комнаты донесся щелчок кнута. За ним последовал сдавленный стон, в который, впрочем, вкралась нотка странного удовольствия. — Что это такое? — резко спросил сержант Шульце. Чернокожая проститутка потянулась за сигаретой. Затянувшись, она бросила: — Это наша Свинья. Обрабатывает кого-то из пожилых клиентов. — Что ты имеешь в виду под словом «обрабатывает»? — нахмурился Шульце. Шлюха пожала плечами: — Она обхаживает их хлыстом и плеткой. Знаешь, милый, у этих стариков ничего не встает, если только не причинить им чуточку боли. Шульце медленно кивнул. — Мне кажется, ей самой доставляет удовольствие избивать мужиков, — с улыбкой произнесла блондинка. — Я только не могу взять в толк, почему сами мужики идут к ней. Что они только в ней находят, прости господи? Будь я мужчиной, я бы точно побрезговала воткнуть в нее свой член, хотя бы он был даже из резины. Шульце посмотрел на нее и медленно произнес: — Значит, она бьет мужчин хлыстом, чтобы вернуть им потенцию? У него был задумчивый вид. Казалось, в его голове постепенно формируется какая-то мысль. — Потенция… Какое сложное слово для простого солдата! — фыркнула чернокожая проститутка. — Черт побери, в следующий раз ты признаешься мне, что даже читаешь книги! — Я сделаю с тобой что-нибудь похуже, если ты не будешь следить за своим языком, — предупредил ее Шульце. — Как бы я мечтала дождаться этого! — страстно выдохнула женщина. Он пропустил ее реплику мимо ушей. — Послушайте, — медленно проговорил он, прислушиваясь к звукам, которые доносились из соседнего помещения, — как вы думаете, эта Свинья согласилась бы помочь нам? Я хотел бы немного проучить одного своего приятеля… Глядя на проституток, Шульце изложил им свой план. Когда он закончил, они расхохотались и долго не могли остановиться. Сама идея им чрезвычайно понравилась. В их глазах это был идеальный способ сбить спесь с мужчины. А ведь мужики вели себя с ними порой так грубо… — Да, хотела бы я увидеть Свинью вместе с твоим приятелем, — заливалась смехом негритянка. — Она устроит ему хорошенькую ночку! Шульце соскочил с кровати и, подойдя к окну, принялся натягивать трусы. Снаружи по-прежнему падал густой снег. Улица была совершенно пустынна. Лишь двое человек шли по ней. Судя по форменной одежде, это был какой-то офицер со своей девушкой. Они шли, тесно прижавшись друг к другу. Когда они поворачивали за угол, Шульце сумел разглядеть лицо мужчины. Это был гауптштурмфюрер фон Доденбург. Шульце не смог сдержать улыбки. Ясно, что командир его роты тоже решил провести сегодняшний вечер в объятиях женщины. «Кровать — это действительно самое подходящее место для человека в такой отвратительный зимний день», — подумал унтершарфюрер Шульце. Внезапно он изменил свои планы. Месть Метцгеру могла немного подождать. Шульце решительным жестом сорвал с себя трусы и швырнул их на пол. — Эй, девчонки, — закричал он двоим проституткам, — прыгайте обратно в кровать! Я возвращаюсь!* * *
Густой снег неожиданно сменился дождем, который забарабанил по крышам домов и стал стекать по оконному стеклу, точно слезы. Куно фон Доденбург и Симона Ванненберг сидели друг напротив друга в темной сырой комнате, заполненной тяжелой мебелью, и прислушивались к грустной песне дождя. — Почему ты пришел? — спросила она. Ее прекрасное лицо было сдержанным и непроницаемым — таким же сдержанным и непроницаемым, как когда-то в госпитале. — Почему? Чтобы увидеть тебя, Симона. — Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло. — Нет, — покачала головой женщина, — я имела в виду совсем другое. Почему вы, немцы, пришли к нам, в Бельгию? — Потому что… — начал было бодро рассказывать он, но, увидев выражение презрения на ее лице, смешался. Фон Доденбург пожал плечами. — Я не знаю, — тихо проронил он. — Наверное, это была часть общего плана. — Часть общего плана? — повторила она. Ее лицо исказилось. — Что это, черт побери, означает? Что это за план? И почему мы обязаны следовать ему? До них донесся шум, который производила на кухне мать Симоны, готовившая там кофе. Эта старая кухня вся пропахла мясом и луком — как, кажется, и все остальные бельгийские кухни. Внезапно у фон Доденбурга словно сорвали пелену с глаз, и он ясно увидел, что за женщина сидит перед ним. Нет, это не была та женщина, чье белое тело разметалось на кровати; женщина с широко открытым ртом, задыхавшаяся от страсти, словно рыба, выброшенная на берег; женщина, по телу которой текли капли пота от того, что они яростно занимались любовью. У настоящей Симоны было бледное лицо, точно высеченное из камня, лишенное каких-либо других эмоций, кроме ненависти. И он вдруг также почувствовал, что таких, как она, было очень много — причем по всей Европе. — Ты ненавидишь меня, не так ли? — ровным голосом спросил фон Доденбург, словно осведомляясь о состоянии погоды. — Да, я ненавижу тебя. Но не как Куно фон Доденбурга — человека, с которым я спала три раза. А как немца, то есть как одного из тех людей, кто силой оккупировал мою страну. Фон Доденбург поднялся на ноги и официальным сухим голосом произнес: — В таком случае я пойду. Она тоже поднялась. — Думаю, так будет лучше, — сказала она, глядя на него. Куно протянул ей руку. — Думаю, я больше тебя не увижу. — Думаю, что нет. — Я сам найду дорогу. Не надо провожать меня. Дверь за фон Доденбургом захлопнулась. Симона Ванненберг осталась стоять одна в центре большой темной комнаты. Но ее одиночество не продлилось слишком долго. В окно постучали. Она повернулась и увидела Жана. Несмотря на дождевик, который был на нем, он весь промок. Симона быстро распахнула маленькое окно и впустила Жана. Да, он был совершенно мокрым. Но пронизывающий до костей дождь никак не повлиял на бодрость духа молодого человека. Его бледное лицо излучало энтузиазм, глаза горели. Жан сунул руку в карман и достал оттуда пистолет. — Что скажешь на это, дорогая? Я добыл этот пистолет, напав на одного немецкого унтер-офицера. Это случилось всего полчаса назад. Дело обстояло следующим образом… Он пустился во взволнованный рассказ, посвященный своему удачному нападению на немецкого оккупанта. И даже не заметил, что в глазах Симоны появились слезы…* * *
Стервятник был вне себя от ярости. — Черт побери, Метцгер, ты не кто-нибудь, а гауптшарфюрер батальона СС «Вотан»! И ты позволяешь какому-то бельгийскому идиоту ударить тебя по голове и отобрать пистолет? Неужели ты не понимаешь, что за это можешь быть предан суду военного трибунала?! Метцгер стоял перед Гейером с самым жалким видом. Какого черта он вообще поперся в этот проклятый бордель? Ведь ни одна из торчавших там проституток так и не сумела расшевелить его несчастный поникший орган. Эта проблема мучила его уже давно. Метцгер сказала врачу «Вотана» во время медицинского осмотра, что случайно получил удар по яйцам во время высадки на английское побережье, но сам гауптшарфюрер отлично знал, что причина — совсем в другом. Самое ужасное случилось в тот момент, когда на них стала неумолимо надвигаться стена убийственного огня, с помощью которой англичане пытались сбросить их со скал в море. В ту минуту Метцгер пережил такой панический страх, последствия которого испытывал до сих пор. Внутри него словно что-то щелкнуло тогда… казалось, что что-то безвозвратно покинуло его тело. Он вдруг ощутил звенящую пустоту между ног, и ничто на свете уже не было способно заставить его орган шевелиться. А та толстозадая бельгийская шлюха, которой не удалось заставить его член действовать хоть чуть-чуть, еще и имела наглость назвать его «несчастным маленьким червячком»! Это его-то — человека, который в свое время делал счастливыми сразу четырех женщин. Неудивительно, что он не заметил, как после этого к нему подкрался какой-то вонючий бельгиец и стукнул его по голове… — Итак, Метцгер? — в упор смотрел на него Гейер. — Как же именно все это произошло? Черт побери, у тебя должно же иметься хоть какое-то объяснение! — Он был очень здоровый, этот парень, — солгал гауптшарфюрер. — Я как раз поправлял бинт на руке, — он указал на руку, которая была обожжена во время того неудачного десанта на побережье Англии, — когда он подкрался и… — А ты уверен, Метцгер, что это был всего один нападавший? — с сарказмом проронил штурмбаннфюрер Гейер. — В большинстве отчетов о подобных происшествиях, которые я получаю от представителей полевой жандармерии, обычно фигурируют сразу два нападавших. А то и три, — со смешком добавил он. Метцгер вспыхнул. — Нет, господин штурмбаннфюрер… он был один, — с трудом выдавил он. Гейер встал перед Мясником и посмотрел ему в глаза. — Послушай меня, Метцгер, — внушительно произнес он. — Однажды ты оказал мне услугу. Сегодня я намерен оказать тебе ответную. «Давно пора бы, — подумал Мясник. — Если бы я не держал свой рот плотно запечатанным, то твоя любовь к молоденьким мальчикам давно привела бы тебя прямиком в Дахау». — Благодарю вас, господин штурмбаннфюрер, — механически произнес он. — Это очень благородно с вашей стороны. — Я не буду докладывать об утере тобой пистолета. — Он в упор посмотрел на него.— У меня как раз имеется запасной пистолет. Тебе очень повезло, что он у меня есть. Я дам его тебе, чтобы ты носил его в своей кобуре. Но, ради бога, не броди больше по улицам ночью. Какого дьявола тебя вообще потянуло туда в это время? Метцгер повесил голову и выдавил: — Это все связано с нашей неудачной высадкой на побережье Великобритании. Она разрушила мою половую жизнь. Гейер с удивлением воззрился на него. — Что ты имеешь в виду, говоря, что эта высадка разрушила твою половую жизнь? — Неожиданно штурмбаннфюреру стало очень любопытно. — С тех пор у меня не стоит, господин штурмбаннфюрер. — Не стоит! — повторил Гейер, едва не расхохотавшись. У Метцгера было такое потерянное, такое трагическое выражение лица, когда он произносил эти слова! — Так точно, господин штурмбаннфюрер, — пролепетал Метцгер. — И я не могу отправиться домой в отпуск, пока не решу эту проблему. Представьте себе, что случится, когда я приду к жене, и… ничего не смогу.* * *
— Метцгер! Вышедший из кабинета Гейера Мясник резко обернулся. Перед ним навытяжку, точно какой-то сопливый новобранец, стоял унтершарфюрер Шульце. — Что тебе нужно? — мрачно спросил Метцгер. — Я случайно подслушал, что ты рассказывал Стервятнику про свой член. Про то, как он у тебя не стоит после нашей маленькой экспедиции в Англию. Метцгер молча уставился на него. Он чувствовал себя чересчур отвратительно, чтобы обрушиться на Шульце за то, что тот посмел подслушивать его — и вообще разговаривать с ним подобным образом. — И что же? — проронил он наконец. — Прости, что я влезаю в это дело, Метцгер, — торжественно произнес Шульце, делая над собой страшные усилия, чтобы не рассмеяться ему в лицо, — но мне кажется, я знаю кое-кого, кто мог бы тебе помочь. Метцгер отрицательно покачал головой и стал натягивать перчатки. — Никто не может мне помочь, — грустно проронил он. — Я испробовал всех проституток в округе, а в результате получил по голове. — Он надел фуражку. — Никто и ничто не поможет мне. Шульце сочувственно похлопал его по плечу: — Да не расстраивайся ты так, Метцгер. На самом деле способы помочь тебе существуют. Метцгер посмотрел на него с внезапно ожившей в глубине души надеждой. — Говорят, если вставить в член протез, то это поможет, — пробормотал он. — Или если лечить его при помощи вакуумного аппарата… — Все это чушь, Метцгер! — воскликнул Шульце. — Не стоит даже всерьез задумываться над этим. Я знаю другой, гораздо более хороший и верный способ. — Он нагнулся к Мяснику: — Я знаю одну бельгийскую шлюху, которая может поднять даже опавший член слона! Ей удалось решить эту проблему даже у нашего повара — а ты ведь знаешь, что у этого жирного ублюдка давно ни на кого и ни на что не стоит. — Ну-ну, — недоверчиво хмыкнул Метцгер. — Я с удовольствием познакомлю тебя с ней. И она тебе обязательно поможет. В глазах Мясника мелькнула искорка надежды. — Ты действительно считаешь, что она может мне помочь? — Уверен! — с жаром воскликнул унтершарфюрер Шульце. Метцгер облизал пересохшие губы. — Шульце, — сказал он, — клянусь, я никогда этого не забуду! Честно! «Могу поспорить, что ты действительно никогда этого не забудешь!» — подумал Шульце. Но, конечно, не стал вслух объяснить Метцгеру, почему он так считал…* * *
