Звезды Сан-Сесильо [Элизабет Эштон] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Звезды Сан-Сесильо
ГЛАВА 1
Лайза критически осмотрела себя в зеркале. Она слегка печально улыбнулась, найдя, что выглядит превосходно. И это ее последний вечер в Сан-Сесильо! На ней было платье с огромными красными маками по подолу, новое, совсем неношеное, сшитое из простой тафты цвета слоновой кости, и этот теплый оттенок удачно гармонировал с ее загорелыми руками и плечами. Волосы блестящими, золотыми крыльями падали на плечи, а серые, как дым, глаза глядели застенчиво. Лайза подкрасила губы ярче, чем обычно, и они приобрели нетерпеливый и многообещающий вид. Она вздохнула, подумав, что это ее последний вечер в Сан-Сесильо, а последние вечера, когда остальные тринадцать прошли совершенно непримечательно, редко чем запоминаются. А если и запоминаются, то только с грустью: ведь завтра вечером Испания уже будет принадлежать ее прошлому. Лайза подошла к окну и загляделась на звезды, висящие над спящим морем. Они были такими огромными, что Лайза смотрела на них с удивлением. «Как лампочки, — мечтательно подумала она, — как лампочки, подвешенные на невидимых ниточках». Каждая из них отражалась в морской воде, и это было похоже на фосфоресцирующее мерцание. Лунный свет придавал пляжу призрачный вид, а причудливые скалы вдоль пляжа напоминали монстров, припавших к земле во мраке ночи. Вдоль всего берега, как ниточка жемчуга, светились белые огни. Это сверкали огни отелей, вилл, возвышавшихся на склонах, и одиночных яхт, стоявших на якоре вдоль побережья. Эта безмолвная, спокойная тишина была напоена ароматом цветов, усыпавших сады Сан-Сесильо. Лайза вернулась к туалетному столику и, нанеся последний штрих, еще раз слегка припудрила нос. Подушив за ушами, она надела небольшой кулон на платиновой цепочке. «Какое это имеет значение, — пронеслось у нее в голове, — если вся моя свежесть впустую растратится в пустынном зале ресторана отеля?» В этот последний вечер она закажет бутылку шампанского, попробует одно или два блюда, которые не могла позволить себе раньше, и получит столько новых впечатлений, сколько сможет увезти с собой в Англию в конце одного и единственного в ее жизни отпуска за границей. Она не могла сказать, получила ли удовольствие от этого отпуска. Спускаясь в лифте, она заранее знала, что ждет ее в ресторане. Будет оркестр, состоящий в основном из гитаристов, мягко, но с чисто испанской экспрессией играющий на фоне пальм и колонн, увитых цветами. Из широко раскрытых окон будет доноситься ленивый плеск волн и шепот моря, а в зале будут стрелять пробки от шампанского да звучать женский смех. Большинство дам будут великолепно одеты — гораздо лучше, чем она в своей простенькой тафте с нарисованными от руки маками на юбке — и увешаны невероятными драгоценностями. Мужчинам же вечерние костюмы придадут необычайно респектабельный вид. Некоторые, конечно, предпочтут белые облегающие курточки и цветные кушаки, которые ей нравились больше, чем обычные вечерние костюмы. А так как это Испания, большинство из них будут черноволосыми, с лоснящейся кожей на открытой груди. При свете огней все они будут курить сигары и пить кофе с ликером. И будет среди них человек с волосами, чернее которых она не видела никогда в жизни. По крайней мере она надеялась, что в этот вечер он придет! И он будет сидеть за столиком, скромно укрытым в нише, склонив свое худое задумчивое лицо над газетой или книгой. Он еще ни разу не взглянул на Лайзу, в то время как она сама нередко посматривала на него. У этого человека всегда непроницаемый, отчужденный вид, служащий ему, по-видимому, защитой от посторонних вторжений. Официанты, обслуживавшие его с подчеркнутым вниманием, никогда не нарушали установленного барьера. На фоне страниц газеты или книги выделялись его красивые руки с тонкими, смуглыми, сильными пальцами. Постоянно спокойное лицо отличалось редкой красотой — казалось, он сошел со старинной гравюры или цветного витража. Только однажды Лайза увидела, как он обедал с кем-то, и это была дама, восхитительная дама лет тридцати, с пламенными волосами, просто уложенными косами вокруг царственной головы. Ее глаза напоминали таинственный черный бархат; шея белела, как цветок магнолии, и вокруг этой шеи, как и в ушах, сверкали каплями воды бриллианты. Она держалась холодно-равнодушно, что гармонировало с отчужденностью ее компаньона. Во время обеда ни один из них не засмеялся и даже не пытался казаться веселым, хотя, на посторонний взгляд, оба были довольны. После обеда, хоть это и был торжественный вечер, они не стали танцевать, а уселись на террасе с бутылкой вина и блюдами с соленым миндалем и оливками на разделяющем их маленьком столике. Та ночь была напоена запахом сосен, растущих вокруг Сан-Сесильо, и ароматом бесчисленных цветов, затаившихся в сумерках. На даме было золотистое платье, сверкающее, как чешуйчатая кожа змеи, а губы накрашены алой помадой, и весь ее таинственный облик говорил о пресыщении: ей уже не к чему больше стремиться! В следующий раз этот человек — ему было лет за тридцать пять, и, судя по всему, он происходил из этих мест — делил свой столик за ланчем с маленькой некрасивой девочкой со смоляными волосами и ее няней, очень похожей на англичанку. Ее голос ясно доносился до Лайзы, и она слышала, что та по-английски жаловалась на непослушание своей воспитанницы, на что последняя отвечала вызывающим смехом, вместо того чтобы каяться в своих грехах. Лайза почувствовала необыкновенную симпатию к девочке, вернее, ее притягивал проказливый взгляд огромных глаз с длиннющими ресницами — единственная подкупающая черта на ее некрасивом личике. Но сегодня вечером, проходя через вращающиеся двери в ресторан, Лайза почувствовала, что может и не увидеть этого тонколицего человека. И оказалась права. Столик был пуст. Лайза с трудом, без всякого аппетита, осилила несколько блюд, а столик все еще напоминал необитаемый остров, хотя и украшенный красными, как вино, гвоздиками. То, чего Лайза ждала весь день, не произошло, и теперь уже нет никакой надежды… Надежды на что? — задавала она себе вопрос, выходя в теплую, мягкую ночную тишину. Она не могла, вернее, не хотела отвечать себе на этот вопрос, но разочарована была отчаянно. Когда она, опершись о парапет террасы, стала наблюдать за парами, прогуливающимися в сумраке сада, в горле у нее появился комок, причинивший ей легкую боль. Из ресторана доносилось беспрерывное бренчание гитар, а пары в саду явно занимались одним и тем же делом — искали уединения, где никто не сможет грубо ворваться в их мир и нарушить магию вечера… И только Лайзе было не с кем поговорить, лишь у нее не было никого, кто бы горячо желал ее общества! Она сошла на ступеньки террасы, остро ощущая неловкость от своего одиночества. Не то чтобы она чуралась общества или с трудом заводила друзей. Нет! Но у нее в этот отпуск было так мало денег, что она поневоле держалась особняком. С самого начала она поняла: если проявит слабость и начнет посещать балы, то неизбежно потратит денег больше, чем может себе позволить, а она не из тех, за кем мужчины гоняются толпами и тратят на них деньги! Лайза была застенчивой, осторожной девушкой. И хотя мужские взгляды часто останавливались на ярких крыльях ее волос и хрупкой девичьей фигурке, ее чопорный вид быстро отпугивал их. Вероятно мужчины считали, что к ней лучше не подходить, уж больно серьезной она казалась, а серьезность и отпускное настроение сочетаются редко. Лайза даже и не замечала восхищенных мужских взглядов. С тех пор как она приехала в Сан-Сесильо, для нее существовал только один мужчина — темноголовый и никогда не смотревший в ее сторону. Эта темная голова с темными глазами — а она была уверена, глаза были тоже темными — находилась от нее так же далеко, как звезды! Ступая по окаймленной цветами дорожке, она с мучительной надеждой думала, что судьба, может быть, все-таки окажется к ней доброй и позволит в последний раз увидеть его! Разве недостаточно, что ей приходится возвращаться в Англию, не имея работы, потому что миссис Гамильтон-Трейси придала их ссоре значение несколько большее чем того заслуживало купание ребенка в ванне? Купание проходило как обычно; температура воды была в точности такой, какая требовалась, и лишь по случайному стечению обстоятельств Родди, шаля, повернул горячий кран именно в тот момент, когда его мамочка вернулась из Лондона разгоряченная, разочарованная и раздраженная. Родди закричал, что его ошпарили, а Энн в это время радостно носилась по комнатам, восторженно визжа, что она тоже ошпарилась, потому что вода была, по ее словам, «сплошной кипяток»! Миссис Гамильтон-Трейси в ярости повернула кран с холодной водой, вытащила сына из воды и заявила, что никогда и представить себе не могла, что такое может произойти. Родди крепко обхватил маму своими мокрыми ручонками, и ее дорогой костюм был испорчен. Та же участь постигла кружевное жабо на ее белой блузке и замшевые туфли. Лайза потом долго трудилась над костюмом, но даже ее искусство гладильщицы не смогло вернуть ему прежней красоты, и его пришлось отдать уборщице. За одной бедой последовала другая, когда Лайза обнаружила, что от нее ожидают выполнения обязанностей не только няни, но и служанки. Миссис Гамильтон-Трейси вывалила перед ней груды своего белья, заявив, что оно чудовищно запущено. Лайза никогда не представляла себе, что в ее обязанности входит чинить нейлоновые чулки, подрубать и выпускать белье, очищать от сигаретного пепла вечерние платья. Она уже больше года служила в семье Гамильтон-Трейси, но этот новый круг обязанностей перед ней очертили только сейчас. Она поняла, что миссис Гамильтон-Трейси хочет избавиться от нее. Мистер Гамильтон-Трейси был добрым человеком — слабость, совершенно чуждая его жене, — и у нее это вызывало негодование. Она почти не интересовалась мужем, но участие, с которым мистер Гамильтон-Трейси отнесся к их служащей, привело ее в ярость. Возможно, в ней говорила ревность. Вот так, как раз накануне отпуска, на который она бережно накопила немного денег, Лайза осталась без работы. Разумеется, она не сомневалась, что, вернувшись, быстро найдет работу. На свете столько детей! Несмотря на унизительный отзыв, который ей, может быть, даст миссис Гамильтон-Трейси, она же прирожденная няня! Она любила их, а они — ее, даже проказник Родди горько рыдал, когда узнал, что она ушла и больше уже никогда не вернется. Лайза