Рассказы из сборника «На полпути» [Ицхокас Ехудович Мерас] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (10) »
Ицхокас Мерас Рассказы из сборника «На полпути»
ЦИКАДЫ
Цикады? Да. Почему цикады? Они стрекочут, как птички. Иногда кажется, что они плачут, иногда — что смеются. Когда-то я действительно думал, что цикады — это птички, — небольшие, пестренькие, с блестящими перышками. Сидят на ветвях олив, прячутся в зелени кипарисов или в кипени зреющего миндаля и стрекочут. Их голоса переплетаются, сливаются и снова разделяются — и так от заката до рассвета, всю ночь. Всю ночь! Цикады? Они не птицы. Цикады — это большие кузнечики. Но если никогда не видел этих больших кузнечиков, можешь думать что хочешь, слушать их, как тебе нравится. И считать, что это птицы. Ведь и соловья не каждый видел. Я на балконе. Мне нравится наш белый дом на взгорке. Мне нравится дорога, извилистая, как уж, нравятся стройные стволы кипарисов. Мне нравится море, мерцающее лунным светом, и Гина, которая вчера приехала. Машина развернулась, резко затормозила. Она вышла, взяла чемоданчик и пошла в вестибюль. Мы дремали в тени, оседлав кресла-качалки. — Ну? — спросил Витас. Он изображал из себя циника. — Нет… — ответил я. Оба мы проводили ее взглядом. — Гина? Здесь знакомятся быстро. Ты ходишь есть в ту же столовую. Тем же автобусом ездишь на пляж. Под тем же навесом прячешься в тень и на тот же крючок вешаешь то, что тебе не нужно на берегу моря. Теплого моря, горячего моря. — Гина? Стрекочут цикады. Они могут надоесть, а могут и восхищать, как соловьи. — Гина? — Видел барельеф, высеченный на скале? — спрашивает она. — Видел. — Он писал хорошие стихи и нравился женщинам. Верно? — Он приезжал сюда отдыхать. Темнеет резко. Просто чьим-то мановением руки сумерки набрасывают свое покрывало, розовеют вершины Ай-Петри, а луна освещает половину моря. Почему только половину — я не знаю. — Когда он был жив, он был… теплым. А его барельеф на скале — все равно холодный камень. Или чуть тепловатый — когда солнце нагреет. Мимо идет Витас. Она провожает моего друга долгим взглядом. — Мне холодно, — произносит она. Я набрасываю ей на плечи свой пиджак. — Да? — спрашивает Витас. Похоже, этот взгляд притянул его, заставил вернуться. — Нет, — отвечаю я, и это правда. — Гина? Она сидит возле маленького бассейна и бросает хлебные катышки. Они плюхаются в воду и исчезают. Может, падают на дно, а может, невидимые рыбы их заглатывают. Днем рыбки красивые, золотые, а теперь — темно. На поверхности воды, как в зеркале, отражается высоко висящий фонарь. Что за ним — неизвестно. — Гина? Три маски с высунутыми языками заливают воду в бассейн. Вода словно бьет из родникового ключа, поднимает цветные искры — одну, другую, десятки. — Гина? Она вздрагивает: — Уже поздно? Пора спать? Я забыла… Она поднимается, идет. Я — следом. Лестница из каменных плит. Поднявшись наверх, останавливаемся. Потому что она останавливается. И осматривается. На этот раз Витас не проходит. Он, ясное дело, спросил бы: «Да?» Он изображает из себя циника. Я серьезно ответил бы: «Нет». — Поехали завтра в горы… Будем жарить шашлык… пить терпкое молодое вино… руками есть настоящий узбекский плов… — Нет, — ответила она. — Гина? Ветер едва шевелит листья деревьев, но созревший миндаль все равно осыпается — плюх, плюх, плюх. Зеленые скорлупки лопаются, как раковины мидий в ручье. Рыжий ноздреватый плод — кажется, сожми его пальцами — и ядро уже в горсти. Так только кажется. Без двух камней скорлупу не расколешь. — Гина? Миндаль падает — слышно, потому что это звуки глухие, а цикады — те стрекочут, их звуки то переплетаются, то разделяются, то сливаются. — Гина? Она сидит, съежившись, на скамейке. — Уже? Уже пора? — Нет. — Ты всегда выходишь погулять перед сном. — Сегодня я вышел пораньше. — А-а… Я знаю жгучую тайну Гины. Четыре месяца назад она родила мертвого младенца. И бежала. Прибежала сюда, к Черному морю, где стрекочут цикады, искрятся горные вершины, где в лунном свете плещется теплая вода, где какой-то белый дом на каком-то взгорке над каменными ступенями. — Пойдем собирать миндаль. — Темно, не найдем. — Его здесь много. — Нет, он горький. Смотрюсь в зеркало. — Пора, — говорю ей. Она смотрит на меня. Обнимаю ее за плечи, плечи вздрагивают. — Гина, в твоих глазах… — В самом деле? — В самом деле. Потому что уже слышны шаги. — Иди один. Сегодня я останусь. Ты не обидишься? По длинной извилистой лестнице — шорох шагов. Витас всегда возвращается в такое время. Гина поднимается, подходит совсем близко, смотрит вверх, мне в лицо. Она смеется странным смехом. — Ты знаешь, что такое время? Что это — время?.. Я ничего не отвечаю. — …порой за какие-то- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (10) »
Последние комментарии
13 часов 27 минут назад
15 часов 44 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 6 часов назад
1 день 11 часов назад
1 день 15 часов назад