Нижнее помещение борделя, где громко играла музыка, все было окутано густым сигаретным дымом. Мадам стояла за стойкой и зорко приглядывала за своими девочками, которые расположились на коленях у немецких солдат и унтер-офицеров. На всех девочках, в полном соответствии с ожиданиями клиентов, было французское черное шелковое белье. Метцгер, с подозрением оглядываясь по сторонам, проследовал за Шульце. — Не волнуйся, — обернулся к Метцгеру унтершарфюрер. — Сюда допускают в основном только унтер-офицеров и самих офицеров. Черт побери, я не стал бы звать тебя в какое-то непотребное местечко! Они подошли к двум проституткам, чернокожей и блондинке, которые уже ждали их. — Где она? — спросил Шульце с каменным лицом. — Она наверху. Она готова и ждет его. — Чернокожая проститутка ткнула пальцем в сторону Метцгера. — Тогда пошли, чего же мы ждем? — Метцгер плотоядно облизнулся. — Я жду не дождусь, когда она примется за меня! — Он в предвкушении потер свои большие руки. Шульце закусил губу. Этот идиот не мог бы сказать точнее! Они поднялись по скрипучей деревянной лестнице и подошли к двери комнаты, за которой скрывалась Свинья. Метцгер схватился было за ручку двери, но блондинка покачала головой: — Я бы сначала постучала, прежде чем входить. Она немного стеснительная. — А, понятно, — кивнул Метцгер и послушно постучал в дверь. В ответ густой хриплый голос — точно его обладательница выкуривала не меньше трех пачек сигарет в день — пророкотал: — Входи. Я готова и жду тебя. Метцгер удивленно повернулся к Шульце. Выражение предвкушения на его лице сменилось сомнением. Но Шульце не собирался дать ему возможность отступить в самый последний момент. — Иди, Метцгер. Уверяю тебя: трахать ее — это все равно что опускать свой член в теплые сливки. Непередаваемое ощущение. Иди же, она ждет тебя! Приободрившись, Метцгер открыл дверь и вошел. Вслед за ним туда же вошел Шульце с двумя проститутками. Свинья ждала его на середине комнаты. Она была такой высокой, что ее голова почти касалась люстры. Шульце с трудом сдержал возглас удивления. Эта женщина была громадных размеров. Черт подери, на целую голову выше его самого! И он ясно видел теперь, почему остальные девушки прозвали ее Свиньей — ее лицо было так похоже на настоящее свиное рыло! Но вдобавок к этому, она обладала еще и черными усиками, украшавшими ее верхнюю губу… У Метцгера отвисла челюсть. Его губы беззвучно шевелились, но он был не в силах произнести ни слова. Он молча уставился на нее — на ее огромные груди, которые, казалось, в любой момент грозили выпрыгнуть из туго обтягивающего корсета, на ее ноги в черных сапогах-ботфортах. Неожиданно взгляд Мясника упал на кожаный хлыст для собак, который она держала в руке. — Что… что это такое? — запинаясь, пролепетал он. Женщина не ответила на его вопрос. — Это — он? — спросила она блондинку густым басом. — Этот тот мужчина, которого я должна вылечить? — Вылечить! — выдохнул гауптшарфюрер Метцгер. Он посмотрел на Шульце. — Она действительно вылечит меня? Шульце открыл было рот, чтобы ответить Мяснику, но Свинья опередила его. — Ну хорошо, — заявила она голосом, который сделал бы честь любому старшему сержанту кайзеровской армии, — вы все можете идти. Оставьте его мне. Я займусь им. — И она слегка ударила хлыстом по своему высокому сапогу. Шульце и две проститутки торопливо шагнули назад к двери. Метцгер попытался ретироваться вместе с ними, однако Свинья опередила его, схватив Мясника своей мощной рукой за рукав. — Останься здесь! — повелительно пророкотала она. — Нельзя убегать от доктора, когда дело зашло так далеко. Следует научиться принимать лекарство, как подобает мужчине. Она захлопнула дверь ногой. — А теперь сними-ка для начала с себя эти брюки. Точно загипнотизированный, гауптшарфюрер Метцгер принялся снимать с себя брюки. Шульце и двум его подружкам, которые наблюдали за происходящим сквозь специально просверленные в стене дырочки, приходилось зажимать рот руками, чтобы не расхохотаться. Но они могли в принципе и не беспокоиться о том, что Метцгер услышит их. Он был слишком занят тем, что полировал по приказу Свиньи ее высокие черные сапоги. Она же время от времени хлестала его по обнаженным ягодицам и угрожала применить к нему еще более суровое наказание, если он не сосредоточится на выполнении того, что она ему поручила, и не перестанет быть «таким непослушным мальчишкой». В конце концов, когда ее сапоги заблестели, как зеркало, а потная спина и ягодицы Мясника оказались сплошь покрыты рубцами от хлыста, она приказала ему остановиться. Бросив хлыст на кровать и с презрением посмотрев на Метцгера, шлюха промолвила: — Да, та несчастная штучка, что болтается у тебя между ног, находится действительно в весьма удручающем состоянии. Справиться с этой проблемой будет совсем не просто. — Она нетерпеливо засунула обратно в корсет одну из своих грудей, которая внезапно выскочила наружу. — Ты сам понимаешь, что тебе необходимо еще лечение. Метцгер пробормотал что-то неразборчивое. — Ну хорошо, — сказала она, — можешь одеваться. Положи деньги на столик и проваливай. Но на следующей неделе я ожидаю тебя для продолжения лечения! Она зажгла спичку, резко чиркнув ею о подошву своего сапога, и закурила. Метцгер кое-как натянул на себя одежду и, не застегиваясь, вылетел из помещения. Он помчался по лестнице, словно его преследовал сам дьявол, и выскочил на улицу. Шульце знал, что ни для какого «лечения» Метцгер здесь больше не появится. В течение целой недели он со злорадством следил, как Мясник с трудом ковыляет по плацу. Солдат, которому гауптшарфюрер едва не оторвал яйца, прокомментировал это так: «Он выглядит так, словно кто-то засунул ему в задницу метровую палку». Молодой ССманн не знал, что произносит эту фразу в присутствии того, кто, собственно, и заставил Метцгера ползать подобным образом…Глава пятая
Танк Pz-IV выплыл из моря и коснулся гусеницами твердой поверхности берега. — Продуть все трубы, — приказал фон Доденбург. Подождав еще мгновение, он откинул крышку люка. В танк ворвался свежий воздух, разгоняя запах сгоревшего топлива. Фон Доденбург с удовольствием вдохнул его и повернулся назад, чтобы убедиться, что остальные танки также благополучно выбрались из воды. Слева от него всплыл танк Шварца, дальше следовала машина Шульце. Последние в этом году «морские» учения прошли с полным успехом. Все танки и экипажи батальона продемонстрировали завидное умение сражаться на воде и преодолевать водные преграды. Стервятник даже пошутил по этому поводу: «Если когда-нибудь адмиралу Дёницу[11] будет хватать подводников, он знает, куда ему обратиться». — Прекрасно, — бросил фон Доденбург механику-водителю, — сейчас проедешь между теми двумя утесами, затем развернешься и… Он внезапно замолчал. Справа от него что-то блеснуло. Через некоторое время блеск повторился снова. Фон Доденбург закричал водителю: — Вперед! Держи курс танка в направлении на два часа. Думаю, там кто-то высматривает нас в бинокль! Механик-водитель дал полный газ. Pz-IV быстро помчался по направлению к неизвестному наблюдателю. Этот человек вдруг понял, что его заметили. Он выскочил из своего укрытия и помчался к дороге, которая тянулась вдоль морского побережья. — Быстрее! — заорал фон Доденбург. — Надо выяснить, что было нужно здесь этому ублюдку! Но местность тут была пересеченная, а незнакомец очень хорошо знал ее; помимо прочего, их танк не мог гнаться за ним на полной скорости — слишком велик был риск, что он зацепится гусеницей за какой-нибудь валун, и та соскочит. — Да, умеет же он бегать, — пробормотал механик-водитель, отчаянно лавируя между валунами и обломками скал. — Он уйдет, если мы не… — Фон Доденбург закусил губу. Сзади раздался грохот пулеметной очереди. Убегающий от них человек нелепо взмахнул руками и упал лицом вниз. Танки фон Доденбурга и Шварца разом затормозили возле трупа мужчины. Фон Доденбург заорал на оберштурмфюрера: — Вы что, с ума сошли, Шварц?! Что нам теперь от него толку, когда он мертв? — Иначе он убежал бы, — неживым голосом ответил Шварц. — Я должен был застрелить его. Фон Доденбург только махнул рукой. Он знал, что со Шварцем было бесполезно спорить о чем-либо. Оберштурмфюрер жил в своем странном мире, куда доступ для остальных был закрыт. — Нашел что-нибудь, Шульце? — спросил фон Доденбург своего унтершарфюрера, который обыскивал труп. — Судя по документам, это Жан Гудсмит, студент, — пробормотал Шульце. — Но он явно лучше обращается с оружием, чем с пером. — Что ты имеешь в виду? — Вот это. — Шульце показал ему пистолет, запачканный кровью юноши. — Это оружие, которое выдают немецким военнослужащим. Фон Доденбург повертел в руках «люгер». Пистолеты такого образца являлись стандартным вооружением вермахта: их выдавали офицерам и унтер-офицерам. — Похоже, что это один из тех террористов, которые нападают на нас по заданию британцев, — произнес наконец фон Доденбург. — Посмотрите, что я нашел! — крикнул молодой боец, которому Метцгер едва не оторвал яйца, демонстрируя жестокие приемы рукопашного боя. — Это бинокль. Я нашел его возле валунов. Очевидно, он уронил его, когда убегал от нас. Фон Доденбург посмотрел на бинокль. — Видимо, линзы этого бинокля и блеснули на солнце, — проговорил он. — Но какого дьявола он следил за нами? Унтершарфюрер Шульце ткнул пальцем в небольшую стрелу, выгравированную на корпусе прибора. — Эта стрелочка — символ того, что бинокль сделан в Англии, господин гауптштурмфюрер, — сказал он. — Я не раз видел такие стрелочки на английских вещах. — Он взял бинокль из рук фон Доденбурга и внимательно осмотрел его. — А теперь взгляните на дату, господин гауптштурмфюрер. — И что же? — Август 1940 года. То есть бинокль сделан уже после того, как мы изгнали англичан с территории Франции. Однако вскоре началась подготовка к празднованию второго с начала войны Рождества, и печальный инцидент на морском берегу оказался забыт. Представители гестапо и абвера, которые начали расследовать это происшествие, также ничего больше не обнаружили и исчезли в канун праздника. Само Рождество было отмечено обильными возлияниями. Согласно приказам из Берлина, «Вотан» находился в состоянии постоянной боевой готовности, поэтому бойцам разрешались лишь непродолжительные местные увольнения. О поездках в отпуск в рейх не могло быть и речи. Шульце направился к двум своим подружкам, блондинке и чернокожей, нагрузившись бутылками со спиртным и половиной бычьей туши, которую он выклянчил на кухне. Бравый унтершарфюрер заявил, что не будет вылезать из постели в течение трех дней подряд. Большинство же бойцов «Вотана» провело эти три дня Рождества в местных пивных, накачиваясь спиртными напитками и затем отсыпаясь в казарме. Все с особенным волнением ждали официального новогоднего обращения фюрера к нации. Бойцы «Вотана» рассчитывали, что фюрер объявит о том, что еще до наступления весны состоится высадка немецких войск на территорию Англии. Иначе зачем проводилась вся эта интенсивная подготовка с плавающими танками? Все ждали этого, и поздно ночью, когда подвыпившие эсэсовцы возвращались из баров и пивных, в казармах «Вотана» раздавалось громкое пение — сотни пьяных глоток принимались орать песню «Мы нацелились на Англию!»:* * *