прошла через узорные чугунные ворота отеля и оказалась на булыжной основной дороге Сан-Сесильо. Машины со свистом проносились мимо нее при свете огней отеля. Длинные, с обтекаемыми кузовами, окрашенные в пастельные тона — такие как, например, цвет девонширского варенца, или голубой, — они сверкали блеском хромированной отделки. Она видела, как празднично и свободно выглядели те, кто сидел внутри, откинувшись на спинки сидений. У нее перед глазами расстилалось море, а с площади доносились веселые звуки аккордеона и голоса смеющихся людей. Она понимала, что если присоединится к этим людям, веселящимся на площади, то окажется совершенно не к месту — английская девушка с поразительно английскими волосами среди темноволосых испанцев и девушек, все еще носящих мантилью и в волосах розу, которая могла быть в подходящий момент брошена поклоннику. Нет, море делало ей ясный знак, она спустилась к нему и подошла к маленькой пристани, о подножье которой слабо ударяли волны. Она чувствовала себя обиженной, и ей хотелось плакать, потому что судьба обошлась с ней немилосердно, а это ее последний вечер! Она ощущала себя нищенкой, посмевшей поднять глаза на короля. Только король-то в течение этих двух недель так и не заметил, что она здесь, что она припала бы к его ногам в ожидании одного лишь милостивого взгляда, брошенного на нее. Она стояла, прислонившись к парапету пристани, и ей было стыдно, потому что она не могла ни на что претендовать даже в мыслях. Ей двадцать четыре года, и она никогда еще не знала любви, но она никогда не сможет избавиться от воспоминаний о человеке другой национальности и, разумеется, не ее круга. Он принадлежал к кругу посетителей дорогих отелей с почтительными официантами, украшенных бриллиантами женщин, девочек, за которыми ухаживают хорошо обученные английские няни в нарядных униформах. Няни-англичанки! Ее осенила головокружительная идея, но она смотрела на то, как луна медленно поднимается над морем, как огромный золотистый фонарь, зажженный кем-то наверху. Луна постепенно всходила и, становясь ясной и бледной, проливала свой свет на море, где возникала серебристая лунная дорожка. Лайза повернулась и обнаружила, что высокий каблук ее туфли застрял между булыжниками. Она попробовала вырвать каблук, но безуспешно. Тогда она вынула ногу из туфли и попыталась освободить туфлю, но и это не получилось. Лайза в отчаянии подумала, на что это будет похоже, если она вернется в отель в одной туфле, но в этот момент какой-то человек, прогуливавшийся по берегу и задумчиво куривший сигарету, заметил ее и, поняв, что она попала в трудное положение, поспешил к ней на помощь. — Простите, сеньорита! — очень спокойно произнес он, нагнулся и быстро освободил туфлю. Он протянул ее Лайзе, посмотрев на нее грустными темными глазами. — Вам было бы неудобно идти босой! — добавил он, но Лайза лишь пристально смотрела на него. — Да! — наконец сказала она. — О да! «Интересно, — подумала она, — это галлюцинация или судьба?» — Вы не думаете, что хорошо бы надеть ее? — предложил он, чуть заметно улыбнувшись красиво очерченными губами. Так как она продолжала стоять перед ним с туфлей в руках, он взял туфлю, нагнулся и сам надел светлую атласную туфельку на стройную ногу девушки. Выпрямившись, он посмотрел на нее с высоты своего роста, на несколько дюймов превышавший ее собственный, и в его взгляде сквозила легкая насмешка. — Мне следовало это сделать сразу, не так ли? — заметил он. — Хотя башмачок потеряла Золушка, вы-то уж на нее совсем непохожи!ГЛАВА 2
Лайза была настолько убеждена, что все происходящее лишь плод ее страстных мечтаний, что первые несколько секунд ее мозг отказывался нормально работать. Она продолжала пристально разглядывать его своими большими темно-серыми глазами, что, конечно, польстило бы ему, знай он ключ к разгадке этого взгляда. Но он явно не мог понять, чем вызван такой интерес к его персоне, и вдруг озадаченно нахмурился. — Не встречал ли я вас раньше? — спросил он. — Уверен, что встречал! Лайза с трудом проглотила слюну: от волнения у нее пересохло в горле. — Да, — ответила она. — Мы живем в одном отеле. — В «Каравелле»? — Да. На этот раз он поднял брови: — Тогда я, должно быть, заметил вас в ресторане или на террасе. Я не часто посещаю парк при отеле и совсем не бываю на пляже — во всяком случае днем, — так что, скорее всего, я видел вас в ресторане. Вы живете в Сан-Сесильо, сеньорита? — Я здесь жила всего две недели, — призналась она, и ее сердце учащенно забилось, ведь в конце концов он обратил на нее внимание. — А завтра, — добавила она с бесконечным сожалением, — я уезжаю! Он улыбнулся: — Вы говорите так печально, сеньорита, потому что полюбили Сан-Сесильо? Многих англичанок больше привлекает Коста-Брава, а вы явно настоящая англичанка! — Правда? Он оглядел ее с дерзкой улыбкой: — Да, настоящая! Они пошли рядом вдоль освещенного лунным светом берега. На нем был белый смокинг, и от ее зачарованных глаз не ускользнуло, что к лацкану была приколота винно-красная гвоздика, источавшая пряный аромат. Он благоухал отборными сигарами и ароматом прекрасного мужского крема для бритья. Лайза, украдкой поглядывая на него, видела его гладкое и четко очерченное лицо, черные как ночь волосы, пышно поднимавшиеся надо лбом. — В слове «прощай» всегда есть какая-то печаль, — безупречно, но с легким акцентом произнес он по-английски. — Прощание с местом, где был счастлив, пусть даже недолго, всегда расстраивает, потому что в нем столько безысходности. Знаешь, что такое больше не повторится в точности, как бы ты ни стремился к этому. — Да, это относится ко всему в жизни, правда? — намекнула она застенчиво, но заинтересованно. — По-моему, один из ваших поэтов — нет, французский — сказал, что в каждом расставании заключено немного смерти, — угрюмо добавил он, почти бесшумно шагая рядом с ней. Взглянув на ее вьющиеся золотистые волосы, печальные брови и энергичный подбородок, он улыбнулся: — Что же касается меня, я живу только в Мадриде, и мне нет необходимости печалиться, когда я прощаюсь с Коста-Бравой. — Вы часто приезжаете сюда? — осведомилась она, и комок застрял у нее в горле, потому что с каждой минутой приближался момент прощания, а по какой-то иронии судьбы встреча их произошла только в ее последний вечер. — Не очень часто, но здесь можно найти очень приятное убежище от городской жизни. А сейчас я подыскиваю дом. — О, правда? — Дом на лето, виллу, где я смогу поселить свою семью. — О да, — повторила она тише. — Мою дочь и няню-англичанку. У Лайзы так и вертелось на языке: «И вашу жену?» — но у нее не хватило мужества вслух произнести эти слова. — В Мадриде становится очень жарко, когда наступает лето, — объяснил он. — А здесь на берегу обычно свежо, и, конечно, морской воздух имеет тонизирующий эффект. Моя дочь не особенно сильна; она не так давно перенесла серьезную болезнь, и я просто обязан на лето отправить ее за город. Потом, осенью, она сможет пойти в школу в Англии, как и было запланировано. — В Англии? — как эхо повторила она. — Вы доверяете английским школам? — В данном случае да, — ответил он. — Моя жена была наполовину англичанкой. — Была наполовину англичанкой!.. — Лайза перевела взгляд на море, и переливчатое мерцание ослепило ее. Он вдовец, и судьба позволила ей познакомиться с ним на один-единственный вечер! — По-моему, я на днях видела вашу девочку. Она завтракала с вами. Он вдруг остановился, и в его голосе послышались несколько виноватые нотки: — Простите, сеньорита, но я говорю с вами о своих делах, а у меня не хватило хороших манер, чтобы представиться! Меня зовут Хулио Фернандес. Я более чем счастлив, что вовремя проходил мимо и вызволил вашу босоножку из цепких объятий булыжника! Он говорил с юмором, но голос его был полон мягкой искренности и теплоты, как будто его горячие пальцы касались самого ее сердца. Она обратила к нему полный нетерпеливого желания взор, придававший ей особую привлекательность при лунном сиянии, и, откинув с плеч яркие пряди волос, ответила: — А я Лайза Уоринг — Элизабет Уоринг. Уверена, мне пришлось бы расстаться со своей туфлей, не пройди вы мимо. — А вместо этого она еще крепче сидит на вашей ножке! — Он посмотрел на ее ногу, заинтригованный тем, как она мала. — Вы торопитесь в отель, мисс Уоринг? Или, если уж мы познакомились, вы согласитесь выпить со мной бокал вина в вашу последнюю ночь в Сан-Сесильо? Сначала Лайза с трудом могла поверить своим ушам, потом чуть не задохнулась от счастья. — Это было бы великолепно! На нее смотрели темные, загадочные глаза, блестящие как озера в тенистом лесу ресниц, и в них отражались две сияющие звезды. — Прекрасно! — воскликнул он. — Я счастлив! Здесь неподалеку есть таверна, где сейчас не должно быть очень много народу. Мы выпьем за ваше возвращение в Сан-Сесильо, если вы действительно хотите вернуться сюда в будущем. — В не слишком отдаленном, — ответила она несколько неуверенно. — Просто в будущем, которое наступит, вероятно, скорее, чем вы думаете! Таверна находилась неподалеку от пристани, и им пришлось немного пройти назад. Сквозь открытую дверь, как водится, неслась музыка, а грубые деревянные скамейки и столы, стоящие на прохладном каменном полу, освещал мягкий свет. Особый шарм таверне придавали тянущиеся по стенам виноградные лозы и множество растений в горшках. Несмотря на простоту обстановки, вино оказалось лучшим из всех, какие она когда-либо пробовала. Она понимала, что вряд ли является знатоком, но и будучи неискушенной, все же отметила качество этого искрящегося напитка. Он был золотистым, сверкающим, как спелый абрикос, и прозрачным, как стеклышко. Пузырьки воздуха, плавающие в нем, привели ее в восторг. — За ваше будущее счастье, мисс Уоринг, — официальным тоном провозгласил Хулио Фернандес, — за то, чтобы удача всегда улыбалась вам, и за ваше возвращение в Сан-Сесильо! — У меня нет никаких шансов вернуться в Сан-Сесильо, — несчастным голосом призналась Лайза. — А почему? Сама не понимая почему, она решилась посвятить его в свои дела. Лайза неожиданно рассказала ему, как она копила деньги на этот отпуск, и о несчастье, случившемся с ней буквально накануне отъезда. Вернувшись в Англию, она окажется без работы, и ее тревожило, что это может продлиться очень долго. Совершив этот экстравагантный поступок — поездку в Испанию, — она практически осталась без средств к существованию. Фернандес удивился и нахмурил брови. Похоже, что откровения Лайзы слегка шокировали его. — Но ваши родственники? — поинтересовался он. — У вас нет родителей? Вы совсем одна? Лайза призналась, что осталась без родителей, когда училась в последнем классе школы, но ей досталось немного денег на обучение, и ее поместили в детский приют. После окончания школы она работала в двух домах няней-гувернанткой, а в одном — просто гувернанткой ребенка постарше. Наконец она получила работу, которую только что потеряла так неудачно и которая включала в себя столько обязанностей, что фактически она становилась «прислугой на все». Она без всякого стыда признавалась в этом человеку, сидящему за столиком напротив нее, вероятно потому, что была уверена — после сегодняшней ночи она его больше никогда не увидит. И вообще у нее не было никаких причин скрывать истину, и она заметила, как он смотрит на нее, словно никогда ничего подобного не видел. — Да, хотя я и сказал, что вы не похожи на Золушку, — заметил он, — ваше будущее так же неопределенно, как и у нее! — К сожалению, — ответила она, глядя на пузырьки в бокале. — Если не считать того, что с момента, когда Золушка потеряла свой башмачок, у нее все начало складываться удачно! — Скажите, — осведомился он, — какая у вас квалификация, образование? Вы упомянули, что работали гувернанткой у ребенка старшего возраста. Полагаю, это было труднее, чем присматривать за малышами? Вы успешно справлялись со своей работой? Или она оказалась вам не по силам, ведь вы сами еще так молоды? — Он улыбнулся, стараясь смягчить свои вопросы. — Нет, я работала вполне успешно. Девочка из-за болезни целый год не ходила в школу, и, по-моему, я ей очень помогла. Во всяком случае — ее серые глаза были полны любви и воспоминаний, — мы полюбили друг друга, и для нас обеих было настоящим несчастьем, когда ей опять пришлось пойти в школу. — Вы хотите сказать, вам пришлось расстаться? — Да, но мы до сих пор переписываемся, не только с девочкой, но и с ее родителями. Они прекрасно относились ко мне! Он бросил на нее задумчивый взгляд. — Вероятно, им было легко быть с вами добрыми, если вы, как это говорится у вас, у англичан, «делали свое дело». Она молчала, сердце ее учащенно билось, — несомненно, из-за довольно крепкого вина. — Позвольте мне кое-что сказать вам, мисс Уоринг, — вдруг сказал он. — Я работаю врачом — у вас это называется врачом-консультантом — в Мадриде. У меня девятилетняя дочь, оставшаяся без матери. Она несколько месяцев была серьезно больна, а теперь, когда дело идет на поправку, мне, как Я уже говорил, хочется, чтобы она некоторое время пожила на берегу моря. Здесь, в Коста-Браве. По-моему, я нашел подходящую виллу, и Жианетта будет под присмотром няни-англичанки. Но няня не всегда справляется с Жиа, вероятно потому, что в Жиа есть что-то от обезьянки, — улыбнулся он, и глаза его смягчились. — Мне кажется, ей нужна именно гувернантка. Молодая, живая и понимающая детей, вероятно похожая на вас. — Вы хотите сказать… — Лайза почувствовала, что ее сердце оборвалось и снова бешено забилось. — Я хочу сказать, что если вы останетесь здесь в Сан-Сесильо и получите работу в испанской семье, это решит и ваши и мои проблемы. Если позволите, я стану вашим работодателем! Это было настолько фантастично, что Лайза точно решила: она опьянела. Не следовало ей пить второй бокал! Она вообразила себе, что из всех мужчин именно он предлагает ей работу! Хулио насмешливо смотрел на нее, а она тем временем судорожно подыскивала слова, чтобы достойно принять его предложение. — Может быть, вы боитесь, что вам будет нелегко привыкнуть к испанскому образу жизни? — предположил он, видя ее замешательство. — Отпуск здесь очень приятен, но сможете ли вы прожить в этой стране несколько месяцев, по крайней мере до осени? Ведь именно этот вопрос вы сейчас себе задаете? Она покачала головой, и он увидел в глубине ее огромных серых, чисто английских глаз чрезмерное потрясение. — Нет. Мне бы очень хотелось остаться, но вы… вы же ничего не знаете обо мне! Как вы могли предложить мне стать гувернанткой вашей дочери, если ничего обо мне не знаете? — Правильно, — согласился он, и его рассудительный, трезвый голос удивил ее. Все тотчас же встало на свои места. — Я же могу навести о вас справки. Вы дадите мне адрес родителей девочки, которая была больна, и я свяжусь с ними. А также с вашей последней хозяйкой, но не бойтесь, я не придам большого значения ее словам, хотя чувствую, мне было бы неплохо поговорить с ней. Ради блага моей дочери, вы же понимаете? — Разумеется! На какое-то мгновение Лайза задумалась: а хочет ли она оставаться в Испании? Он очарователен, мягок и вежлив, этот врач из Мадрида, но за этой мягкостью скрывалась непоколебимость и несгибаемость. Он может быть непреклонным, если захочет, и его обаяние — неотъемлемое свойство его происхождения. Оно объяснялось латинской кровью, придававшей горячий блеск его глазам, которые также могли быть холодными как лед. Хулио чувствовал, что девушка колеблется. — Ну ладно, — мягко произнес он, — вам решать. Если вы захотите остаться и я получу хорошие рекомендации, я смогу предложить вам работу здесь, в Сан-Сесильо. А тем временем несколько дней вы можете пожить в том же отеле за мой счет. Вас это устраивает, сеньорита? — Я могу несколько дней прожить и за свой счет, — ответила она. Доктор медленно поднялся, давая понять, что беседа окончена. — Как бы то ни было, думаю, вы поживете в отеле за мой счет. Когда он покидал ее у входа в отель, она всем сердцем пожелала ему спокойной ночи. Поднявшись в лифте и оказавшись в своей комнате, она вышла на балкон, где долго смотрела на сверкающие бриллиантами звезды, рассыпанные по бархатному небу над Сан-Сесильо. Звезды Сан-Сесильо!.. Она всегда будет помнить их, что бы с ней ни случилось и где бы она ни оказалась!ГЛАВА 3
Казалось, что, хотя бы даже и на время, Сан-Сесильо предъявлял на нее свои права. Тремя днями позже Лайза завтракала в отеле «Каравелла» с доктором Фернандесом и его дочерью Жиа. Жиа вблизи оказалась еще более некрасивой, и Лайзу заинтересовало, какова же была мать девочки, потому что сам доктор Фернандес, бесспорно, отличался необыкновенной красотой. От отца девочка унаследовала лишь поразительно густые черные ресницы, обрамляющие постоянно сверкающие зеленовато-карие глаза. Они с интересом вглядывались в окружающий мир и говорили о душевном здоровье и силе, которую будет трудно подчинить. В целом же девочка была еще тщедушной и слабенькой после перенесенной болезни. — Вы говорите по-английски не так, как мисс Гримторп, — заметила она, с интересом разглядывая Лайзу через столик. — Она не любит, когда я называю ее няней, потому что от этого чувствует себя старой, так что я называю ее Гримми. Вы хотите, чтобы я звала вас мисс Уоринг? — Можешь звать меня как хочешь, — ответила Лайза, улыбнувшись девочке так, как всегда улыбалась своим питомцам. Эта улыбка всегда имела неизменный успех. — Вы не похожи на Гримми, — призналась ей Жиа, прищурив глаза и продолжая изучать ее. — Вы хорошенькая, правда, папа, она хорошенькая? — обратилась девочка к отцу. Он строго посмотрел на грейпфрут, который она довольно беззаботно скребла ложечкой. — В высшей степени невежливо комментировать чью-то внешность, когда человек может это услышать, — напомнил он дочери. — Ах, я так боялся, что это случится! — добавил он, когда долька грейпфрута упала на накрахмаленный ярко-розовый подол ее платья, и девочка виновато потупила глаза. — Какова бы ни была Гримми и как бы она ни выглядела, она, кажется, не научила тебя прилично вести себя за столом! — Прости, папа, — прошептала она, как показалось Лайзе, жалобно. — Lo siento mucho [1], — добавила она по-испански. Его суровое лицо не смягчилось, и хотя поведение Жиа удивило Лайзу, ее привела в негодование реакция отца. Жиа явно стремилась сделать все, чтобы порадовать его, но наталкивалась на удивительное непонимание и не получала поощрений. Вероятно, ему свойственно критически относиться к детям, даже если это его единственная дочь, оставшаяся без матери. — Не о чем волноваться, — заметила Лайза, наклонившись, чтоб вытереть пятно на хлопчатом платье своей салфеткой. — Ну вот! Едва заметно! — сказала она через секунду. — И во всяком случае, — с улыбкой посмотрела Лайза на потупленное личико, — на море случаются вещи и похуже! — Правда? — серьезно осведомилась Жиа. — Гораздо хуже… — несколькими аккуратными движениями пальцев Лайза засунула уголок салфетки Жиа за воротник ее платья так, что ему более ничто не угрожало. — Это английская поговорка — разговорное выражение. Надеюсь, в испанском языке их множество. Попав, как рыбка на приманку, Жиа начала вспоминать все известные ей пословицы и поговорки. Это отвлекло ее, и она оживленно болтала, ничуть не расстроенная тем, что суровый отец не принял участия в их легкомысленной болтовне с Лайзой. Он сидел, наблюдая за ними, и курил сигарету, пока не подали кофе. После завтрака он спокойно сказал Лайзе: — Я собираюсь еще раз посмотреть на коттедж, который пока не решился снять. Не пойдете ли вы со мной взглянуть на него? — О, конечно, — сразу же согласилась Лайза, добавив несколько неуверенно: — По крайней мере, мне хотелось бы, если вы считаете, что это как-то может коснуться меня. Я хочу сказать, если вы все еще серьезно думаете взять меня на работу. — Я получил ответ на телеграмму, в которой навел справки о вас, — ровным голосом ответил он. — Отзывы вполне удовлетворительные. Теперь дело за вами: устраиваю ли я вас как работодатель, и если это так, то мы должны кое-что сделать. Я могу связать вас с моим поверенным в Мадриде… — О, в этом нет необходимости, — вежливо заверила она. Он удивленно поднял брови, и она ощутила себя юной, неопытной и чуть неловкой. — Важно, чтобы вы нисколько не сомневались во мне как в человеке, который будет платить вам жалованье и в некотором смысле нести за вас ответственность, а я был уверен, что мой ребенок будет с вами в безопасности, — заметил он. Лайза покраснела. — В некотором смысле отвечать за вас… Это звучало странно. Ведь она наблюдала за ним каждый вечер в течение двух недель, и у нее никогда не возникало и мысли познакомиться с ним! — Вы меня понимаете? — спросил он. — О да, да, — серьезно ответила Лайза, — мне понятно! — Вот и хорошо, — сухо констатировал он. — Будучи столь незащищенной, вы не можете позволить себе пренебречь любой предосторожностью, которая гарантирует ваше благополучие. И тут Лайза задала себе вопрос, а