— Вы гоняетесь за слухами, точно похотливый пятнадцатилетний юнец — за юбкой соседки, — презрительно бросил гауптшарфюрер Метцгер. — Но скажите, зачем вам нужно все это знать? К чему вам все это? К тому же таким, как вы, платят жалованье совсем не за то, чтобы вы думали. — Кому же тогда в армии платят жалованье за то, чтобы они думали? — нахально спросил унтершарфюрер Шульце. — Вам, Метцгер? Мясник, лицо которого стало совершенно багровым от пива и шнапса, не заметил скрытого в реплике Шульце сарказма. Он вообще редко его замечал… — Естественно! Вот почему я — гауптшарфюрер этого батальона. А вы — обыкновенные пехотинцы. — Мясник опрокинул рюмку шнапса и тут же запил ее пивом. — Что же касается вас, то вы просто идете туда, куда вас посылают, и все. — Но мы все-таки собираемся в поход на Англию, не так ли? — воскликнул один боец. — Верно, гауптшарфюрер Метцгер? — Ну конечно, — кивнул сидевший рядом с Шульце молодой блондин гигантского роста. — Лично я планирую трахнуть какую-нибудь английскую герцогиню типа тех, что можно увидеть на картинках в журналах. Мне хочется, чтобы она надолго запомнила СС! — Видимо, ты решил наградить ее триппером? — язвительно вставил Шульце. Метцгер с презрением взглянул на молодого блондина. — Да уж, ты и английская герцогиня… — Он глотнул пива из кружки и ткнул пальцем в сторону блондина: — Что ты вообще знаешь, дурак? Что ты можешь знать о предстоящих планах боевых действий, сопляк? — Он фыркнул: — А что ты скажешь, например, насчет меховых полушубков, которые начали усиленно завозить на наши склады на этой неделе? — Мясник потерял равновесие и упал бы, если бы Шульце вовремя не подхватил его. — Метцгер! — раздался грозный голос. Гауптшарфюрер обернулся. Перед ним с угрожающим видом стоял Стервятник. — Хватит болтать об этом, Метцгер! — рявкнул командир «Вотана». — Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер! — Мясник поднял стакан. — Давайте выпьем за нашего командира, парни! За командира! — За командира! — откликнулись все. Раздался звон стекла. Офицеры «Вотана» присоединились к рядовым. Стакан следовал за стаканом. Вскоре фон Доденбург почувствовал, что лица людей вокруг него начинают расплываться, превращаясь в бесформенные пятна. Голоса сливались в какой-то бессвязный гул. И когда Шульце нагнулся к нему и предложил: «Господин гауптштурмфюрер, разрешите предложить вам последовать за мной? Я хочу предложить вам попробовать невиданные удовольствия!», то он, почти не задумываясь, пошел за ним. Они вышли на улицу, но даже свежий морозный воздух ничуть не отрезвил фон Доденбурга. Куно не помнил, как они оказались в борделе. Там было так накурено, что в воздухе стояла сизая пелена дыма. Все последующие события этой новогодней ночи так перемешались в голове фон Доденбурга, что, когда он пытался вспомнить их, ему казалось, что перед ним выскакивают рваные обрывки кинопленки. Какая-то толстая старуха, которая не говорила ни по-немецки, ни по-французски, расстегнула его брюки и задрала вверх свою юбку, демонстрируя отвратительные складки жира на брюхе и выбритый лобок под ними… Фон Доденбург помнил молодую девушку, на которой не было ничего, кроме фуражки и сапог, и которая засовывала себе в промежность банан под одобрительное нетрезвое хихиканье какой-то блондинки… Ему казалось, что он помнит некую шестнадцатилетнюю девушку, которая призывно извивалась и дергалась всем телом на кровати, пока он пытался сбросить с себя одежду… В конце концов, кажется, он действительно забылся в объятиях молодой девушки, но это была уже какая-то другая девушка… Когда фон Доденбург наконец выбрался из борделя, стояло серое промозглое утро. Офицер был небрит и чувствовал себя так, словно его вываляли в грязи с головы до ног. Он глубоко вздохнул и почувствовал, как по всему телу пробежала невольная дрожь. Затем он быстро зашагал по направлению кказармам. Маленький фламандский городок на побережье все еще спал. Фон Доденбургу хотелось добраться до казарм «Вотана», прежде чем кто-то увидит его. Но стоило ему свернуть на Парклаан, как он едва не врезался в Симону Ванненберг, которая брела по свежевыпавшему снегу, толкая перед собой свой старенький велосипед. — Ты… — как идиот, выдохнул он. — Куно… — С Новым годом! — поздравил он женщину, невольно заметив при этом, как исхудало и побледнело ее лицо с тех пор, как он в последний раз видел ее. — Желаю тебе того же, Куно. — Ты рано вышла из дома, — пробормотал он, отводя глаза. — Ты тоже рано вышел. — Она едва заметно усмехнулась. — А я спешу в госпиталь на утреннюю смену. — Понятно… Они долго стояли посреди улицы, не зная, что сказать друг другу. Затем она села на велосипед. — Мне надо ехать, Куно. Иначе я опоздаю. — Ну конечно, — пробормотал он. — До свиданья, Симона! — До свиданья, Куно. Она поехала прочь, скрипя ржавой цепью велосипеда. А он так и остался стоять посреди улицы, злясь на себя за то, что так и не решился спросить Симону, смогут ли они увидеться снова. Он уже почти дошел до казарм «Вотана», когда до него вдруг дошло, что след велосипедных шин Симоны был единственным на свежем белом снегу, засыпавшем всю улицу. И вел он не из ее дома, который, как он знал, находился на другом конце городка, а из загорода. Фон Доденбург остановился и сдвинул фуражку на затылок, недоумевая. Когда они встретились, то Симона ехала на велосипеде не из дома. Она ехала… Где же, черт побери, она была?Глава шестая
Пробив вагонное окно, пуля заставила его растрескаться, превратив стекло в подобие паутины. Пролетев дальше, она попала прямо в горло молодого офицера-стажера, который только что прибыл в «Вотан» после окончания Офицерской школы СС в Бад-Тельце. Бедняга замертво рухнул на пол. — Нас обстреливают! — закричал Шварц, хотя это было уже совершенно излишне. Пули молотили по стенкам вагона, в котором бойцы «Вотана» возвращались после учений на Сомме. Одна пуля пробила висевший на стене огнетушитель, и находящихся внутри эсэсовцев залило густой белой пеной. Лихорадочно стерев ее с лица, фон Доденбург вытащил автомат и дал очередь в направлении придорожных елей. В ответ раздалось сразу несколько яростных очередей. Фон Доденбург заметил, что по снегу к их вагону бежит какой-то человек. Он прицелился и нажал на спуск. В эту секунду раздался страшный грохот. Вагон перевернулся. Фон Доденбург покатился по скользкому от пены полу вместе с другими эсэсовцами. На голову ему упало что-то тяжелое. — Всем немедленно выбраться из вагона! — закричал Стервятник. — Выбраться наружу и занять оборону! Эсэсовцы с трудом выбрались из вагона и спрыгнули в глубокий снег. Было видно, как тащивший их состав паровоз вздыбился на рельсах, точно норовистый конь. По всей длине железнодорожного пути валялись сброшенные с рельсов и перевернутые вагоны. В воздухе мелькнула граната, летевшая прямо на них. Фон Доденбург совершенно ясно видел ее на фоне голубого зимнего неба. Он инстинктивно присел, и граната разорвалась где-то сзади. В воздухе просвистели осколки, и один из эсэсовцев захрипел в агонии. Фон Доденбург навел автомат на лесные заросли и нажал на спусковой крючок. Раздалась очередь. Какой-то человек в гражданской одежде, прятавшийся за деревьями, рухнул лицом вниз. Из-за деревьев вперед выскочила женщина и попыталась поднять рухнувшего в снег мужчину. Но сразу несколько рук оттащили ее обратно. В этот момент фон Доденбург разглядел ее лицо. И все силы словно разом покинули его. Он выронил автомат, и тот свалился в снег. Стоявший позади него Стервятник хрипло прокричал: «Огонь!», и не меньше сотни автоматов принялись поливать лес градом свинца. С деревьев посыпались ветки и кора. Один мужчина в гражданском выскочил из леса, подняв руки вверх в знак того, что сдается. Но Шварц проигнорировал сигнал о сдаче и расстрелял мужчину в упор. Тот рухнул в снег, обливаясь кровью. В этот миг взорвался паровой котел паровоза. Стрельба из леса прекратилась. Прятавшиеся среди деревьев люди принялись спасаться бегством, унося с собой раненых. — Прекратить стрельбу! — приказал Стервятник. Он стоял, выпрямившись в полный рост и совершенно не обращая внимания на летавшие вокруг него пули. Казалось, он находится на стрельбище во время учений в мирное время. Стрельба наконец прекратилась. Слышны были лишь стоны раненых да капанье масла, вытекавшего из разорванных вагонных сцепок. Бойцы «Вотана» медленно поднимались, отряхивая снег. Но фон Доденбург так и остался лежать на земле, тупо уставившись на густой еловый лес перед собой, где была устроена засада. У него не было никаких сомнений в том, что среди нападавших он увидел Симону Ванненберг.* * *
— Благодарю вас за информацию, гауптштурмфюрер, — процедил толстый гестаповец, не вынимая изо рта сигары. — Эта женщина с самого начала участвовала в движении Сопротивления. Госпиталь был идеальным местом, где она могла вести свою подрывную работу. Ведь раненые, которые лежат в госпиталях, всегда болтают с медсестрами, не так ли? Вы ведь с ней тоже несколько раз встречались и разговаривали? — Да, пару раз, когда я лежал раненый в госпитале. — Она пыталась выведать у вас что-то? — Отсюда до Англии всего три часа пути. Каждый и так прекрасно понимал, для чего мы оказались здесь, — коротко бросил фон Доденбург. — Понятно. — Гестаповец сделал какую-то пометку в своей черной записной книжке. — Понятно. — Он захлопнул ее. — Ну что ж, тогда все ясно, господин гауптштурмфюрер. Еще раз благодарю вас за содействие. Теперь, когда мы поймали большую часть этих людей, они перестанут вас тревожить и позволят вам спокойно готовиться к, скажем так, завоеванию Англии. — Он ухмыльнулся, словно слова о завоевании Англии были шуткой. — А что будет с этой женщиной? — спросил фон Доденбург, не обращая внимания на его улыбку. — Что будет с женщиной? — Толстый гестаповец, взявшийся уже было за ручку двери, на мгновение остановился. — Мы попросили парней из вашей дивизии «Мертвая голова» позаботиться о ней. — Что вы имеете в виду? — Бойцы «Мертвой головы» должны расстрелять ее, вместе с еще двумя саботажниками, в четверг в местечке Анри-Шапель под Льежем. Как вы думаете, кстати, мне удастся разжиться глоточком рома в вашей столовой? На улице так холодно, что можно запросто отморозить себе яйца.* * *
Старуха с обвязанной платком головой выливала ведро помоев в сточную канаву. Мужчина в деревянных башмаках рубил дрова перед домом. Двое рабочих, закутав шарфами тощие шеи, притоптывали от холода ногами. Никто из них не обратил никакого внимания на одетых в черные мундиры немецких офицеров, вылезших из длинного служебного лимузина. Они подошли к часовому, стоявшему на посту в раскрашенной белыми и красными полосами будке. На ногах солдата, чтобы защитить их от холода, были надеты огромные валенки. — Мы прибыли по поводу шпионских дел, — коротко бросил часовому один из офицеров. — Пройдите через ворота и поверните направо. Минуете площадь и выйдете в поле. Расстрелы начинаются сегодня в десять часов, — сказал часовой, точно оповещая о сеансах местного кинотеатра. Офицеры молча прошли через ворота, пересекли большую грязноватую площадь и вышли на поле. Там их ждал толстый гауптштурмфюрер в форме дивизии СС «Мертвая голова». Он был довольно молод. Его широкую грудь украшала единственная награда — Крест за военную службу второй степени. Офицер пожал им руки, спрашивая, хорошо ли они доехали. — Я полагаю, вы осведомлены о цензурных требованиях, господа, — сказал он. — О расстрелах запрещено упоминать в письмах, которые вы будете отправлять домой. О них вообще нигде нельзя упоминать в письменном виде. Мы не хотим превращать этих людей в героев. Мы также не хотим никак беспокоить жителей рейха какими-либо сообщениями о них. Это ясно? Офицеры Ваффен-СС, каждый из которых представлял один из батальонов в составе дивизии СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», согласно кивнули и пробормотали, что им все понятно. — Хорошо. Тогда — вперед, — промолвил толстый капитан. Они прошли на следующий участок поля. Он был весь истоптан ногами. Часть следов замерзла и превратилась в твердые выступы на земле. Поле окружал забор из колючей проволоки. С одной стороны пустошь круто обрывалась вниз. В середине поля были установлены три столба. Рядом с ними, покуривая и негромко переговариваясь, дожидались приговоренных солдаты расстрельного взвода. Фон Доденбург медленно осмотрелся, точно желая навсегда запечатлеть в памяти этот пейзаж. Местность была словно предназначена для того, чтобы производить здесь расстрелы — пустынная и голая, с невысокой чахлой травой, застывшая в ледяном молчании под серо-свинцовым небом, из которого в любой момент грозил повалить снег. Раздался звук шагов по утоптанному снегу. Он повернулся и увидел Симону, одетую в тюремный балахон. Ее лицо было покрыто смертельной бледностью. По обе стороны от нее шагали двое юношей-фламандцев. Вид у них был совсем домашний. Им было очень страшно, и они даже не пытались сохранять хоть какое-то внешнее достоинство. Командовавший расстрелом толстый гауптштурмфюрер распорядился привязать бельгийцев ко вкопанным в землю столбам. Бойцы расстрельного взвода проворно исполнили его приказания. Было видно, что они уже привыкли это делать и справлялись со своей задачей очень быстро и умело. К приговоренным вышел пожилой бельгийский священник со старым молитвенником, который подрагивал в его иссохшей руке, и негромко пробормотал несколько слов молитвы. — Они же — наемные убийцы, — мрачно произнес один из офицеров СС, стоявших рядом с фон Доденбургом. — К чему так долго возиться с ними? Их надо было застрелить прямо на месте, и все! Фон Доденбург не сводил глаз с Симоны Ванненберг. Он вспоминал, как они занимались любовью, как между ее грудей мерцали бисеринки пота, а все тело изгибалось в любовном экстазе. Она больше никогда не станет заниматься любовью, она вообще никогда и ничем не станет больше заниматься… — Внимание! — рявкнул командовавший расстрелом толстяк. Бойцы расстрельного взвода подняли винтовки. Гауптштурмфюрер подал следующую команду. Первая шеренга опустилась на одно колено. Пожилой священник торопливо отошел в сторону. — Целься! — крикнул гауптштурмфюрер. — Огонь! — Да здравствует… — Голос Симоны оборвали пули. Она повисла на веревке, которой была привязана к деревянному столбу, и разметавшиеся волосы закрыли половину ее лица.Часть вторая. ОПЕРАЦИЯ «БАРБАРОССА»