не упрекает ли он ее за английский способ случайно заводить знакомства? На большой скорости они ехали вдоль берега на его огромной белой машине с каштановой обивкой. Жиа сидела на заднем сиденье, как ей велел отец, а Лайза — рядом с ним. Робкий намек на то, что впереди много места и Жиа вполне может поместиться вместе с ними или на коленях у Лайзы, мгновенно наткнулся на резкий отпор. — Я хочу поговорить с вами, — объяснил он. — «А дети, — цитирую одну из ваших английских пословиц, — любят подслушивать», — и в его голосе появились суховатые нотки, уже знакомые ей. Хотя он и сказал, что хочет поговорить с ней, всю дорогу до виллы они молчали. Время от времени он обращал ее внимание на что-нибудь интересное, будь то маяк на мысе, выступающем из переливчато-синего моря, скалы, получившие подходящие им имена из-за этих историй, сияющий поток поросли, постоянно встречающиеся по дороге. Он называл ей наименования местных цветов и сравнивал их с менее блестящими экземплярами, которые можно увидеть в Англии… Когда она спросила его, знает ли он Англию, то получила утвердительный ответ. — Хорошо? — невольно поинтересовалась она. — Вполне, — кратко ответил он, и Лайза поняла, что ему не хочется продолжать этот разговор. Большую часть дороги Лайза сидела, откинувшись на роскошном сиденье, и смотрела на его тонкие загорелые руки, лежащие на руле. Хулио превосходно управлял мощной машиной, хотя дорога становилась все круче и труднее. День был жарким и томным, удаленная от воды гряда Пиренеев — темной, как лиловое небо; одни только горные вершины с шапочками снега и поля лаванды и льна яркими пятнами выделялись на фоне этой мрачной стены. И всегда по одну сторону от них было море, сверкающее всеми оттенками синего цвета. Белый пляж все больше и больше удалялся от них, пока люди на нем не превратились в крапинки, так же как их оранжевые и алые солнечные зонтики. Они быстро проносились через спящие деревни и мимо разбросанных там и здесь коттеджей. Было время сиесты, и движение на дороге не было оживленным. В воздухе витал сосновый аромат. К вилле они пробирались сквозь сосновые заросли, создававшие вокруг живую ограду. Когда он заглушил мотор, на них неожиданно обрушилась полная тишина. Жиа, сидящая сзади, слишком привыкла к белым зданиям с крышами из зеленой черепицы и кисточкам огненных цветов, свисающих, как пламя, на фоне окон, чтобы это зрелище привело ее в восторг, но Лайза почувствовала, что у нее перехватывает дыхание от удовольствия и восхищения. Перед ее взором предстали зеленые изогнутые чугунные решетки на балконах, вокруг одного из которых вились алые розы, и входная дверь из темного дуба, окованная железными полосками и оттого похожая на дверь церкви. Они вошли в холл, пол которого был выложен черными и белыми изразцами, витая лестница в стиле барокко вела в спальни. Стены были увешаны портретами, слишком впечатляющими для летней виллы. Мебель тщательно подобрана и в большинстве своем состояла из вещей, относящихся к определенной эпохе. Глядя на ковры и шелковые занавеси, подушки и орнаменты, Лайза подумала о том, что бы случилось, если бы кто-то их повредил. Она не была знатоком — настоящим знатоком — произведений искусства, но считала, что кое-что узнала в библиотеке Тинторетто, и изысканная греческая ваза из бронзы, стоящая на пьедестале, привела ее поистине в восторг. Наблюдая, как она благоговейно оглядывается вокруг, доктор Фернандес объяснил: — Это дом моего друга, и я уже договорился, чтобы снять его примерно на год. Здесь все останется так, как есть: за домом присматривает экономка, а за усадьбой — ее муж. Сейчас они в отпуске, но их можно вызвать почти незамедлительно. Вы могли бы переехать сюда дня через два? Лайза, немного удивленная, ответила: — Да, разумеется. Мисс Гримторп тоже приедет? — Нет, я решил выплатить ей месячное жалованье и отправить обратно в Англию. У нее не очень хорошее произношение, да и Жиа, по-моему, уже выросла, чтобы нуждаться в няне. Она должна сама учиться обслуживать себя, а вы будете ей гувернанткой-компаньонкой. — Понятно! В голове же у нее пронеслось: «Так вот как он поступает! Просто отсылает людей, когда они ему больше не нужны, и платит им месячное жалованье, чтобы смягчить отказ!» Неужели и с ней в один прекрасный день произойдет то же самое? Она заметила, что он довольно пристально наблюдает за ней в полумраке холла. — Вы думаете, что будете здесь одна? Только вы и Жиа? — О нет, — мгновенно возразила Лайза. — Здесь же будут экономка с мужем. — Точно. А сам я буду приезжать и, вероятно, иногда с друзьями. — Понятно, — снова произнесла она. Из полумрака дома они вышли в сад. Лайза подумала, что хотя сад и запущен — вероятно потому, что муж экономки стар, — это самая красивая запущенность из всех, какие она когда-либо видела. Розы были на редкость огромными и загадочно-экзотическими. С высоких белых стен дома свисали розовато-лиловые растения, напоминающие ломоносы. Кругом цвел жасмин. Зеленые кипарисы образовывали уже не аллеи, а темные туннели, кое-где росли миндальные и апельсиновые деревья, между которыми были протоптаны беспорядочные тропинки. Окна главных комнат выходили на большой внутренний дворик, где, наверное, было светло даже после заката. С улыбкой, осветившей его мрачное смуглое лицо, Хулио Фернандес показал Лайзе дорожку к пляжу, намекнув, что неплохо бы научить Жиа плавать. — Если, разумеется, вы сами плаваете, — уточнил он. — Да, конечно, я плаваю. Он мельком взглянул на нее и, наверное, представил ее себе не в махровом платье, а в коротком купальном костюме, облегающем ее по-детски стройную фигурку, покрывшуюся золотистым загаром под жарким испанским солнцем. Хулио отвел взгляд и шел, думая о чем-то своем, а Лайза и Жиа плелись за ним по дикому саду, похожему на сад в «Спящей красавице». Жиа неуверенно посмотрела на Лайзу. — Разве вам это не кажется странным, — спросила она, — мы только вдвоем в этом большом доме, без папы? — Но он будет иногда приезжать, — напомнила ей Лайза. — Ты же слышала, он сам сказал. — Да, — Жиа неожиданно вздохнула, — и он будет привозить друзей, а значит, и донью де Кампанелли! Лайза вопросительно взглянула на девочку. — А кто это такая? — Сердце у нее замерло. Жиа посмотрела на нее зеленовато-карими глазами, полными недетской стойкой неприязни. — Донья Беатрис де Кампанелли? Гримми говорит, что папа женится на ней! В Мадриде она часто бывает у нас, приезжала и сюда повидаться с папой. Она красивая, как и моя мама, которую призвали к себе святые ангелы, когда я родилась. Они с мамой были кузинами, но я не люблю ее, хотя мне очень хотелось бы иметь маму! Лайзу растрогали жалобный голос и вздох, последовавший за этими словами, и она покровительственно прижала к себе маленькую фигурку. Ей показалось, что она видит, как частички разрозненной мозаики становятся на свои места… Роскошная рыжеволосая женщина, обедавшая с доктором Фернандесом… Он проявляет мало любви к ребенку, несомненно потому, что его сердце разбито смертью жены, в которой он, как и всякий мужчина, обвинял ребенка. И теперь, почти через девять лет, он собирался утешиться с кузиной, так похожей на его жену! Вероятно, его также оскорбляла некрасивая внешность дочери, тогда как его жена была такой красавицей. Это еще одна причина, почему он обходился с ней так резко. Необоснованно резко. Когда они возвращались к машине, у Лайзы было такое чувство, что вилла, в конце концов, не так уж восхитительна, а заросший сад — просто преступление перед хозяевами виллы. Даже солнце не казалось ей таким золотистым, как прежде, а сосны вообще загораживали свет. Если уж она осталась здесь жить, она никогда не уедет отсюда такой, какой приехала сюда, — его клеймо пройдет через ее сердце, как тень от сосен на выстланном плитами полу дворика, но в отличие от этой тени, оставив свой неизгладимый след. Она была так уверена в этом, что села в машину абсолютно молча, и доктор Фернандес, включая зажигание, посмотрел на нее с некоторым любопытством.ГЛАВА 4
На обратном пути он задал ей несколько сугубо личных вопросов, и она автоматически отвечала на них, все еще пытаясь избавиться от влияния тех последних мгновений на вилле. — Вы должны простить меня, если вам кажется, что я вторгаюсь в ванту жизнь, — промолвил доктор, — но в данных обстоятельствах мне бы хотелось, чтобы все было выяснено. Вас действительно больше ничего не связывает с вашей страной? — Нет. — Она, казалось, на мгновение заколебалась. — Ничего, это правда. — Что вы имеете в виду? — У меня только дальние родственники. — Лайза печально улыбнулась. — Но они вряд ли идут в расчет, не так ли? — В Англии — вероятно, — признал он, — но в Испании мы придаем семье довольно большое значение. Семья по-настоящему дорога сердцу каждого испанца. Мы не расстаемся и не теряем связи друг с другом, как это, похоже, происходит у вас. — Он нахмурился, глядя на дорогу перед собой, и, кажется, не одобрял англичан с их обычаями. Лайза ловила себя на том, что ей интересно, в каких кругах он вращается в Мадриде и можно ли судить по этому худому умному лицу, что он находится в зените своей известности, а она подозревала, что это так и есть. Он не только производил впечатление умного человека, но был богат, что свидетельствовало об успехе. — В Испании, например, молодая женщина вашего возраста вряд ли искала бы средства к существованию. Кто-нибудь из ее семьи почти наверняка взял бы ее под крылышко, и, вероятно, она бы вышла замуж, а брачный контракт был бы составлен в ее пользу. — А мы в Англии предпочитаем заключать свои брачные контракты, когда решаем выйти замуж, — решительно ответила она. Хулио продолжал пристально всматриваться в дорогу, поглощавшую все его внимание. Он только слегка пожал плечами. — Я ведь просто заметил, что в нашей стране ваше положение было бы более прочным. Однако, — преодолев крутой поворот, продолжил он, — я пытался выяснить, насколько вы свободны в своих решениях и не связывает ли вас с родиной что-нибудь, кроме уз крови, что может заставить вас затосковать по Англии после нескольких недель, проведенных здесь. — Вы имеете в виду, — она предательски покраснела, хотя он и не смотрел на нее, — не помолвлена ли я? — У вас нет обручального кольца, но ваше сердце может быть занято! — чуть заметно улыбнулся он, когда она искоса взглянула на него. — Я — нет, я не… Я хочу сказать, что у меня никого нет! — Это самое предпочтительное, — произнес он таким тоном, словно с егодороги убрали последнее препятствие. — Вы легче адаптируетесь, если у вас в Англии не осталось никаких сердечных привязанностей и ностальгия не помешает вам выполнять вашу работу. От тех, кого я нанимаю, я требую хорошей работы и сосредоточенности, а также преданности в моих делах. — Он бросил на нее мимолетный взгляд. — Я задаю вам слишком много вопросов, мисс Уоринг? Не забывайте, что это мой единственный ребенок и его я доверяю вам, а вы будете предоставлены самой себе в мое отсутствие! — Да, я вас отлично понимаю! — Но именно в этот момент Лайза усомнилась, следует ли ей поступать к нему на работу, не разумнее ли передумать и извиниться за свой отказ. Он как-то необычайно хладнокровно говорил о ее сердечных привязанностях, словно надеялся привить ей иммунитет против них, по крайней мере пока она будет работать у него. — Вероятно, — неожиданно предположила она, — вы хотели бы получить обо мне более исчерпывающие сведения, прежде чем серьезно решить, стоит ли доверять мне девочку? — Нет, — он покачал головой так, как будто не видел в этом предположении ничего странного, но уже принял решение. — У меня складывается впечатление, что вы с Жиа отлично поладите, а это самое важное. Так что, если экономка и ее муж завтра вернутся, а они не очень далеко, я бы хотел, чтобы вы переехали на виллу послезавтра, и разумеется, вместе с Жиа. — Вы совершенно уверены, что я соглашусь? — услышала она свой шепот, испуганная тем, что этот испанский эпизод — а это, конечно, не более чем эпизод — получил такое неразумное продолжение. Когда они вернулись в отель, мисс Гримторп занялась Жианеттой, и Лайза подумала, что ни за что на свете не взяла бы такую женщину в няни девятилетнему ребенку — уж больно сурова была эта няня. На Лайзу она смотрела с упреком, как будто девушка отняла у нее работу, потерю которой не могло возместить и месячное жалованье. Конечно, отказ от услуг мисс Гримторп характеризовал ее, но Лайза была так взволнована и обеспокоена всякими невольными мыслями, что не могла почувствовать удовлетворения от того, что предпочли ее. Она приняла ванну и переоделась к обеду. В ресторане отеля она с удовольствием увидела пустой столик, за которым обычно сидел доктор Фернандес. Однако на столике стояли бархатистые алые розы, и вид у них был такой, будто они были уверены, что не останутся неоцененными в этот вечер. Покидая ресторан, Лайза увидела, что через вращающуюся дверь входит доктор Фернандес в сопровождении рыжеволосой дамы с короной кос на голове. Донья Беатрис де Кампанелли! В этом не было никаких сомнений! В черном платье, таком же потрясающем, как и прежнее золотистое, с плечами, покрытыми газовой накидкой с блестками, и кроваво-красным ожерельем на белоснежной шее она была великолепна. Лайзу осенила мысль, что цвет роз на столике специально подобран под цвет ожерелья. Она как можно быстрее выскользнула из ресторана, чтобы никто из них не увидел ее. Каково же было ее изумление, когда мальчик-посыльный, догнав ее, протянул записку. В ней просто, но властно говорилось: «Я обедаю с приятельницей, но мне доставит удовольствие, если вы не откажетесь выпить с нами кофе на террасе. Я хочу познакомить с вами свою приятельницу. X.Ф.». X. Ф. — Хулио Фернандес! Ее новый хозяин! Лайза спустилась в сад, чтобы дождаться окончания обеда, и наконец увидела, что они вышли на террасу. Широкая терраса была украшена огромными вазами с ниспадающими каскадами цветов и освещена электрическими лампами кроме того света, что падал на нее из окон ресторана. Доктор Фернандес и его гостья прошли к одному из уединенных столиков. От взгляда Лайзы не ускользнуло, что столик был накрыт на троих. Она робко поднялась на террасу и, пока официант принимал от доктора заказ, стояла, не решаясь подойти. Ее фигурка вырисовывалась на фоне бархатной ночи. На ней было пестрое шифоновое платье, очень скромное, но удачно подчеркивающее ее необычную стройность и придававшее ей неземной вид — призрака в газовом одеянии, окруженного мраком звездного неба. Только великолепная копна волос сияла живым блеском. Она иногда завязывала волосы лентой, но сегодня они свободно падали ей на плечи, и лучи света подчеркивали их пшепично-шелковистую красоту. Доктор Фернандес встал и одарил ее чуть заметной улыбкой. Его спутница сидя разглядывала девушку с большим любопытством. — Позвольте представить вам донью де Кампанелли, — промолвил Фернандес, представив Лайзу рыжеволосой красавице. — Что вы будете пить с кофе, — осведомился он, когда Лайза села, — ликер? — Нет, спасибо. Только кофе, — ответила Лайза, чинно сложив руки на коленях. Это было так непохоже на тот вечер, когда они пили вино на берегу, что она чувствовала себя скованно, а донья де Кампанелли наблюдала за ней с легким изумлением. — Вы должны простить меня за мои слова, — вымолвила она, — но вы так не похожи на тех гувернанток, которых я встречала раньше. Они обычно скроены по одному и тому же образцу, и у всех у них подавляюще властный вид. Вы же похожи на вчерашнюю школьницу! Лайза невольно почувствовала себя униженной. — Я не так молода, как выгляжу, — заметила она. — Тогда это, вероятно, и хорошо, потому что вам придется справляться с таким постреленком, как Жиа. — Она томно взглянула на доктора черными, как ягоды терновника, глазами, в которых все еще сквозило изумление. — Ты вполне уверен, любимый, что не делаешь ошибки? Я не питаю нежных чувств к твоей суровой мисс Гримторп, но она по крайней мере старше, а значит, и опытнее! У мисс Уоринг, вероятно, так мало опыта, что для нее будет непосильным бременем забота о Жиа! — Я так не считаю. — Доктор погасил в пепельнице сигарету и протянул портсигар Лайзе. Та уже успела заметить, что донья де Кампанелли не курит и лишь слегка или совсем не накрашена. И только на губах была помада вызывающего тона. Впрочем, ее безупречный цвет лица и совершенные черты и не требовали дополнительного макияжа. — Может быть, мисс Уоринг и выглядит совсем юной, но она уже призналась мне, что ей двадцать четыре года, а значит, она уже далеко не школьница. Его улыбка на какое-то мгновение согрела сердце Лайзы, хотя последующие слова его гостьи обдали ее холодом: — У нас двадцать четыре года что-то значат, но в Англии женщины развиваются медленнее. Вы уже где-то работали, мисс Уоринг? Лайза мгновенно поняла, что несмотря на добродушное выражение лица донья Беатрис де Кампанелли настроена к ней враждебно — враждебно с самого начала. — Я… ну да, — бессвязно пробормотала Лайза. — Доктор Фернандес уже навел обо мне справки. — За такое короткое время? — насмешливо скривила рот донья Беатрис. Хулио Фернандес, удивился. — Времени было предостаточно, — заметил он. И отзывы я получил полностью удовлетворительные. Донья Беатрис положила руку — изысканную, сверкающую кольцами руку — ему на плечо. — Прости, мой любимый, — ласково проговорила она, если тебе кажется, что я усомнилась в твоих суждениях, но людям иногда свойственно торопиться с выводами. А судя по твоим словам, вы с мисс Уоринг даже не знакомы по-настоящему. Знакомство во время ее отпуска! Ситуация, мягко говоря, неординарная! — Она холодно и лукаво улыбнулась англичанке: — Для вас, мисс Уоринг, это может быть губительным — поступить на работу в незнакомый дом в совершенно незнакомой стране. Правда, могу вас заверить — нет большей удачи, чем получить работу у доктора Фернандеса, особенно когда дело касается его единственной дочери. Лайза молчала. Доктор Фернандес, подумала она, тоже в затруднительном положении. — Уверен, что везение окажется взаимным, — услышала она его голос. — А если бы ты увидела их вместе, у тебя не было бы никаких сомнений, что мисс Уоринг именно то что нужно Жиа. Ребенок сразу же принял ее, и я предвижу, что они прекрасно поладят. А вы что скажете, мисс Уоринг? — Надеюсь, — натянуто ответила Лайза. — Во всяком случае, я сделаю все, что смогу, чтобы исправить результаты работы мисс Гримторп. Девятилетней девочке не нужна няня. Ей больше пойдет на пользу школа. — Здесь слово за доктором Фернандесом! — отрезала донья Беатрис, посмотрев на усыпанные бриллиантами часы на браслете. — Я должна идти, Хулио! В десять часов я уезжаю в аэропорт, а сейчас уже половина десятого. — Она одарила его томным, полным сожаления взглядом, настолько печальным что Лайза почувствовала неловкость. — Но мы же увидимся в Мадриде через несколько дней. Ты ведь уезжаешь послезавтра? — Да, когда мисс Уоринг и Жиа поселятся на вилле. Высокомерная красавица протянула Лайзе руку, вернее, подала ей кончики пальцев в перчатке. — Заботьтесь о Жиа хорошенько, мисс Уоринг, — произнесла она приказным тоном. — Нисколько не сомневаюсь в том, что мы скоро увидимся. Я принимаю очень близко к сердцу интересы доктора Фернандеса, и если он не сможет навестить вас на вилле, то, разумеется, это сделаю я! — Мы вместе будем навещать их, — пообещал доктор Фернандес. Когда они исчезли в темноте, по-видимому, чтобы сесть в ожидающую их машину, Лайза встала и прошла в дальний угол террасы, откуда спустилась в полумрак сада. Она была взволнована, встревожена и почти расстроена. Никогда в жизни она еще не сталкивалась с такой неприкрытой враждебностью, какую проявила к ней донья Беатрис. Ей захотелось дождаться возвращения доктора, чтобы броситься к нему и попросить освободить ее от обязательства работать у него. Вдруг она подумала о Жиа, чья маленькая ручонка так Доверчиво пробиралась сегодня в ее руку. Девочка одинока и нуждается в ней, да и ей самой нужно нести за кого-то ответственность. Они смогут быть счастливы вместе в этом заросшем саду на берегу моря, и с ее стороны было бы безумием отказываться от первоклассной работы — работы, которую донья Беатрис предназначала для себя, судя по неприязненным взглядам, которые она бросала на Лайзу. В конце концов, насколько ей было известно, донья Беатрис всего лишь друг Хулио Фернандеса и, может быть, никогда не будет ему больше чем другом. К решению относительно женитьбы должны прийти оба, а доктор уже девять лет как вдовец. Почему ему понадобилось ждать все это время, если кузина его жены хотела выйти за него замуж немедленно (а судя по ее собственническому отношению к нему, так и было)? Почему она уже давно не стала сеньорой Фернандес и не занимается сама выбором гувернантки для Жиа? Отвезя свою гостью, Фернандес вернулся в отель и направился прямо к себе. Он ходил взад и вперед по своей комнате, куря тонкие испанские сигареты одну за другой. Не то