Ставка фюрера, 18 декабря 1940 г. Совершенно секретно. Германские Вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии. Сухопутные силы должны использовать для этой цели все находящиеся в их распоряжении соединения, за исключением тех, которые необходимы для защиты оккупированных территорий от всяких неожиданностей. Приготовления следует закончить к 15 мая 1941 года. Решающее значение должно быть придано тому, чтобы наши намерения напасть не были распознаны.Адольф Гитлер
Глава первая
Бойцы «Вотана» вот уже два дня прятались в польском лесу, в двух километрах от реки. В течение дня они почти ничего не делали — разве что спали и играли в карты. Все передвижения были запрещены, вплоть до наступления темноты. И только когда наступала ночь, им разрешалось выйти к реке, помыться и постирать вещи, а также принять горячую пищу — один-единственный раз за сутки. — Похоже на летний лагерь гитлерюгенда, а, Шульце? — обратился к унтершарфюреру Куно фон Доденбург. — Не знаю, господин гауптштурмфюрер, — покачал головой Шульце. — Я никогда не состоял в гитлерюгенде. Фон Доденбург улыбнулся: — Ну хорошо, в любом случае это похоже на отдых. Шульце бросил взгляд на танки, спрятанные в лесу. — В армии невозможно оперировать таким понятием, как отдых, господин офицер, — вздохнул он. — Как только ты думаешь, что тебе наконец стало хорошо, твою задницу сразу же бросают в самое пекло. — Он помолчал. — Как вы думаете, что мы здесь делаем? Собираемся ударить по иванам[15]? — Если честно, то я даже не представляю, — медленно произнес фон Доденбург. И это было правдой. Ему действительно никто не объяснил, почему вдруг их подняли по тревоге, и, посадив на поезд в Бельгии, провезли через всю Германию и высадили здесь, на берегу реки Буг, напротив Брестской крепости, которая отошла к СССР после того, как Германия и Россия поделили в сентябре 1939 года Польшу. — Не думаю, что мы собираемся напасть на русских, — сказал фон Доденбург. — Скорее, Сталин решил разрешить нам скрытно пересечь всю Россию, чтобы мы смогли ударить по британцам в Иране. Ты просто подумай, для чего на каждый танк навьючено по десять 20-литровых канистр с горючим? Ведь когда ты собираешься атаковать противника, ты не навьючиваешь на танк канистры с горючим… — Хотелось бы верить в это, господин офицер, но мне как-то не думается, что старый прожженный плут Сталин действительно поверит, будто мы собрались промаршировать через Россию для того, чтобы оказаться в Иране. Вряд ли он вообще захочет, чтобы кто-то оказывался в его стране и совал нос в его дела… — Откуда мне знать, Шульце? Давай лучше наслаждаться теплым солнышком и ждать…* * *
Вечером 21 июня 1941 года загадка их неожиданного перемещения из Бельгии и переброски на левый берег Буга наконец разрешилась. Бойцам «Вотана» был передан приказ: «Всему личному составу батальона собраться на просеке в 22 часа». Ветераны «Вотана», которые участвовали еще в атаке на бельгийский форт Эбен-Эмаэль, разделись, помылись и надели чистое нижнее белье. На вопрос, почему они это сделали, бывалые солдаты отвечали: «Если на вас будет грязное нижнее белье, то при ранении вы можете заработать себе газовую гангрену». У молодых бойцов «Вотана» это вызывало лишь смех. Когда они собрались, уже стемнело. В центр просеки проследовал Стервятник в сопровождении офицеров батальона. Включив фонарик, он обратился к личному составу: — Бойцы, сейчас я зачитаю вам приказ фюрера. Бойцы мгновенно прекратили переговариваться и кашлять. Стервятник развернул лист бумаги и начал читать: — Солдаты Восточного фронта! Бойцы невольно вздрогнули. Так вот, значит, что все это значило! Они стали «солдатами Восточного фронта»! — В этот момент происходит развертывание войск, не имеющие аналогов в истории — ни по размаху, ни по количеству, — размеренно читал штурмбаннфюрер Гейер. — В союзе с финскими товарищами бойцы, победившие в Нарвике, сражаются в Северной Арктике. Германские дивизии в содружестве с героями, защищавшими свободу Финляндии, под руководством их маршала защищают финскую землю. Соединения на Восточном фронте наступают от Восточной Пруссии до Карпат. Германские и румынские солдаты, объединенные под командованием генерала Антонеску, от берегов Прута через низины Дуная движутся к Черному морю. Если этот величайший в мировой истории фронт собирается вступить в борьбу, то это будет сделано не только для того, чтобы создать необходимые условия для окончания идущей сейчас войны, и не только для того, чтобы защитить государства, над которыми нависла непосредственная угроза в настоящий момент, но и для того, чтобы защитить и спасти европейскую цивилизацию и культуру в целом. Немецкие солдаты! Вы должны вступить в сражение, в жестокое и судьбоносное сражение. Только в ваших руках будут отныне находиться судьбы Европы, будущее германского рейха и само существование нашего народа. Да поможет нам Всевышний в нашей борьбе! В течение долгого времени все стояли в полном молчании. Наконец унтершарфюрер Шульце произнес: «Что ж, я готов пойти и обоссать свой рукав!». Но никто не засмеялся.* * *
Затем Стервятник собрал офицеров «Вотана» в отдельной палатке. Он протер свой монокль и в свете «свечи Гинденбурга»[16] оглядел серьезные лица собравшихся перед ним соратников. — Господа, к сожалению, мне пришлось держать всех вас в неведении относительно наших планов в течение весьма длительного времени, однако должен заметить, что я сам был впервые оповещен о них не далее как позавчера. А бывший сержант, который в качестве командира нашей дивизии распоряжается нашими судьбами, был ознакомлен с этими планами лишь в начале этой недели. — По лицу Стервятника проскользнула злорадная усмешка. — Впрочем, вряд ли это играет какую-то роль. Слава богу, у него в распоряжении есть довольно способные офицеры штаба. Стервятник постучал пальцем по карте, прикрепленной к брезенту палатки. — Вам всем известно, что мы находимся здесь, в Пратулине, напротив Бреста. Ровно в четыре утра 2-я танковая группа под командованием генерал-полковника Гудериана пересечет в этом месте Буг и создаст на противоположном берегу реки плацдарм для высадки основных сил группы. Первыми Буг должны пересечь 12-я и 18-я дивизии. — А какая роль отводится «Вотану», господин штурмбаннфюрер? — спросил Шварц. — Не беспокойтесь, Шварц! Вам удастся вдоволь повоевать, и вы сумеете украсить жестянками всю свою грудь. — Стервятник пристально посмотрел на офицеров. — Перед «Вотаном» поставлена исключительно почетная задача: мы возглавим острие немецкой атаки против Советской России. Мы станем первыми, кто переправится через Буг за полчаса до того, как реку пересекут передовые части 12-й и 18-й дивизий Гудериана. Наша задача: форсировать реку, захватить плацдарм на противоположном берегу и закрепиться на нем до прибытия передовых частей группы Гудериана. Повторяю, это исключительно почетная миссия для «Вотана». Но я считаю, что для нашего батальона даже столь важное задание не является вполне достаточным. Поэтому, как только выяснится, что плацдарм удерживается достаточно прочно и надежно, я намереваюсь повести батальон на штурм Брестской крепости. Я не желаю, чтобы слава ее взятия досталась идиотам из 45-й пехотной дивизии. Фон Доденбург обеспокоенно посмотрел на Стервятника: — Но что скажет на это генерал-полковник Гудериан? Не станет ли он возражать? — Мой дорогой фон Доденбург, я удивлен тем, что вы, настоящий национал-социалистический офицер, задаете подобные вопросы. Существуют правила для регулярной сухопутной армии и для частей Ваффен-СС. Я буду подчиняться правилам, установленным в армии, ровно до тех пор, пока это будет меня устраивать. Но потом я буду действовать уже в рамках правил, установленных для Ваффен-СС. Вам ясно, господа? — Так точно! — Отлично. — Стервятник взглянул на гауптшарфюрера Метцгера. — Метцгер, принеси стаканы. Когда запыхавшийся Мясник внес в палатку стаканы, Стервятник достал бутылку коньяка. — Это французский коньяк, господа. Если уж нам будет суждено погибнуть на рассвете, то давайте уж перед этим выпьем приличного коньяка, а не того пойла, которым нас обычно потчуют на фронте!* * *
До рассвета осталось совсем немного. Ночная темнота уже начала постепенно рассеиваться. Сидевший в танке фон Доденбург поймал себя на том, что то и дело поглядывает на минутную стрелку своих часов. Он чувствовал небывалое волнение. Ему казалось, что русские могут в любой момент открыть по ним огонь, застав их врасплох и нанеся по ним упреждающий удар в самый роковой момент. Ведь не могли же они не знать, что на этом берегу Буга против них сконцентрировалась огромная трехмиллионная армия… Ясно, что они не спали, а скорее всего, оставались настороже и выжидали, когда начнется переправа. Она должна была стать для немцев кровавой баней… Время двигалось очень медленно. Наручные часы фон Доденбурга показывали 3:15. Горизонт начал постепенно окрашиваться светлым. Куно стали видны напряженные лица солдат, которые находились рядом с ним и напряженно всматривались в противоположный берег. Неожиданно он заметил, что на голове одного из бойцов не было шлема. Гауптштурмфюрер уже было открыл рот, чтобы сделать ему замечание и потребовать обязательно надеть полагающийся по уставу шлем, но в эту секунду позади них внезапно начали стрелять четыре сотни артиллерийских орудий. Воздух заполнили до отказа невообразимые рев и грохот. К артиллерийским орудиям подключились минометы. Вслед за ними застрочили пулеметы. Над рекой повисли зеленые, красные, белые очереди трассирующих пуль. Со стороны русских в воздух взлетели сигнальные ракеты. Фон Доденбург явственно ощутил яростное дыхание начавшейся войны. Стервятник поднялся во весь свой рост. — Вперед! — закричал он. — Вперед! — повторили его слова командиры экипажей танков «Вотана». Стервятник трижды махнул рукой в сторону Буга. Это был сигнал наступать. Первый танк «Вотана» покатил в направлении воды. За ним последовал второй, третий… Наполовину скрывшись в воде, танки поплыли к русскому берегу. Штурмовой батальон СС «Вотан» вступил на тропу новой войны.Глава вторая
Немецкие танки двигались по направлению к сонной деревне, точно металлические утки, ползущие по ровной поверхности деревенского пруда. Темные силуэты деревенских зданий были отчетливо видны на фоне рассветного неба. Это были в основном древние избы, сгрудившиеся вокруг старой деревянной церкви. Однако, несмотря на то, что где-то невдалеке постоянно рвались артиллерийские снаряды, в самой деревне было удивительно тихо. Стоя в танковой башне, фон Доденбург внимательно рассматривал лежащее перед ним селение. Было ли оно брошено своими жителями, или просто русские притаились в засаде и ждали их появления здесь, чтобы наброситься на них? Похоже, подобные же сомнения испытывал и Стервятник. Внезапно фон Доденбург услышал его встревоженный голос по радио: — Солнечный луч-один, Солнечный луч-один, немедленно свернуть налево. Вы слышите меня? Прием! Голос Стервятника потонул в оглушительном металлическом грохоте. В ста метрах впереди один из танков «Вотана» внезапно остановился. В течение нескольких секунд все было тихо, ничего не происходило. Но затем танк разлетелся на куски. В воздухе повис клуб густого дыма. Из деревни выбежало несколько колонн русских пехотинцев. Подбадривая себя выкриками «ура!», они побежали на немецкие танки. Оберштурмфюрер Шварц, который ехал во главе второй роты, действовал без колебаний. Невзирая на пулеметные очереди русских, застучавшие по броне его танка, он отдал приказ немедленно наступать. Его машина врезалась прямо в гущу русской пехоты и проехалась по ней, сминая людей своими гусеницами. За ним последовали два других танка. Затем немецкая бронетехника развернулась и стала давить гусеницами разбегавшихся в разные стороны русских. Какой-то иван с непокрытой головой побежал прямо на танк Шварца, размахивая руками, точно это был бык, которого тот хотел прогнать со своего пути. Но остановить голыми руками железного быка в виде танка было невозможно. Шварц переехал русского и оставил на дороге несколько сплющенных кусков разорванного человеческого мяса. В течение буквально нескольких секунд все было кончено. Уцелевшие русские пехотинцы бросились бежать. На поле остались тела их мертвых и раненых товарищей. Однако атака неприятеля на этом все же не закончилась. Раздался выстрел из противотанковой пушки. Один из танков второй роты внезапно остановился — выстрелом ему перебило гусеницу. Еще один получил попадание в моторное отделение. Оттуда вверх пополз густой дым. Экипаж танка немедленно выскочил наружу и отбежал на безопасное расстояние. — Вражеские танки — направление на один час! — раздался по радио голос Стервятника. — Стреляйте по ним, если находитесь на расстоянии выстрела! Фон Доденбург посмотрел в обзорную трубу. На них катились четыре русских Т-34. Стрелок уже развернул башню их танка в направлении бронированных машин русских. Фон Доденбург заложил в казенник бронебойный снаряд. — Цель захвачена, — сообщил фон Доденбургу стрелок. — Огонь! — приказал офицер. Танк содрогнулся от выстрела, его внутренность заволокло едким дымом. Фон Доденбург, приникший к окуляру обзорной трубы, увидел, что их снаряд попал прямо в центр лобовой брони русского танка. Отскочив от нее, точно мячик, он ушел в небо. В следующую секунду в лобовую броню другого русского танка врезался еще один немецкий бронебойный снаряд. И его постигла точно такая же судьба. — Не надо стрелять русским в лобовую броню! — послышался голос Шульце. — Это ничего не даст. Цельтесь в моторное отделение или в катки! Вслед за этими словами унтершарфюрер тут же выстрелил сам. Выпущенный им снаряд попал точно в задний каток русского танка. Т-34 тут же замер. Однако три другие русские машины продолжали накатывать на немцев. Они были полны решимости наступать во что бы то ни стало, даже несмотря на полное численное преимущество противника. Фон Доденбург вставил в казенник орудия новый снаряд. Их Pz-IV опять содрогнулся всем корпусом. На этот раз им повезло больше: удалось послать снаряд прямо под башню второго Т-34. Тот загорелся. — Осторожно! — услышал фон Доденбург в наушниках истошный крик своего механика-водителя. Прямо на них летел бронебойный снаряд русских. Фон Доденбург инстинктивно нагнулся. Танк содрогнулся всем корпусом. Раздался страшный треск и грохот. Снаряд пробил башню, прочертил углубление в металле изнутри и вылетел с противоположной стороны. Фон Доденбург так и застыл с открытым ртом. Ему потребовалось некоторое время, чтобы хоть немного прийти в себя. Кое-как встряхнувшись, он подрагивающим голосом приказал: — Стрелок… по вражескому танку в направлении на двенадцать часов… огонь! Но стрелок почему-то не спешил выполнять его приказание. Он вообще не двигался. Фон Доденбург схватил бойца за плечо, и тот упал вперед. Он был мертв.* * *
Все остальное утро прошло в беспорядочных атаках. В памяти фон Доденбурга остались лишь отдельные разрозненные эпизоды: «гуляшная пушка»[17] русских, которую тянули четыре лошади и которая прямым попаданием снаряда была превращена в груду разорванного мяса, конского и человеческого; русский солдат, превращенный в подобие плоской лепешки широкими танковыми гусеницами; крестьянка, убитая выстрелом в грудь и лежащая на телеге с бесстыдно разбросанными ногами. Везде пылали пожары, уши разрывали бесконечные взрывы и человеческие крики. Сразу после полудня Стервятник дал сигнал танкам остановиться. Эсэсовцы поставили машины полукругом и побежали к образовавшейся после разрыва снаряда воронке, в которой уже сидел штурмбаннфюрер Гейер. На краю воронки скорчился пленный русский в запачканной землей офицерской форме. Он весь дрожал, его губы безостановочно шевелились. Презрительно косясь на него, Шварц объявил: — Это русский офицер. Мы поймали его возле дороги. Он прятался у разрушенного амбара. Стервятник внимательно посмотрел на пленного и повернулся к унтерштурмфюреру Фику, носящему столь прискорбную фамилию[18]: — Фик, ты ведь говоришь по-русски, не так ли? Посмотри, можно ли что-то выжать из этого ивана. Фик кивнул и обратился к пленному на ломаном русском. Тот, однако, молчал. Казалось, он отказывался понимать. Правда, когда Шварц вытащил эсэсовский кинжал и поднес его к лицу ивана, тот все же заговорил. — Спросите его, где располагается сейчас его батальон, — приказал Стервятник. Но когда Фик спросил об этом русского, тот плотно сжал губы и ничего не сказал. Шварц оттолкнул Фика в сторону, схватил пленного офицера за волосы и нагнул вперед. Поднеся лезвие ножа к самому его носу, Шварц прошипел: — Смотри на нож! Смотри на него внимательно! Если ты не заговоришь, я располосую тебе всю твою грязную рожу! Русский вывернулся и плюнул в лицо Шварцу. Шварц разразился потоком грязных ругательств, а затем взмахнул кинжалом и отсек офицеру ухо. Пленный завопил от боли. Его ухо повисло на тонком лоскутке кожи. Хлынувшая из раны кровь залила ему всю голову. Шварц медленно стер плевок со своего лица. — Скажи ему, Фик, что если он все-таки не заговорит, то следом за ухом я отрежу ему нос. Фон Доденбург почувствовал, что весь вспотел. Перед ним открыто пытали человека, а он ничего не мог с этим поделать. Он закусил нижнюю губу. Фик перевел то, что сказал Шварц. — Ну? — Шварц грозно уставился на русского офицера. Русский наконец заговорил. И рассказал немцам все, что им хотелось узнать. Когда Стервятник понял, что русский выложил им все, он посмотрел на Фика и сделал легкое движение, точно нажимая на спусковой крючок. Фик кивнул ему в ответ и остался в воронке вместе с пленным. Когда фон Доденбург и остальные выбрались из воронки и двинулись к своим танкам, раздался одиночный выстрел. Фон Доденбург обернулся. Он увидел, как Фик вылез из воронки и побежал к своему танку. Он был один. Русский остался в воронке. Впрочем, подобная жестокость оказалась ненужной. Вечером того же дня они наткнулись на остатки батальона, про местонахождение которого Стервятник, Фик и Шварц допытывались у пленного русского офицера. Осколки батальона представляли собой длинную колонну пленных, вытянувшуюся вдоль пыльной дороги. От солдат шла невыносимая вонь. Казалось, кто-то открыл давно не чистившуюся клетку, где содержались в неволе дикие животные. Эсэсовцы увидели, как мимо них с трудом бредут сотни пленных русских солдат с наголо обритыми головами. Их конвоировали солдаты 45-й пехотной дивизии, подталкивая русских винтовочными прикладами и штыками. Когда один из русских попытался было выйти из колонны, чтобы помочиться, ударами его затолкали обратно. Но он не мог больше терпеть, и стал мочиться на спину бредущего прямо перед ним другого пленного. Тот даже не повернулся. — Глядите на этих грязных русских — они мочатся друг на друга! — захохотал один из эсэсовцев. — Ты бы лучше заткнулся, парень, — мрачно посоветовал ему унтершарфюрер Шульце. — Это просто несчастные люди. Он стоял на башне танка фон Доденбурга вместе с самим Куно. После того, как был убит стрелок экипажа, Шульце занял его место, тем более что его собственный танк тоже сгорел в предыдущем бою. Глядя на русских пленных, унтершарфюрер с грустью покачал головой: — Скольким же матерям суждено никогда не дождаться возвращения своих сыновей домой! Фон Доденбург ничего не ответил ему. Многие пленные выглядели такими изможденными, что было ясно, что они не смогут выдержать дальнего путешествия. Он понимал, что Шульце совершенно прав. Но он также знал, что русские относились к низшей расе по сравнению с германцами. Будет лучше, если они вообще исчезнут с лица Земли… Мгновением позже произошло событие, которое подтвердило убежденность фон Доденбурга в том, что русские принадлежат к расе унтерменшей. Под ноги немецкому конвоиру кинулась деревенская собака. Тот пнул ее ногой и, когда она, скуля, отскочила, пристрелил из пистолета. К мертвой собаке тут же кинулись русские и, разодрав ее на куски, напихали собачье мясо в свои карманы, чтобы потом их съесть. Охранникам с трудом удалось пинками и тычками загнать их обратно в колонну. Но фон Доденбургу недолго было суждено наблюдать за пленными. Раздался громкий голос Стервятника: — Бойцы «Вотана», вперед! — Куда мы направляемся, господин штурмбаннфюрер? — поинтересовался фон Доденбург. — Плацдарм на берегу Буга прочно удерживается нашими войсками. Наше присутствие там не является более необходимым. — Стервятник криво подмигнул ему. — Это означает, что генерал-полковнику Гудериану суждено лишиться штурмового батальона СС «Вотан». Мы выдвигаемся к Бресту!* * *
Колонна «Вотана» быстро двигалась к Брестской крепости. Навстречу им попадались огромные группы русских пленных. Они сдавались немцам во все возрастающем количестве. Когда бойцы «Вотана» проезжали через русские деревни и села, навстречу им выбегали женщины с традиционными подношениями — хлебом-солью и водкой. Стервятник настаивал на том, чтобы колонна двигалась вперед с максимальной скоростью. И когда один из танков повредил гусеницу и остановился, то его просто бросили на дороге: Стервятник был категорически против того, чтобы дожидаться, пока танк починят. Бойцам приходилось оправляться прямо с брони — штурмбаннфюрер Гейер не разрешал сделать ни одной остановки. Наконец, когда солнце уже садилось, они увидели указатель: «Брест — 3 километра». Стервятник приказал увеличить скорость еще больше. По мере того, как они продвигались вперед, усиливались звуки артиллерийской канонады. Им стали попадаться свидетельства ожесточенных боев, которые совсем недавно бушевали в этих местах — сгоревшие остатки русских и немецких танков, остатки разгромленных бронетранспортеров и самоходных орудий. Между ними валялись трупы немецких и русских солдат. Фон Доденбург поднял глаза и увидел четкий силуэт Брестской крепости, рельефно вырисовывавшийся на фоне закатного солнца. Она была похожа на старинный корабль, который плыл куда-то в пространстве. В следующую секунду силуэт крепости заволокло дымом, и она исчезла так же неожиданно, как и появилась.* * *
Бойцы «Вотана» остановились на ночь в ближайшей деревне. Заняв дом председателя колхоза, штурмбаннфюрер Гейер превратил его во временный штаб батальона. Там же он созвал совещание офицеров. Поставив на стол небольшую модель крепости, которую ему вручили в разведывательном отделе, штурмбаннфюрер сказал: — Крепость была впервые построена здесь еще в Средние века; с тех пор неоднократно обновлялась, перестраивалась и модернизировалась. В результате она представляет собой чрезвычайно мощное сооружение, оснащенное самыми современными системами вооружений. — А какова численность защитников этой крепости? — спросил фон Доденбург. — Согласно данным нашей разведки, их численность достигает пяти полков, в том числе — двух артиллерийских. Однако с учетом неистребимой склонности наших разведчиков сообщать лишь полуправду, мне так и не удалось выпытать у них, означает ли это, что у русских имеются и противотанковые орудия. — Понятно, — кивнул фон Доденбург. — Совершенно ясно лишь одно — генерал-полковник Гудериан, великий стратег танковой войны, считает, что эту крепость нельзя взять при помощи танков. — Очевидно, Стервятник мнил лишь одного себя настоящим военачальником и не считал нужным скрывать это. — Вот почему он поручил взятие крепости 45-й пехотной дивизии. Однако Гудериан не представляет себе возможностей «Вотана». — Стервятник криво улыбнулся: — Если мы видим, что нельзя использовать танки, то мы тут же превращаемся в пехотное подразделение. И наоборот. Ясно? — Так точно, господин штурмбаннфюрер! — откликнулись усталые офицеры. — Прекрасно. — Гейер вновь склонился над моделью Брестской крепости. — Итак, мой план состоит в следующем. Основная тяжесть атаки ляжет на плечи подразделений фон Доденбурга и Шварца. Унтерштурмфюреры Фик с третьей ротой и Мёве с четвертой ротой предпримут ложные атаки в центре и на фланге. — Стервятник постучал по модели крепости грязным пальцем. — Мне остается лишь надеяться, что русские будут исходить из того, что наши бронетанковые части обошли крепость стороной и оставили для ее захвата одну лишь пехоту. — А как насчет 45-й дивизии? Она будет пытаться штурмовать крепость? — спросил унтерштурмфюрер Фик. — 45-я дивизия? — На лице Стервятника промелькнула циничная улыбка. — Она собирается атаковать крепость на рассвете, после артиллерийской подготовки. — А мы будем помогать 45-й дивизии, господин штурмбаннфюрер? — Помогать им? С каких это пор Ваффен-СС интересовало то, чем занимается пехота вермахта? Мы позволим им сделать все, на что они окажутся способны, а потом вступим в дело сами. — Он стиснул кулаки. — Для меня важно лишь одно: наш батальон должен завтра оказаться внутри Брестской крепости. Ясно? — Так точно, господин штурмбаннфюрер! — Прекрасно. Тогда можете разойтись. Офицеры «Вотана» разошлись. В темноте были видны вспышки выстрелов гаубиц 45-й пехотной дивизии, которые уже начали обстреливать крепость, готовясь к утренней атаке. Но бойцы «Вотана» слишком устали, чтобы прислушиваться к звукам артиллерийской канонады. Они заснули, едва только их головы коснулись подушек. Первый день операции «Барбаросса» был позади.Глава третья