чтобы он выглядел встревоженным, но на его лице появлялось легкое беспокойство. Золотистый свет лампы, стоявшей на прикроватном столике, ложился тенями на его гладкие черные волосы и делал ярче его бледно-оливковое лицо. Сегодня у него в петлице красовался белый цветок, сорванный по дороге рукой Беатрис и приколотый ею к лацкану его смокинга. Он отколол цветок, посмотрел на него и начал рассеянно теребить его лепестки длинными пальцами, пока весь цветок не развалился, усеяв, как снегом, ограду балкона. В его ушах еще стоял мягкий голос Беатрис, когда она прилаживала цветок ему в петлицу: «Ты можешь сохранить это, чтобы вспоминать меня, пока мы не встретимся снова, Хулио!» Ее голос был сладким как мед и немного хрипловатым, а глаза томно смотрели на него. Но за этой томностью угадывался огонь, стремившийся пленить его, а поэтому он намеренно отвел взгляд и напомнил ей о времени. Через пару ночей он вернется в Мадрид, и Беатрис будет обедать с ним в его квартире, роскошной квартире с превосходным слугой. Они часто обедали дома, а не в ресторане. Беатрис, будучи вдовой, без всяких угрызений совести часто нарушала уединение мужского жилища, ее нисколько не заботило, что от этого может пострадать ее репутация. Все их друзья ожидали, что в один прекрасный день они поженятся, и она знала, как себя вести с ним. Держаться с Хулио как-то иначе было бы опасно! Он не страдал подозрительностью, и на него не действовали такие штучки, как изменившийся взгляд, новые нотки в пониженном голосе, — во всяком случае это было незаметно. Донья Беатрис научилась вести себя с ним осторожно, и несмотря на то что иногда она сгорала от нетерпения, их дружба носила чисто платонический характер. Она не знала, что совсем недавно и он начал понимать — так дальше продолжаться не может. Он считал нечестным водить за нос женщину столь красивую, с такой безупречной репутацией и с таким количеством друзей, как донья Беатрис, только потому, что никак не может решиться на ответственный шаг. Виной тому было его прошлое, несчастье и горечь, которые не покидали его, особенно в последнее время. Беатрис лучше, чем кто-либо, знала все об этом несчастье и, казалось, не позволяла и ему забыть о нем. Оно как бы связывало их. Но Жиа — Жиа не любила ее, что же касается его самого… Он оперся на ограду балкона и устремил взгляд на звезды, поймав себя на том, что мысли уносят его куда-то далеко. Где-то в этом отеле есть молодая женщина, нуждающаяся в заботе, а вместо этого вынужденная сама принимать на себя чужие заботы. Он вспомнил ее шелковистые волосы, падавшие на плечи и в лунном свете казавшиеся легкой паутинкой. Сегодня вечером она выглядела очень юной и беззащитной в этом своем шифоновом пестром платье из магазина готовой одежды. Он сразу же понял, что Беатрис невзлюбила ее. Когда они шли по дорожке сада к машине, она не допускающим возражений тоном произнесла: — По-моему, Хулио, ты совершаешь ошибку. Эта девушка совершенно не подходит Жиа. Подумай сам, будь она практична и надежна, разве она потратила бы все свои деньги на отпуск в Сан-Сесильо, не имея работы? Она мне кажется авантюристкой! Ты действительно связался с ее бывшими хозяевами и навел о ней справки? — Нет, — ответил Хулио. Донья Беатрис была шокирована. — Но, Хулио! Дорогой, ты с ума сошел? — спросила она. — Вероятно, — он пожал плечами, давая понять, что не намерен продолжать разговор. — Но у меня такое чувство, что она сможет хорошо повлиять на Жиа! — У тебя такое чувство!.. — Донья Беатрис сверкнула глазами. Теперь, склонясь к ограде балкона, он понял, что поступил правильно. Он проявил донкихотство, сам не понимая почему. Вполне возможно, девушка действительно авантюристка и приехала в Сан-Сесильо в поисках мужа или чего-нибудь в это роде. Она производит впечатление юного, не пробудившегося существа. Самым правильным с его стороны было бы дать ей месячный испытательный срок и, если она не справится со своими обязанностями, отправить ее обратно домой. Да, так и будет. Если она не удовлетворит его требованиям, он безжалостно избавится от нее. Приняв это решение, Хулио вернулся к проблеме возвращения в Мадрид. Как можно продолжать бороться с неизбежным, если оно неизбежно?ГЛАВА 5
Лайза и Жианетта весело пробежали по всем комнатам виллы, знакомясь с домом. Здесь было шесть роскошных спален, к трем из которых примыкали отдельные ванные комнаты. Для гувернантки и ее подопечной предназначались светлые и приятные комнаты, напоминавшие детскую; правда, уже ночью Лайза нашла их слишком обособленными от других. Разумеется, они могли бы обедать внизу, в столовой, но экономка, сеньора Кортина, сочла это неуместным — накрывать громадный стол в огромной комнате. Поэтому еду им приносили в их комнаты, и это было гораздо веселее, потому что сеньора Кортина придумывала для их ужина изумительные яства, которые Жиа съедала после ванны, надев халатик. Это создавало очень непринужденную атмосферу. Сеньора Кортина была дамой с характером. Маленькая, сухонькая каталонка с веселыми глазами и острым язычком, который часто пускался в ход, если ее муж — а он был ее вторым мужем — совершал что-либо недозволенное. Его работа состояла в поддержании относительного порядка в совершенно запущенном саду. Он был стар, и работа требовала от него больших усилий. Более всего нравилось ему сидеть с трубочкой в тени, куда с кухни доносился прелестный запах пряных, сдобных булочек. Иногда, сначала отругав его на чем свет стоит, жена позволяла ему отведать этих булочек. Но бывало, брань продолжалась так долго, что Лайза удивлялась, откуда в этой тщедушной женщине столько энергии. Но зато это был абсолютно надежный человек, преданный своему хозяину и без посторонней помощи содержащий весь дом в чистоте и блеске. Каждая деревянная деталь сияла, серебро буквально ослепляло, к белью же она относилась вообще с благоговением. К тому же она была отличной кулинаркой. Лайза до приезда в Испанию никогда не пробовала рыбного супа, и он привел ее в восхищение. Сеньора Кортина готовила блюда из размельченных орехов, меда, винограда и мороженого, неизменно производившие неизгладимое впечатление. А ее хлеб! Вкус свежеиспеченного ею хлеба не шел ни в какое сравнение с покупным, и забыть его было невозможно. Это создавало хорошее настроение с самого утра. Каждый день у них с Жиа был тщательно спланирован. Они уже неделю жили на вилле. По утрам занимались английским, а Жиа помогала Лайзе совершенствоваться в испанском языке. Это заставило Жиа сосредоточиться на грамматике родного языка, что шло на пользу и ей и Лайзе. Во второй половине дня становилось так жарко; что ни о чем, кроме сиесты, не приходилось и думать. После чая они отправлялись на пляж. Иногда раннее утро они тоже проводили на пляже. Во время одной из экскурсий к полоске отлогого песка, на вершине которого росло огромное количество шпорника, Лайза буквально натолкнулась на молодого человека, которого знала по короткому уик-энду, Питера Гамильтона-Трейси. До того момента, как сеньора Кортина вынимала из духовки горячие рогалики и каждый уголок кухни заполнялся ароматом свежесваренного кофе, прохладная атмосфера сада вызывала в памяти Лайзы английское летнее утро. На розах бриллиантами сверкали капельки росы, которая блестела и на зеленых листьях апельсиновых деревьев. И всюду проникал земной, пронзительный запах сосен. Утром море было спокойным, без маслянистой зыби, делавшей его свинцовым в дневную жару. Зеленые и золотистые скалы напоминали каких-то доисторических животных на фоне удивительно чистого неба, окрашенного легкой розовой краской восхода. Лайза и Жиа в купальных костюмах, с развевающимися волосами, обычно бежали наперегонки до этих скал, взбирались на них и отдыхали минут пятнадцать, ожидая, когда солнце взойдет и окрасит бесцветный пляж в горячий золотистый цвет. Тогда они ложились загорать, что нравилось обеим. В купальнике — а все ее костюмы для пляжа были отлично сшиты и дороги, как, впрочем, и все ее вещи, — Жиа выглядела болезненно худенькой. Распаковывая чемоданы девочки, Лайза невольно задавала себе вопрос, кто же выбирал ей эти превосходные вещи. Но что было бесспорно, так это то, что доктор Фернандес — весьма состоятельный человек. По контрасту с веселым купальничком Жиа, ее собственный был аккуратным, но скромным. Кожа ее уже приобрела золотистый оттенок, а волосы сияли на солнце, как расплавленное золото. Однажды, когда Лайза плавала у самого берега — не будучи очень сильной пловчихой, она не рисковала учить плавать Жиа в незнакомом месте, — девочка со скалы крикнула ей, что она похожа на русалку. После чего обе, смеясь, наперегонки побежали к вилле. Лайза бежала изо всех сил, а восхищенная Жианетта старалась догнать ее. В это время мужчина, вышедший внезапно из-за скалы и направлявшийся к купальне, широко распахнул руки и поймал ее. Задыхаясь, Лайза на мгновение вцепилась в него, и он одарил ее белозубой улыбкой. — Ну и ну! — воскликнул он. — Ну и ну! Он говорил по-английски, и ее испуг прошел. Изливая на него поток извинений, она поняла, что где-то уже видела его. У него было загорелое, типично английское лицо с наглыми голубыми глазами и такие же, как у нее, блестящие соломенно-золотистые волосы. — Вот это да! — воскликнула Лайза, не веря своим глазам. — Вы, должно быть, брат мистера Гамильтона-Трейси? — Питер, — добавил он. — Питер Гамильтон-Трейси. Но, — нахмурился он, хотя глаза его продолжали смеяться, — я вас что-то не припомню. Разве мы с вами знакомы? Она осторожно высвободилась из его рук и немного отступила назад. Встряхнув головой так, что волосы ее перебросились с плеча на плечо, она улыбнулась. — Мы, по крайней мере, один раз виделись, но вряд ли вы меня запомнили. На мне тогда была униформа — полотняное платье с белым воротничком и манжетами, — и я тогда носила короткие волосы. Они отросли у меня за последние шесть месяцев. — Правда? — он оценивающе посмотрел на нее. — И очень разумно сделали, что не состригли их, если позволите мне заметить! Но… полотняное платье, белый воротничок и манжеты… — Вдруг он присвистнул: — Вы присматривали за детьми? Детьми моего брата? — Вот именно. — Лайза скромно посмотрела на свою теперешнюю воспитанницу, а та крепко схватила ее за руку, всем своим видом показывая, что эта встреча не доставила ей удовольствия. — Тогда я, конечно, припоминаю вас! Но Лайза была уверена, что он просто пытается компенсировать недостаток галантности. — У вас, вероятно, ангельское