Штурмовой полк 45-й дивизии, встретивший чересчур ожесточенное сопротивление, не выдержал и откатился назад. Мимо бойцов «Вотана», спотыкаясь, брели в тыл сотни людей. Их лица были черны от пороховой гари. Вид у них был совершенно сломленный. Несколько офицеров «Вотана» попытались было задержать их, но Стервятник дал сигнал оставить бойцов 45-й дивизии в покое. Презрительно кривя рот, он бросил: — Господа, не стоит пачкать руки об этот сброд. Он попросту не стоит этого. — Но это же немецкие солдаты, — попытался возразить фон Доденбург. — Мы не можем позволить немецким солдатам бежать! Стервятник посмотрел на него с циничной усмешкой. — Говорят, что немецкая пехота непобедима, не так ли? Только не верьте этому, мой дорогой фон Доденбург! Я уже не раз видел, как драпает «непобедимая» немецкая пехота. Уверен, что я еще много раз увижу это, пока не получу свои заветные генеральские звезды на погоны и не переберусь на тихую работу в штабе. Артиллерия русских принялась поливать огнем остатки разгромленных полков 45-й дивизии, методично уничтожая живую силу противника. По окончании смертоносной артиллерийской канонады из крепости выдвинулась пехота и заняла те позиции, где совсем недавно находились немецкие войска. Атака на Брестскую крепость была полностью сорвана. Все надо было начинать с самого начала. Сидя в своих танках под палящим июньским солнцем, бойцы «Вотана» ждали сигнала. Но со стороны русских не было видно никакого движения. Если бы не дым, который стлался над крепостью, можно было бы подумать, что в этом месте вообще никогда не было войны. Фон Доденбург поднял глаза к небу. Очевидно, русские ждали, когда солнце окажется у них за спиной и будет бить противнику прямо в глаза. Тогда они и перейдут в наступление. Фон Доденбург облизал растрескавшиеся губы и спросил механика-водителя: — Горючего достаточно? — Да, господин гауптштурмфюрер, достаточно. — Шульце, у тебя все в порядке? — Абсолютно. Единственная проблема — мне так хочется поссать, что, кажется, я сейчас лопну. К тому же я не могу притронуться к казенной части орудия — под этим солнцем она раскалилась почти докрасна, и я боюсь обжечь себе руку. И еще у меня есть странное чувство, что нам тут не очень рады, господин гауптштурмфюрер. А в остальном все просто прекрасно! — С подобным энтузиазмом ты быстро продвинешься в рядах Ваффен-СС, — хмыкнул фон Доденбург. Неожиданно он позабыл и про Шульце, и про нестерпимую жару. В наушниках раздался скрипучий голос Стервятника: — Вот они… вражеские танки… движутся прямо на нас. Фон Доденбург приник к обзорной трубе. Прямо на них мчался ромбовидный строй русских Т-34. В воздухе мелькнула молния, вслед за ней раздался сильный удар грома. Т-34 продолжали двигаться прямо на них. Казалось, что они едут совсем беззвучно — шум их моторов и гусениц уносил в сторону разбушевавшийся над крепостью сильный ветер. Сидя в танке, фон Доденбург молча считал вражеские машины. Десять… пятнадцать… всего двадцать Т-34! Фон Доденбург знал, что все танкисты «Вотана» ждут сигнала к атаке. Русские танки подходили все ближе, но радио молчало. Стервятник пока не давал команды стрелять. В воздухе вновь прогремел удар грома. По башне танка забарабанили первые крупные капли дождя. «Вотан» застыл. Наконец по радио раздался голос Стервятника: — По русским танкам — огонь! В эту секунду небеса разверзлись, и хлынул чудовищной силы дождь. Стало темно. И в темноте фон Доденбург увидел первые яркие вспышки — это били по броне русских танков их бронебойные снаряды. — Шульце, — крикнул фон Доденбург в микрофон, — выстрели-ка по тому танку, что катится слева. Шульце мгновенно выстрелил. Их снаряд ударился о броню Т-34 и улетел в небо. Фон Доденбург загнал в казенную часть орудия другой снаряд. — Огонь! — выдохнул он. Справа от них русский Т-34 получил прямое попадание снаряда и остановился. Из него в небо пополз густой столб дыма. Затем он взорвался изнутри, превратившись в клубок огня и раскаленного металла. С грохотом взорвались и находившиеся в танке снаряды. — Отличное попадание! — воскликнул механик-водитель. — Огонь! — приказал фон Доденбург Шульце. Унтершарфюрер выстрелил. Но стена воды, которая лилась с неба, ослепляла их и не позволяла увидеть, попадали они в русских или нет. Вспышки света, которые мелькали в темноте, могли быть как признаками того, что их снаряды поразили свои цели, так и обыкновенными молниями. Они включили вытяжку, но та не справлялась с пороховым дымом, и им приходилось глотать едкий смрад ртом, стреляя и тут же заряжая пушку новыми снарядами. На мгновение стена воды перед их танком расчистилась, и они увидели, что прямо на них несется Т-34. Очевидно, русский механик-водитель тоже ничего не видел перед собой. Шульце выстрелил первым — и увидел, как башня Т-34 взлетела в воздух, точно была сделана из бумаги, а не из стали. В следующую секунду русский танк взорвался. Там, где он только что был, образовалось облако раскаленного пламени и дыма. А еще через несколько секунд пламя погасло, и все вновь погрузилось в темноту. Прошло еще немного времени — и вражеский снаряд угодил в их собственный танк. Внутри башни внезапно вспыхнул ослепительно-яркий свет. Фон Доденбург вдруг почувствовал, что ему нечем дышать, а в следующий миг ощутил отвратительный запах горящей человеческой плоти и волос. Танк резко остановился. Все еще ослепленный, не в силах различить, что с ним сейчас происходит, фон Доденбург почувствовал, как чьи-то сильные руки подхватили его под мышки и потащили вверх. Его колено сильно ударилось о какой-тометаллический выступ. Он закричал от боли. — Тихо! — услышал он. Это был голос Шульце. В следующую секунду фон Доденбург почувствовал, как на лицо ему падают капли дождя. — Я вытащил вас из танка. Вы сейчас находитесь на броне рядом с башней. А теперь прыгайте вниз. Быстрее! Фон Доденбург неловко спрыгнул вниз и приземлился на четвереньки. Справа от него что-то яростно пылало. Его собственный танк тоже был объят пламенем. — Шульце! — крикнул он. — Прыгай, прыгай ради бога! — Мне надо вытащить чертового водителя, — хрипло откликнулся унтершарфюрер. — Я никак не могу найти его. — Я тебе помогу. — Фон Доденбург попытался подняться, но ноги подогнулись, и он растянулся на земле. Тогда он встал на четвереньки и пополз к своему танку. Чем ближе он подползал к нему, тем сильнее чувствовался жар пламени, которое с каждой секундой разгоралось все ярче. — Наконец-то, я нашел его!… — Ликующий крик Шульце сменился воплем ужаса. Он сжимал в руках оторванную голову механика-водителя.* * *
Гауптшарфюрер Метцгер любовно глянул на твердую палку копченой колбасы и буханку армейского черного хлеба, из которой торчали кусочки соломы. Даже бутылка водки, которая покоилась у него в кармане, не смогла бы добавить этой еде большей аппетитности. А солдату — особенно после того, как он целый день рисковал своей жизнью ради народа, родины и фюрера, — следовало хорошо питаться. Метцгер мрачно уставился на спину Стервятника, сидевшего перед радиопередатчиком, который они установили возле командного танка. Штурмбаннфюрер, как обычно, позабыл о такой вещи, как человеческий желудок. Он был слишком занят тем, что воевал, добиваясь своих драгоценных наград и званий. Над их головами просвистел русский снаряд, однако упал и взорвался в нескольких десятках метров, не причинив им вреда. Сейчас линия фронта сместилась далеко вперед и была скрыта от глаз легкой желтоватой дымкой. Метцгеру совсем не хотелось наблюдать за сражением. Его желудок то и дело сводило судорогами, и он чувствовал, что зверски проголодался. Он вновь взглянул на Стервятника, который по-прежнему склонился над радиопередатчиком. Метцгер постарался просчитать возможный риск. Ему потребуется пять минут на то, чтобы добраться до зданий бывшей колхозной фермы. Там, скорее всего, он сможет раздобыть яйца. Полдюжины яиц и шматок колбасы вместе с водкой — это и будет отличный обед. Обед, который сможет по-настоящему удовлетворить солдата. Желудок вновь свело судорогой, и это подсказало Метцгеру, что следует торопиться. Он выскользнул из траншеи и направился к ближайшим кустикам, делая вид, будто хочет оправиться. Скрывшись за зеленью, он развернулся и припустил по направлению к бывшей колхозной ферме. Подойдя к зданию фермы, гауптшарфюрер снял с плеча автомат. В его голове возникла соблазнительная картина яичницы, в которой застыли обжаренные кусочки колбасы. Если бы еще накрошить туда чеснок… Конечно, с чисто формальной точки зрения он сейчас дезертировал со своего поста, однако ему ведь и в самом деле очень нужны были яйца. «Яйца для меня совершенно необходимы, — подумал Мясник. — Если бы я мог съедать ежедневно по полудюжине яиц, то у меня не было бы проблем с моим членом. Эта одна из главных причин, почему он не стоит — я просто не получаю нормального питания!» В его памяти промелькнула старая скабрезная открытка, изображающая солдата вермахта, который возвращается домой в отпуск: парень шел, толкая перед собой тележку, на которой покоился его огромный эрегированный член, в то время как на пороге дома его ожидала раскрасневшаяся от предвкушения радостной встречи жена. Он помнил, как ждала его Лора в первые месяцы после замужества… Конечно, она и сейчас бы с удовольствием встретила его, но только что она сказала бы, если бы вдруг выяснилось, что… Он вдруг увидел, как из здания фермы выходит толстая женщина с ведром в руке. Метцгер мгновенно навел на нее автомат. — Эй, тетка, — крикнул он, — здесь есть мужчины? Женщина улыбнулась, демонстрируя отвратительные зубы, и пробормотала что-то неразборчивое. — Мужчины, — повторил гауптшарфюрер, — здесь есть мужчины? — Он сделал непристойный жест, изображая главное мужское достоинство. Женщина подошла еще ближе к нему, улыбаясь и делая жесты, значение которых он не мог разобрать. Глядя ей в глаза, Метцгер понял, что она осталась здесь совсем одна. Все мужчины давно разбежались. «Ну конечно, — пронеслось в голове Мясника, — русские — они же отъявленные трусы, и стоило им только ощутить силу немецкого оружия, как их словно ветром сдуло». — Яйца, — сказал он. — Мне нужны яйца. — Он попытался изобразить перед женщиной то, как курица откладывает яйца. — Яйца, понятно? Она кивнула и поманила его пальцем. Они пересекли грязный двор фермы. Женщина остановилась возле шаткой деревянной лестницы, прислоненной к стене. Она вновь посмотрела на Метцгера и опять поманила его пальцем; потом, подобрав юбки, принялась взбираться по лестнице, которая, казалось, грозила в любой момент обломиться под ее внушительным весом. Метцгер последовал за ней. Обширный зад женщины, казалось, заслонял все пространство перед его глазами, пока он лез вверх. Наверху бродили тощие белые куры. Наклонившись и вновь демонстрируя Метцгеру свой обширный зад, женщина стала собирать разбросанные по грязной соломе яйца. При этом она сама квохтала и издавала такие звуки, точно сама была курицей. Собрав с десяток яиц, она повернулась и подошла к нему. Придерживая яйца рукой, она схватила одно и засунула его глубоко Метцгеру в карман. При этом на ее лице появилось выражение экстаза. Она широко улыбнулась, снова демонстрируя Метцгеру свои отвратительные почерневшие зубы. — Эй, — воскликнул он, — дай мне яйца и отваливай! Но она не желала отдавать ему все яйца в руки. Закатив глаза, она сунула ему в карман еще одно яйцо. Затем ее пальцы скользнули в сторону и, нащупав его член, крепко обхватили его. Метцгер пытался оттолкнуть ее. — Отстань от меня, сука! — заорал он. — Отпусти член! Ты что, решила, что это рукоятка насоса? Но женщина явно не собиралась отпускать мужские причиндалы. В ее глазах появился сумасшедший блеск, а массивная грудь взволнованно заколыхалась. Лежавшие в кармане Метцгера яйца раскололись, но женщина все равно не отпускала пальцы. Второй рукой она энергично пыталась расстегнуть ему ширинку, при этом сдавленно и часто дыша. И неожиданно Мясник почувствовал, как член, обхваченный ее жесткими пальцами, тоже постепенно становится жестким, наливаясь кровью. Такое происходило с ним впервые за много месяцев. Он замер в восхищении и перестал сопротивляться. Женщина наконец справилась с ширинкой Метцгера и вытащила его член наружу. В следующую секунду она сбросила с себя трусы. Она была готова. Метцгер скосил глаза вниз и увидел, что и он тоже готов. Как в старые добрые дни. — Давай… давай… — выдохнула женщина и опустилась на солому, широко раздвигая ноги. Метцгер двинулся к ней. Женщина еще шире раскинула ноги, готовясь принять его вес. Но в эту сельскую идиллию внезапно вторгся резкий скрипучий голос: — Метцгер, чем ты, черт побери, занимаешься? Не забывай, пожалуйста, что идет война! Это был голос Стервятника. Метцгер посмотрел вниз. Его член жалко опал, весь сморщившись, словно никогда и не поднимался. А толстая баба пыталась стыдливо прикрыться, словно школьница, которую внезапно застали раздетой.Глава четвертая