терпение, если вы выносили детей Джона! Я их дядя, но, если честно, не выношу этих отвратительных чертенят!.. Он заметил подозрительный взгляд Жиа и потрепал ее за волосы. — Привет! Так это ты — важная персона? Жиа еще не очень хорошо понимала беглый английский, и Лайза ей перевела, добавив: — Этот джентльмен имеет в виду, что я забочусь о тебе, а ведь это так и есть, правда? А это значит, что я должна привести тебя к завтраку до того, как сеньора Кортина начнет волноваться и свяжется с полицией! Она дружески кивнула Питеру: — До свидания, мистер Гамильтон-Трейси! Странно, что мы снова встретились так далеко от родины. Питер же не собирался позволить ей уйти после столь короткой беседы. Девушка напоминала ему морскую нимфу с золотой гривой волос, ласкающих ее обнаженные плечи, в своем голубом с белым купальнике, переливающемся на солнечном свете, со стройными маленькими ножками с не накрашенными ногтями. Она была слишком хороша, чтобы отпустить ее без всякой надежды увидеть снова. Он просто не в состоянии был понять, как же он мог забыть ее, раз увидев. — Вы должны сказать, где вы живете и как я смогу связаться с вами, — умолял он. — В конце концов, мы оба англичане и… — Он посмотрел в ее дымчато-серые глаза и подумал, что это, безусловно, глаза англичанки. — Прошу вас! Я даже не помню вашего имени, признался он с сожалением. — Элизабет Уоринг. — Как необычно звучит это для Коста-Бравы, — заметил он. Питер рассказал, что был болен и его друг-художник предоставил в его распоряжение маленький коттедж, где он сам заботился о себе и теперь начал поправляться. — Вы хотите сказать, что обходитесь без прислуги? — О, одна женщина приходит убирать, она же кое-что покупает для меня, но готовить и делать все остальное мне приходится самому. — Он виновато улыбнулся. — Вы должны как-нибудь зайти ко мне на чашку чая! — Боюсь, что местные жители это не одобрят! — Что ж, вероятно! — с легкой усмешкой согласился Питер. — Вам пришлось бы прийти с дуэньей, не так ли? Тогда не позволите ли вы мне навестить вас? В конце концов они договорились следующим утром встретиться на пляже. Скоро эти свидания превратились в обычай, и Лайза не видела в этом ничего дурного. Он был ее соотечественником, встречи происходили на виду у всех, кому хотелось наблюдать за ними. Жиа сначала держалась несколько робко, и общество англичанина не доставляло ей удовольствия, но вскоре она привыкла к нему, и у них наладились самые лучшие отношения. Лайза всегда боялась пускать Жиа в море, когда они были вдвоем. Теперь же она полностью доверила девочку заботам Питера, привязавшегося к этому некрасивому испанскому ребенку, своими зелеными глазами напоминавшего ему эльфа. После нескольких дней барахтанья у кромки воды Питер стал учить Жиа плавать брассом и своим энтузиазмом достиг неплохих результатов. Позволяя ей думать, что она делает большие успехи, Питер очень внимательно следил за ней, и Лайза была спокойна. Прошло уже шесть дней после появления Питера Гамильтона-Трейси на их горизонте. И вдруг, когда Жиа входила в воду, Лайзу внезапно охватил страх. Еще вечером Лайза подумала о том, что до сих пор нет никаких вестей из Мадрида. Доктор Фернандес позвонил только один раз, после первой ночи, проведенной ими на вилле. Узнав, что все в порядке, он, похоже, предположил, что и далее все будет прекрасно. Один раз он написал Лайзе и выслал авансом чек на щедрое месячное жалованье, но с тех пор о нем ничего не слышно. В письме не было ни одного слова к Жиа. Неожиданно Жиа начала подпрыгивать в воде и ринулась обратно к берегу, как будто чего-то испугалась. Вид у нее был болезненно-подавленный, и именно в это время к берегу подъехала машина, из нее вышли двое и по песку направились к ним. Лайза узнала машину с первого же взгляда. Она всюду различила бы эти длинные белые линии. А человека в светлом костюме, в небрежно повязанном галстуке и с волосами, напоминающими при солнечном свете черный шелк, она узнала прежде, чем машину. Дама, приехавшая с ним, была не кем иным, как доньей Беатрис де Кампанелли. Донья Беатрис явно не доверяла пляжной и просто неофициальной одежде. Ее шелковый костюм был безупречен, как будто она отправилась пообедать в изысканный клуб или ресторан Мадрида, а рискованно высокие каблуки ее туфель угрожали лодыжкам, когда она неуклюже ковыляла на них по струящемуся песку. Единственная уступка неофициальности заключалась в том, что свою большую белую круглую шляпу она несла в руке, и соленый морской воздух и солнце ласкали ее великолепную рыжую голову. Жиа бросилась в объятия Лайзы и разразилась слезами, а заметив отца, буквально рванулась к нему. Он поднял ее на руки, несмотря на ущерб, нанесенный его безукоризненному костюму, и ласково понес ее к Лайзе. Доктор положил девочку на песок и опустился на колени, чтобы осмотреть ее. Его приезд она ознаменовала неистовой тошнотой и криками, что она захлебнулась. Шокированная донья Беатрис перевела взгляд на высокого белокурого красивого молодого человека в плавках, подбежавшего к ним. — Это правда, — мелодично заговорив по-английски, поинтересовалась донья Беатрис, — что вы друг мисс Уоринг? — Ну да, — мгновенно ответил он немного удивленно, озабоченный тем, что Жиа несомненно было плохо, но только не из-за того, что она наглоталась морской воды. Он готов ручаться за это! В лице доньи Беатрис смутно проглядывало торжество. В это время доктор Фернандес, оторвав взгляд от дочери, спокойно произнес: — Мы отвезем ее домой! Вероятно, у нее какое-то расстройство. Или перегрелась на солнце, или что-то съела. — Или наглоталась морской воды, — отчетливо отрезала донья Беатрис. — Вероятно, мисс Уоринг была слишком увлечена своим другом, чтобы заметить, что с Жиа происходит что-то неладное, а если ее учили плавать, то это было неизбежно. Дети ее возраста не лгут!ГЛАВА 6
Они вернулись на виллу, и в течение всего дня Лайза чувствовала, что она не просто под подозрением, а под сильным подозрением и все смотрят на нее крайне неодобрительно. Донья Беатрис и не пыталась скрыть, что раз Лайза не выдержала испытательного срока, самым разумным было бы немедленно заменить ее. Уже не имело никакого значения, что девочка под наблюдением отца быстро оправилась от легкого расстройства желудка и призналась, что никогда не испытывала неприятных ощущений в воде, а напротив, получала от купания большое удовольствие, пока не началась эта неожиданная тошнота. Не имело никакого значения и то, что, прежде чем с некоторой неловкостью расстаться с ними и отправиться в свой коттедж, Питер Гамильтон-Трейси попытался замолвить за Лайзу слово и заверил доктора Фернандеса, что с ее стороны не было допущено никакой небрежности и она замечательно умеет ладить с детьми. А так как Лайза нянчила детей его брата — хотя он не припомнил ее, когда они встретились здесь, и сама Лайза усомнилась бы в его рекомендации, — он имеет право знать, что произошло. Но это, по-видимому, не имело никакого значения. Отец был более чем раздосадован, а донья Беатрис старалась подлить масла в огонь. Сняв влажный купальник и надев обычное хлопчатобумажное платье, Лайза поспешила в комнату своей воспитанницы и всячески помогала доктору ухаживать за дочерью. Она получила приказ не покидать девочку ни на минуту, пока он не принесет кейс, без которого, по-видимому, никогда не выходил из машины. Возвратившись, он дал дочери лекарство. Когда, немного придя в себя, Жиа нашла в себе силы улыбнуться и попыталась утешиться в объятиях Лайзы, последовал еще один приказ: лежать спокойно! Жиа была готова расплакаться, Лайза покраснела. Девочка запротестовала: — Но я хочу, чтобы Лайза держала меня за руку. Мне нравится, когда она рядом! И мне уже лучше! — Тебе будет еще лучше, если ты будешь делать так, как говорю я! — ответил доктор так грозно, что Лайза внутренне возмутилась. Он не имеет права разговаривать подобным тоном с больным ребенком. Но у нее не было возможности что-либо сказать, так как он продолжал: — Ей разумнее всего побыть какое-то время в полном покое и не волноваться. Если я могу доверить вам посидеть с ней… Щеки Лайзы загорелись. — По-моему, вы вполне можете доверить мне это, — спокойно ответила она. — Я не сделаю ничего, что бы ее разволновало! Он внимательно и холодно посмотрел на нее: — Ну что ж, у нее было не очень тяжелое расстройство, и через несколько часов она будет в полном порядке. Да и я теперь буду здесь! Тон, которым он произнес это, подразумевал, что он воздвигает преграду между своим ребенком и кем-то, кто по своей небрежности, достойной осуждения, причинил ей вред. Он вышел из комнаты, а Лайза села в ожидании доньи Беатрис, но проносились часы, а великолепная испанка ни разу не зашла, чтобы справиться о состоянии больной. Вероятно, решила Лайза, больная как таковая не представляет для нее особого интереса. Создав своим приездом атмосферу напряженности, она была вполне удовлетворена. Ведь англичанка, естественно, разволнуется невероятнее всего, начнет думать о том, что в скором времени наверняка лишится работы. По-видимому, донье Беатрис нужно прийти в себя после дороги, и она появится тогда, когда все треволнения о здоровье Жиа улягутся. Лайза помнила, что Жиа отчаянно стошнило на дорогой светло-серый, превосходно сшитый костюм доктора Фернандеса, и ей хотелось бы знать, не считает ли он виноватой в этом ее. Хотя как врача этот аспект не должен был бы его особенно беспокоить. Когда во второй половине дня она снова увидела его, на нем были отличные черные широкие брюки и шелковая рубашка с открытым воротом. Он выглядел спокойным и свежим после приятного ланча в обществе доньи Беатрис, предававшейся теперь обычной короткой сиесте, хотя, когда стоит сильная жара, она бывала не такой уж короткой; Сиесту большинство испанцев считают неотъемлемой частью своего обычного дня. Доктор был настроен менее враждебно, чем это предвещало сегодняшнее утро. Удостоверившись в том, что у Жиа нормальная температура, она хорошо выспалась и у нее появился аппетит, он сел на краешек ее кровати и воззрился на Лайзу. Она поняла, что он хочет слышать ее объяснения. — Этот молодой человек, который был с вами сегодня утром, когда мы приехали… — Он вынул свой портсигар, но, вспомнив, где находится, спрятал его обратно. — Это ваш близкий друг? Лайза, оцепеневшая от долгого сидения и лишь едва прикоснувшаяся к еде, которую ей принесли на ланч, посмотрела на него отсутствующим взглядом. — Близкий друг? Нет. Нет, разумеется