Оставшиеся в живых бойцы первой роты осторожно двигались вперед по земле, которая была так густо усеяна воронками, что было просто невозможно представить, что кто-то здесь мог уцелеть после столь мощного артиллерийского обстрела. Желтоватый туман, окутывавший стены Брестской крепости, начал понемногу рассеиваться, и они увидели первый канал-ров с водой, окружавший твердыню. За ней виднелись стены самой крепости и полуразрушенные здания Бреста. Но, сколько ни вглядывался вперед фон Доденбург, он не мог рассмотреть никаких следов солдат 45-й пехотной дивизии вермахта, которые должны были находиться здесь. Не видел он и бойцов второй роты под командованием оберштурмфюрера Шварца, которые, как он надеялся, должны были пробиться сюда. Фон Доденбург и его бойцы вплавь перебрались через ров-канал. Вода в нем была красной от крови плававших во рву трупов. Выбравшись на берег, эсэсовцы увидели, что он весь усыпан телами русских и немцев. На поле догорали два немецких бронетранспортера. За спиной фон Доденбурга раздался слабый стон. Он резко повернулся и увидел русского солдата, который сидел на земле, прислонившись спиной к колесу орудия. На месте его правой ноги торчал кровоточащий обрубок. — Воды, — стонал раненый, с трудом раздвигая пересохшие губы. — Воды… Шульце снял с пояса фляжку с водой и нагнулся над русским. Но стоило только тому увидеть руны СС в петлице Шульце, как его глаза расширились от бесконечного ужаса. — СС! — в страхе выдохнул он. Затем голова солдата откинулась назад, и он испустил дух. Шульце удивленно уставился на русского. — Чего такого я сделал? — пожал он плечами. — Я всего лишь предложил этому бедолаге воды. — Ты просто перепугал его своей страшной рожей, — бросил фон Доденбург. — Может быть, — покачал головой гамбуржец. — Но где же все остальные наши ребята? Фон Доденбург еще раз внимательно осмотрел окрестности. — Я уверен, что оберштурмфюреру Шварцу все-таки удалось пробиться вперед. Он должен находиться где-то здесь. Нам надо отыскать его. — Фон Доденбург выдавил улыбку: — Если честно, то я больше боюсь штурмбаннфюрера Гейера, чем русских. Те могут лишь убить нас. Гейер же может отрезать нам яйца тупым ножом, если мы не сумеем выполнить поставленную перед нами задачу. Тупым консервным ножом. Шульце фыркнул: — Только не говорите мне потом, что я не предупреждал вас о повадках штурмбаннфюрера Гейера! Фон Доденбург дал бойцам сигнал наступать. Эсэсовцы осторожно двинулись вперед. Вся местность была усеяна трупами и брошенным военным снаряжением. Русских нигде не было видно. Но фон Доденбург понимал, что они никуда не делись, а прятались где-то, готовясь к новой атаке. Решительное утреннее наступление группы танков Т-34 было наглядным подтверждением того, что русские не собирались отсиживаться в обороне. Возможно, тактику Иванов можно было назвать тупой, безрассудной, даже самоубийственной, — однако им нельзя было отказать в храбрости. Подумав о том, что русские — настоящие храбрецы и всегда бьются до последнего, Куно невольно пригнулся. Это движение спасло ему жизнь. Прямо над его головой просвистела пуля и расплющилась о броню подбитого танка, который находился позади. Фон Доденбург упал на живот и дал короткую очередь в направлении дерева, откуда раздался выстрел. Пули срезали листья с веток. Послышался вскрик, и кто-то кулем свалился вниз. — Всем лечь на землю! — приказал фон Доденбург. — Шульце, ко мне! Пока Шульце полз к нему, фон Доденбург лихорадочно высматривал других русских снайперов. Наконец унтершарфюрер оказался рядом. Он притащил с собой целую связку гранат. — А они ведь сразу заметили, что вы — офицер и истинный джентльмен, — усмехнулся Шульце. — Поэтому и целились в вас. Совсем неплохо для недочеловеков, как вы думаете? — Да, ты прав, — мрачно проронил фон Доденбург, — русские отнюдь не так глупы, как думают некоторые у нас дома. Давай-ка, прикрой меня, пока я схожу вперед на разведку. — Не ходите на разведку без меня, умоляю вас, господин гауптштурмфюрер! Давайте лучше попросим этих сопляков, чтобы они прикрыли нас обоих. Они будут только счастливы остаться здесь, пока мы сделаем всю грязную и опасную работу. Фон Доденбург кивнул, и Шульце пополз вперед. Куно последовал за ним. Вскоре они добрались до убитого снайпера. — Будь я проклят, это же женщина! — удивленно выдохнул Шульце. Шлем, скатившийся с головы, выпустил на волю целую копну рыжих длинных волос; да и фигура, скрытая мешковатым комбинезоном, все же ясно демонстрировала принадлежность снайпера к женскому полу. Они поползли дальше. — Мне всегда нравились рыженькие, — вздохнул Шульце. — У них в трусиках ого-го сколько перчику! На рыжую любовницу всегда можно положиться — она будет отдаваться тебе с истинным жаром, с ней ты всегда чувствуешь себя настоящим мужчиной. Он вдруг замолчал. Со стороны находящейся напротив возвышенности доносились странные голоса. Они принадлежали русским, а те, судя по всему, были пьяными. Шульце прополз еще несколько метров и покачал головой: — Нет, вы только посмотрите, господин гауптштурмфюрер! Они все здесь в дымину упились! Перед ними была целая рота нетрезвых русских солдат. А рядом с ней группа военных в более темных мундирах пыталась построить людей в гражданской одежде, подталкивая их пистолетами. — Что это, черт побери, значит? — прошептал Шульце. — Не знаю, — пожал плечами фон Доденбург. — Но ясно одно: эти люди стоят у нас на пути. Они развернулись и поползли обратно. Вскоре русские прекратили артиллерийско-минометный обстрел. Над полем боя повисла тяжелая тишина. — Ну, и где эти чертовы русские? — буркнул Шульце. — Почему не наступают? — Хотел бы я знать, — произнес фон Доденбург и закусил губу. — Господин гауптштурмфюрер! — услышал он мгновение спустя встревоженный голос часового. — Они идут! Фон Доденбург осторожно приподнял голову. В красных отблесках заходящего солнца ему была хорошо видна неровная шеренга иванов, которые двигались прямо на них. Это были те самые пьяные солдаты, на которых они недавно наткнулись вместе с Шульце. Перед собой они гнали группу гражданских людей, в основном стариков, лица которых были искажены бесконечным ужасом. Русские подходили все ближе к эсэсовцам. Фон Доденбург услышал, как кто-то передернул затвор винтовки, и крикнул: «Не стрелять! Не стрелять без моей команды!». Теперь их разделяло не более сотни метров. Он ясно видел лица гражданских, которых русские солдаты гнали перед собой. Это были простые честные лица старых тружеников, на которых теперь был написан лишь один безграничный страх. Они подошли еще ближе. Теперь между ними было уже не больше пятидесяти метров. Фон Доденбург почувствовал, что его бойцы готовы в любой момент открыть огонь. Ему надо было принять решение, и принять его очень быстро. Неожиданно раздалась команда. Русские остановились. Вперед выступил один из стариков. — Господа, послушайте меня, — произнес он на каком-то странном немецком языке. Это было похоже на швабский крестьянский говор, но сама интонация этого человека была… очень древней, что ли, архаичной… И все же не было никаких сомнений в том, что это — немец, точно такой же немец, как и они сами. — Вы должны сдаться. Иначе они расправятся со всеми нами, — продолжал старик. Фон Доденбург неожиданно узнал костюм, в который был одет этот немец. Он видел такие в «расовом музее», размещенном на территории Офицерской школы СС в Бад-Тельце. Это был костюм поволжских немцев — тех, которые перебрались на постоянное жительство на побережье Волги еще в восемнадцатом веке. Да, люди, стоявшие сейчас между ними и ротой пьяных русских солдат, были точно такими же немцами, как и они сами. Может быть, даже еще более чистокровными[19]… — Вы что, не можете убежать? — Нет, господин офицер, это невозможно, — промолвил изборожденный морщинами старик. — Вы должны сдаться и спасти нас. Все, чего мы хотим — это получить возможность вернуться на родину. — Давай! — раздался сзади грубый голос. — Иначе они перебьют всех нас! — в страхе воскликнул старик. — О, черт! — простонал унтершарфюрер Шульце. — Русские взяли нас за горло. Что будем делать, господин гауптштурмфюрер? Фон Доденбург не ответил. Что он должен был делать в такой ситуации? Немецкие крестьяне в ожидании уставились на него. — Давай! — снова раздался сзади грубый голос. Русские пехотинцы, подталкивая немцев штыками, заставили их двинуться вперед. До линии, на которой расположились бойцы «Вотана», осталось не более сорока метров. Теперь тридцать. Русские были уверены, что немцы не выдержат такого психологического давления и предпочтут отступить без боя. Фон Доденбург в последний раз бросил взгляд на лицо старика-немца с Волги. — Огонь! — крикнул он и нажал на спусковой крючок своего «шмайссера», направив очередь прямо в лицо старику. Тот покачнулся и упал. Бойня началась.Глава пятая
Шел третий день битвы за Брест. Стервятник перенес свой временный штаб поближе к крепости, которая все еще держалась, несмотря на то, что подвергалась непрерывным обстрелам германской артиллерии и бомбардировкам с воздуха. Но даже подобравшись совсем близко, он не мог наладить эффективного управления своими подразделениями. Унтерштурмфюрер Фик выходил на связь лишь время от времени. Шварц тоже дрался в одиночку. От третьей роты практически никого не осталось. Серьезные потери понесла и первая рота. Все это было очень печально. Куно фон Доденбург показал себя способным офицером — разве что, пожалуй, излишне чувствительным. Ему больше подошла бы штабная работа, а не непосредственное командование войсками в поле. Штабные — те могли позволить себе наслаждаться такой роскошью, как эмоции. Стервятник повернулся к гауптшарфюреру Метцгеру: — Метцгер, думаю, нам пора выйти самим посмотреть на поле боя и доказать, что мы не зря получаем свое жалованье. Мясник похолодел. — Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер! — рявкнул он. Стервятник плотнее вставил в глаз монокль. — Ты понесешь радиопередатчик. Возможно, когда мы окажемся ближе к центру боя, то сможем наконец связаться со Шварцем. И подай мне, кстати, вон ту винтовку. Она может пригодиться. — Слушаюсь, — кивнул гауптшарфюрер. Но когда он повернул, чтобы подать Стервятнику винтовку, брошенную одним из отступавших немецких пехотинцев, по всему его телу прошла предательская дрожь. Дело обещало быть весьма опасным, если Гейер озаботился тем, чтобы захватить с собой оружие! Офицер и унтер-фюрер поползли вперед. Вскоре они наткнулись на русских солдат, которые купались в одном из каналов-рвов, окружавших Брестскую крепость. — Вы можете в это поверить, господин штурмбаннфюрер? — жарко зашептал Метцгер, глядя на русских, которые беззаботно плескались в воде. — Они, должно быть, совсем ненормальные, эти иваны! Купаться в тот момент, когда вокруг полыхает такая битва! Стервятник ничего не ответил. Его сердце отчаянно стучало, а во рту пересохло. Но совсем не от страха, а от жаркого желания, которое внезапно овладело им. Он вытер выступивший на лбу пот и уставился на крепкие обнаженные тела русских солдат. Как же замечательно они выглядели — здоровые, широкоплечие, с сильными бедрами и ногами… Они были не похожи на немцев, чересчур изнеженных комфортабельной жизнью. Это были настоящие деревенские парни, грубоватые, очень сильные и крепкие. — Господин штурмбаннфюрер! — с удивлением покосился на него Метцгер. — Каков план действий? Палец Стервятника лег на спусковой крючок винтовки. — Мы должны пересечь этот ров, — прошептал он. — Начнешь стрелять по моему сигналу. Молодые русские солдаты продолжали резвиться и плескаться в воде, точно окончательно позабыли о том, что находятся в эпицентре жаркого сражения. Один из них наклонился и стал скрести губкой у себя между ногами. Стервятник сглотнул. И, почти не отдавая себе отчета в том что делает, нажал на спусковой крючок винтовки. Пуля попала русскому в спину. Он рухнул в воду. Метцгер тут же открыл стрельбу из своего «шмайссера». В воздухе засвистели пули. — Осторожно! — закричал штурмбаннфюрер Гейер. На них несся русский солдат. Он был совершенно обнаженный, в руке у него взблескивал острый штык. Метцгер торопливо нажал спусковой крючок, но ничего не произошло. Автомат заклинило. Русский набросился на Метцгера и повалил его на землю. Другой голый русский налетел на Стервятника. Извернувшись, тот ухитрился ударить его кулаком в нос. По губам и подбородку ивана потекла кровь. Метцгер продолжал бороться с нападающим. Сильные руки русского больно сдавили ему горло. Перед глазами Метцгера стали расплываться темные круги. Изловчившись, гауптшарфюрер сумел ударить своего противника коленом между ног. Русский солдат охнул. Не давая врагу опомниться, Мясник ударил его по лицу рукояткой пистолета. Нащупав валявшийся на земле штык, Метцгер всадил его в бок русскому, неожиданно вспомнив старую сноровку профессионального мясника. Тот всхлипнул и схватился обеими руками за торчащий в его боку клинок. Мясник выдернул штык обратно. Русский прижал руки к боку. Из большого отверстия густо сочилась кровь. Метцгер примерился и осторожно, точно не желая повредить лишний раз такой восхитительный кусок мяса, снова воткнул штык в бок русскому. Тот беззвучно испустил дух. К этому времени и Стервятник окончательно одолел своего нападавшего. Через два часа они добрались до остатков первой роты под командованием фон Доденбурга. Его бойцы укрылись в полуразрушенном трамвайном депо. Там же находились и уцелевшие пехотинцы из состава 45-й дивизии. В пятистах метрах впереди высилась старинная церковь — центр обороны Брестской крепости. Ее маковка была изрешечена прямыми попаданиями немецких снарядов, но защитники церкви держались по-прежнему цепко и не позволяли немцам продвинуться дальше. Заметив укрывшихся в трамвайном депо бойцов, Стервятник бросил винтовку на землю и вытащил из-за голенища сапога свой кавалерийский стек. — Пошли, Метцгер, — сказал он. — Вон они, наши ребята. Метцгер, низко пригнувшись к земле, последовал за ним. Сам же Стервятник шагал прямо, совсем не сгибая спины, точно совершал утреннюю прогулку. — Святой Иисус, святая Мария, святой Иосиф! — охнул один из бойцов первой роты. — Это же сам Стервят… я имею в виду, наш командир батальона! Ошеломленные бойцы обступили штурмбаннфюрера Гейера. Пуля ударилась в землю в метре от сапога Стервятника, заставив Метцгера отпрыгнуть в сторону. Но сам Гейер остался совершенно невозмутим, лишь ударил стеком по голенищу сапога. — Какие же они плохие стрелки, эти русские! — бросил он; сейчас штурмбаннфюрер был воплощением настоящего прусского офицера времен Первой мировой. Эсэсовцы хрипло расхохотались. Стервятник прошел внутрь депо. Со всех сторон торчали искореженные железные балки. Фон Доденбург доложил: — В составе первой роты — один офицер, один унтер-фюрер и двадцать рядовых, из них пять раненых. Также здесь имеется пятьдесят бойцов из состава 45-й пехотной дивизии. — Прекрасно, фон Доденбург, вы отлично себя проявили. Какова обстановка на этом участке фронта? Фон Доденбург показал на два железобетонных дота-близнеца в двухстах метрах впереди. — Нам не дают продвинуться вперед эти два русских дота. Если бы мы могли каким-то образом проскользнуть мимо них, то нам не составило бы особого труда разделаться с опорным пунктом русских, который они устроили в церкви. Мы пытались подорвать доты, но безуспешно. А внутри у них — огромный запас боеприпасов. И как только мы пытаемся продвинуться вперед, они немедленно накрывают нас своим огнем. — Типичная защитная позиция системы «еж», — прокомментировал Стервятник и поднес к глазам бинокль, желая более детально рассмотреть доты. — Будьте осторожны, господин штурмбаннфюрер! — предупредил его Шульце. Его слова потонули в грохоте выстрела русской пушки. Из левого дота полыхнуло огнем выстрела, и снаряд пролетел прямо над головой Стервятника, с тупым металлическим грохотом врезавшись в один из трамваев, стоявших в депо. Стервятник опустил бинокль. — Теперь мне понятно, что вы имеете в виду, фон Доденбург, — проговорил он. Руки его слегка подрагивали. — Да, они стреляют практически в упор. — Он посмотрел на Куно. — А что насчет Шварца, Фика и остальных? Фон Доденбург пожал плечами: — Мне так и не удалось вступить с ними в контакт. Связаться с ними по радио невозможно — тут слишком много помех. Возможно, они находятся сейчас с противоположной стороны церкви. Но узнать это пока не получается. — Понятно. Впрочем, возможно, что их уже убили. — Стервятник оглядел лица эсэсовцев и вздохнул: — Нам придется сделать это имеющимися у нас в наличии силами. — Что сделать, господин штурмбаннфюрер? — Взять эту церковь. — Но эти два дота, которые закрывают все подступы к ней… Не имея танков, мы не сможем справиться с ними! — Но ведь у нас есть танки, фон Доденбург, — оборвал его Стервятник. — У нас есть танки? — недоуменно уставился на него Куно. — Но где же они? Стервятник махнул стеком: — Трамваи, фон Доденбург. Я говорю о трамваях!* * *
В течение следующих двух часов они трудились, как сумасшедшие, не обращая внимания на русских, которые время от времени обстреливали трамвайное депо тяжелыми снарядами. Эсэсовцы подготовили три трамвайных вагона, рассадив на сиденья трупы немецких и русских солдат и прикрыв вагоны спереди всем, чем только можно — кусками железа, арматурой и балками, пожарными огнетушителями и открученными сиденьями. Стервятник прошелся вдоль вагонов и выбил все стекла прикладом винтовки. «Теперь нам не грозит опасность порезаться осколками», — пробурчал он и повернулся к бойцам: — Кто-нибудь умеет водить трамвай? В ответ полное молчание. — Ну же, — повысил голос Стервятник, — неужели среди вас не найдется хотя бы один, кто умел бы это делать? Шульце поднял вверх руку, — Я могу попробовать, господин штурмбаннфюрер. — Прекрасно! — просиял Гейер. Он повернулся к бойцам из состава 45-й пехотной дивизии. — Послушайте меня! Мой батальон будет атаковать русских с помощью этого трамвая. Я знаю, что вы находитесь здесь уже очень давно и сильно устали, но я рассчитываю, что во время атаки вы прикроете нас. — Он ткнул стеком в сторону высокого обергефрайтера: — Как твое имя? — Майер, господин штурмбаннфюрер! — Отлично, обергефрайтер Майер! Я назначаю тебя командиром над пехотинцами из состава 45-й дивизии. — Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер! — Как только мы помчимся в этом трамвае на русских, вы должны прикрыть нас с флангов. Основная тяжесть операции ляжет на нас. Но нам нужна ваша поддержка. Ясно? — Так точно, господин штурмбаннфюрер! — Майер слегка выпятил грудь. Отойдя в сторону, Стервятник вполголоса сказал фон Доденбургу: — Какой же он идиот! Он и подобные ему предназначены единственно для того, чтобы служить пушечным мясом… — Что вы имеете в виду, господин штурмбаннфюрер? Стервятник ухмыльнулся: — Неужели вы думаете, мой дорогой фон Доденбург, что я собираюсь пожертвовать ради успеха этой атаки всеми бойцами «Вотана» ? Ну, конечно же, нет! Когда мы сядем в трамвай и поедем на русских, они откроют огонь по переднему вагону. Но только они обнаружат, что в вагоне рассажены трупы и стрелять по нему бесполезно, они тут же перенесут весь свой огонь на живых бойцов, которых увидят перед собой. А это будут пехотинцы 45-й дивизии. — Но, господин штурмбаннфюрер, они же просто перебьют их! — воскликнул фон Доденбург. — Разумеется, мой дорогой фон Доденбург, — спокойно кивнул Гейер. — А как же иначе? Какой вы наивный…* * *
— Всех, кто собирается покататься, прошу пройти в вагон! Поездка сегодня бесплатная! — отпустил дежурную шутку унтершарфюрер Шульце, после чего дернул рукоятку звонка. Стервятник сел рядом с ним. Остальные эсэсовцы расселись дальше. Стервятник высунулся в окно и крикнул: — Итак, обергефрайтер Майер, когда русские начнут обстреливать нас, выдвигайтесь вперед! — Слушаюсь, господин офицер! — откликнулся Майер. — Все готово, штурмбаннфюрер, — доложил фон Доденбург. — Поехали! — приказал Стервятник. Шульце привел трамвай в движение. Со скрипом и грохотом вагоны тронулись. Рассаженные на сиденьях трупы стали раскачиваться. Один не выдержал тряски и рухнул на пол. Вагоны стали медленно выезжать из полуразрушенного депо. Сидевший в заднем вагоне гауптшарфюрер Метцгер допил бутылку водки и вышвырнул ее в окно. Звон разбивающегося стекла потонул в грохоте русской артиллерии. Иваны открыли огонь по трамвайным вагонам. — Вперед, ребята! — распорядился обергефрайтер Майер. Солдаты 45-й пехотной дивизии послушно выдвинулись вперед. Наступление началось. С обоих сторон узкой улицы свисали обрывки телефонных проводов. Окаймлявшие ее дома дымились. Трамвайные вагоны продолжали упрямо ехать вперед. Снаряд угодил прямо в головной вагон, и Шульце с трудом успел затормозить. Фон Доденбурга резко бросило вперед, и он едва не разбил себе голову. Стоявший напротив дом с грохотом обрушился вниз. Но после небольшой заминки вагоны странного трамвая вновь покатились вперед. Русские усилили стрельбу. В головной вагон врезался еще один противотанковый снаряд русских. Вверх полетели огненные искры. В воздухе повис отвратительный запах сожженной человеческой плоти. Шульце невольно отдернул руки от рычагов. Сидевший рядом с ним Стервятник хлестко ударил его стеком по спине. — Держи руки на рычагах! Не отпускай их! — прорычал он. — Вперед! Повинуясь его командному рыку, Шульце поехал вперед. Передний вагон был весь в огне и дыму. В эту секунду русские заметили пехотинцев из состава 45-й дивизии, которые пробирались вперед по обеим сторонам улицы. На них обрушился ураганный пулеметный огонь. Передняя шеренга пехотинцев в агонии рухнула на пыльный асфальт. Однако обергефрайтер Майер продолжал вести своих людей в атаку, несмотря на убийственную пальбу. Ряды пехотинцев редели на глазах, но те все равно рвались вперед. Казалось, ничто не способно остановить их. Впереди бежал сам Майер. Он уклонялся от пуль, точно заправский игрок в американский футбол, который стремится протащить мяч на половину поля противника, ловко лавируя между пытающимися помешать ему игроками враждебной команды. Оказавшись между двумя дотами, Майер вдруг остановился и оглянулся. Он был один, совершенно один! Все остальные пехотинцы были уже убиты. В этот момент эсэсовцы проносились мимо него на своем трамвае. Они видели безграничное удивление на лице обергефрайтера. — Беги! Ради бога, беги! — прокричал ему Шульце. Но Майер, конечно же, не услышал его. Он опустил свой автомат и застыл, точно не веря, что все еще живет, и дожидался смерти, которая скосила уже всех его товарищей, а теперь должна была настигнуть и его самого. Ему не пришлось ждать слишком долго. В него угодил заряд из противотанкового ружья. Эсэсовцы увидели, как в животе Майера образовалась огромная дыра, и он беззвучно повалился на асфальт. — Запомните его имя, фон Доденбург, — сказал Стервятник. — Он определенно заслужил свою жестянку… Передний вагон с диким грохотом врезался в какое-то препятствие. Солдаты растянулись на полу. Трупы выбросило из окон вагона, и они разлетелись по мостовой. В эсэсовцев полетели гранаты. Их разрывы смешались с дикими криками и стонами. Остатки эсэсовцев бросились на штурм дотов. Они прокладывали себе дорогу автоматами, саперными лопатками, голыми кулаками. В лицо им летели пули и гранаты. Это был ад. Он продолжался в течение всего полудня. В конце концов эсэсовцам удалось овладеть первым дотом, но когда они приступили к штурму второго, их постигла неудача. Им трижды удавалось взять его — и трижды их выбивали оттуда. Вся мостовая была усеяна русскими и немецкими трупами. У нападавших уже заканчивались патроны, но Стервятник не сдавался. С закопченным окровавленным лицом, потеряв где-то фуражку, он раз за разом выкрикивал боевой клич: «"Вотан", в атаку! За мной!» и бросался вперед. Совершенно измученные бойцы отчаянно следовали за ним. У них уже совсем не осталось сил, но они рвались дальше в безумной жажде отчаянной славы, надеясь заработать ее, прежде чем вражеская пуля принесет им окончательное и вечное успокоение. К вечеру от всего состава первой роты осталось лишь десять человек. Но русские по-прежнему обороняли один из бетонных дотов. Их огонь стал несколько менее интенсивным, но при этом оставался все таким же прицельным и разящим. Повернув голову, Стервятник оглядел бойцов, которые лежали среди трупов, усеявших дорогу. — Бойцы, — хрипло проговорил он. — Вставайте! Вперед! Он с трудом поднялся сам и застыл посреди дороги, раскачиваясь на ногах и с трудом удерживая свое тело. Он знал лишь одно: им надо было идти вперед, только вперед, и выбить наконец русских из крепости. — Штурмбаннфюрер Гейер! — услышал он вдруг знакомый голос. — Штурмбаннфюрер Гейер, это мы! — Шварц! — не веря своим ушам, выдохнул Стервятник. — Да, штурмбаннфюрер, это мы, — сказал Шварц. — Мы наконец-то сумели пробиться к вам. На лбу Стервятника задергалась жилка. Он медленно поднял руку вверх и, взмахнув в воздухе стеком, указал на русский дот. — Штурмовой батальон СС «Вотан», — прохрипел он, — в атаку! Всё ради Германии! Вперед!Часть третья. НАТИСК НА ВОСТОК
Мы еще вернемся. Поверьте мне, фон Доденбург, русским еще рано провожать нас. Батальон «Вотан» еще вернется в Россию.Штурмбаннфюрер Гейер в разговоре с гауптштурмфюрером фон Доденбургом. Рождество, 1941 г.
Последние комментарии
13 часов 12 минут назад
15 часов 29 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 15 часов назад