нет. Он только иногда бывал гостем в доме Гамильтонов-Трейси. — Гамильтонов-Трейси? — Моих последних хозяев. — Вот как! — его неописуемо блестящие глаза изучали ее с таким непроницаемым видом, что она понятия не имела, что творится с ним. — И этот молодой человек познакомился с вами в доме Гамильтонов-Трейси и приехал сюда в надежде снова увидеть вас? Ее сначала удивили эти слова, потом она возмутилась. — Увидеть меня? Гувернантку?.. Вернее, няню-гувернантку! — Она устало откинула назад свои белокурые волосы. — Если бы вы знали миссис Гамильтон-Трейси, вы бы не задали подобный вопрос. Полагаю, за все время, что я прожила в семье Гамильтонов-Трейси, я не обменялась и парой слов с Питером. И даже этих двух слов он не помнил, когда несколько дней назад наткнулся на меня на пляже. То, что он отдыхает здесь, — чистая случайность. — Понятно. — В его черных глазах сквозило такое откровенное сомнение, что она пришла в негодование. Со сдержанностью, заглушавшей несомненное любопытство, он продолжал: — Но с тех пор вы довольно регулярно встречались с ним? — Мы встречались ранним утром на пляже. Полагаю, в этом нет ничего предосудительного! — Вы имеете в виду, что он ваш соотечественник? — Ей показалось, что губы доктора скривились в усмешке. — Ну, вероятно… И вы очень молоды… По-видимому, нуждаетесь в общении… Но если вы уже испытываете тоску по дому, вряд ли это хороший признак. Вам нравится здесь? — Я полюбила это место. Я уже говорила вам, что мне нравится Сан-Сесильо. — Но это не Сан-Сесильо. Это довольно удаленный уголок. — Как бы то ни было, мне здесь нравится. По-моему, здесь очень красиво! Он так легко кивнул головой, что она не поняла, согласен ли он с ней, после чего стал медленно разгуливать по комнате. Взяв в руки пляжное полотенце дочери, все еще висевшее на спинке стула, доктор стал лениво разглядывать его, затем внимательно посмотрел на носок одной из босоножек, выглядывающей из-под постели, и наконец заметил томик английской поэзии, принадлежавший Лайзе, который она дала Жиа. Он лежал на туалетном столике, и Фернандес перелистал его. Засунув руки в карманы, он повернулся к Лайзе: — Я понял, что друзей у вас немного, и, разумеется, не ожидал, что вы наткнетесь на одного из них — в буквальном смысле слова — так скоро! Лайза попыталась убедить его: — Мистер Гамильтон-Трейси вовсе мне не друг. Я фактически ничего не знаю о нем. — Но вы будете продолжать встречаться с ним, пока он здесь? — Я — может быть, если… если вы не возражаете. В ее голосе вдруг послышалась такая усталость, что Он не мог не заметить этого. Когда она в очередной раз откинула волосы со лба, будто они давили ей на голову, он, прищурив глаза, спросил: — Как давно вы уже сидите у постели Жиа? — С самого утра. Вы же велели, да и я сама в любом случае не подумала бы оставить Жиа одну! — И вы, подозреваю, не завтракали? — Нет, но это не имеет значения. Мы обычно ходим на пляж до завтрака. — А на ланч вы что-нибудь ели? — Сеньора Кортина принесла мне что-то на блюде. — И вы поели? Так как обе пары глаз, словно загипнотизированные, смотрели на злополучное блюдо, так и стоявшее на подоконнике почти нетронутым, Лайза сочла за лучшее промолчать. — По-моему, вам следует принять ванну и переодеться, а потом спуститься в библиотеку и что-нибудь выпить, — с неожиданной проницательностью предложил доктор Фернандес. — После чего вы, разумеется, пообедаете с нами. — О, если вы не возражаете, я бы не стала… я имею виду обедать с вами… — начала было Лайза, но тут проснулась Жиа и, потянувшись, схватилась за нее маленькой ручкой. — Нет, нет! Вы не должны уходить, — почти властно закричала девочка. — Я не хочу, чтобы вы меня покидали! Отец холодно взглянул на нее. — Ты уже вполне здорова, — сказал он. — По крайней мере, достаточно здорова, чтобы остаться одной. Мисс Уоринг и так сидела с тобой очень долго. Если тебе что-нибудь понадобится, у тебя есть звонок. Сеньора Кортина услышит его в кухне. Жиа умоляюще смотрела на отца. Мне опять может стать плохо. — Тебе не будет плохо, — последовал холодный ответ. — Но мне может стать плохо… — захныкала девочка, — и я привыкла, что Лайза всегда со мной! Она всегда обедает здесь, вместе со мной… Что? В этой спальне? Он определенно был шокирован. — Нет, нет, в гостиной, за дверью, — поспешила вмешаться Лайза. Ее удивило странное поведение доктора, который мог проявить такую заботу о ребенке, а в следующий момент почти оттолкнуть его. Это укрепило ее в решении остаться с Жиа. — По-моему, это разумно, ведь было бы абсурдом ожидать, чтобы сеньора Кортина вела себя по отношению к нам так же, как с вами и доньей де Кампанелли! Она не вполне понимала, почему упомянула донью де Кампанелли и почему ей показалось совершенно естественным связать воедино их имена, но что произошло — то произошло, и это имя сорвалось с ее губ. Ей показалось, что он на мгновение нахмурился, после чего довольно резко произнес: — Разумно или нет, но сегодня вечером вы отступите от заведенного вами же обычая. Жду вас в библиотеке через полчаса! — Мне и правда не хотелось бы… — А я не намерен обсуждать этот вопрос! Он повернулся, и Лайза тотчас же склонилась к Жиа, чтобы утешить ее. Но тут она услышала, как он сухо заметил, стоя в дверях: — У нее нет температуры, и, если вы оставите ее одну, она заснет. Сон для нее сейчас важнее вашего присутствия, хотя вы, вероятно, предпочитаете не верить этому! Эти слова не только удивили ее, но привели в негодование: утром он откровенно обвинил ее в небрежности, а вечером вменяет ей в вину, что она балует свою воспитанницу! Это было так несправедливо, что ей захотелось окликнуть его и высказать ему все. Но это не тот человек, которого осмелишься окликнуть, тем более что ты просто служащая, да к тому же никому не известная англичанка! И она не в первый раз задавала себе вопрос, не разумнее ли было бы не поддаваться искушению остаться в Испании и еще большему искушению — чаще видеть его! Чем больше она его узнавала, тем острее чувствовала свою второсортность. Их разделяет огромная пропасть в общественном положении, и с ее стороны непростительная дерзость мечтать, чтобы хоть иногда он относился к ней не просто как к своей служащей. Лайза настолько остро ощущала это, что когда она спустилась в библиотеку, ей казалось, что ее окружает аура дурных предчувствий. Библиотеку украшали полотна Тинторетто и греческая бронза. Освещенная последними лучами заката, комната была особенно уютной. Бронзовые люстры сияли, как зрелые луны, а сквозь окно можно было видеть небо во всем его захватывающем великолепии. Стены библиотеки были абсолютно белыми, свет мягко падал на мебель старого дуба. Испанские сундуки, покрытые черненым серебром, ослепляли богатством, и без того поразившим Лайзу. Темно-красные шелковые шторы и бархатные подушки яркими; чувственными пятнами выделялись на фоне белых стен, а серебряные подсвечники и медные вазы сияли в темных углах. Повсюду было множество цветов, с большим искусством подобранных сеньорой Кортиной. Когда в библиотеку вошла Лайза, донья Беатрис удобно возлежала в одном из глубоких кресел. На ней было платье ее любимого черного цвета — любимого, впрочем, большинством испанских высокопоставленных женщин, как успела заметить Лайза, пробыв в Испании так недолго, — и выглядела она весьма элегантно. Запах ее французских духов заглушал аромат многочисленных красных роз, стоящих в комнате. — И вы с легким сердцем оставили вашу подопечную одну? — лениво осведомилась она, как только Лайза в простеньком платье из туманно-голубого жоржета появилась в лучах света слегка покачивающихся люстр. Лайзу ошеломила дерзость, почти наглость вопроса, но уже готовый ответ задержался на ее языке. Она все еще чувствовала себя усталой после долгого дня, проведенного у постели Жиа, и даже ванна не восстановила ее душевного спокойствия. Кроме того, она просто была очень голодна. Доктор Фернандес быстро пришел ей на помощь. Он взял графин, налил в бокал хереса, вложил его в руку Лайзы и усадил ее в кресло. Не реагируя на слова доньи Беатрис, он, не улыбаясь, но очень вежливо обратился к Лайзе: — Вам не следовало сидеть возле Жиа голодной. Это несправедливо по отношению к себе и не принесет пользы больной! Лайза услышала свой запинающийся лепет: — Нет, я полагаю, нет… Донья Беатрис немедленно вмешалась: — Подозреваю, Хулио, мисс Уоринг не очень опытна в искусстве ухода за детьми! Она слишком молода! От мисс Гримторп, как бы противна та ни была, в некотором смысле было больше пользы. Она специально обучена уходу за детьми и, разумеется, абсолютно надежна! Вывод был настолько очевиден, что даже доктор Фернандес нахмурился: — В ваше обучение входил уход за больными, мисс Уоринг? Лайза честно призналась, что обучалась очень недолго, но достаточно активно. Ей так необходимо было начать зарабатывать деньги, что она не осмелилась слишком долго заниматься подготовкой, считая, что инстинкт подскажет ей, как обращаться с детьми. И доказала, что инстинкт ее не подвел. Но она не сказала этого донье Беатрис. Она просто объяснила причины краткости своего обучения и видела, как при ее словах на лице доньи Беатрис понемногу появляется удовлетворение. — С твоей стороны, Хулио, было по меньшей мере опрометчиво нанять мисс Уоринг! — заметила она. — Этим и можно объяснить утреннее несчастное происшествие. Мисс Уоринг не вполне ответственна — нет, скажем, недостаточно ответственна для такой работы. Если бы ты вовремя не появился, с Жиа могло бы произойти все, что угодно! — Не думаю, — холодно, отрывисто возразил доктор Фернандес с хмурым выражением лица. — Я не считал, что Жиа угрожает реальная опасность, да она и сама призналась, что съела целую коробку конфет, которую ты прислала ей несколько дней назад. Это очень великодушно с твоей стороны, но Жиа — страшная сладкоежка, а дети не особенно воздержанны, когда дело доходит до того, что доставляет им удовольствие. На лице доньи Беатрис появилась досада, и она собиралась что-то сказать, но Фернандес продолжал быстро говорить, отрезая ей всякий путь к обороне. — Я просил сеньору Кортину поторопиться с обедом, потому что мисс Уоринг практически весь день ничего не ела, и, по-моему, я слышу некоторое движение в столовой, — учтиво произнес он. — Может, пойдем до гонга, чтобы не разбудить Жиа, если она спит? Во время обеда, бесспорно одного из произведений искусства сеньоры Кортины, Лайза была счастлива, что эти двое, казалось, помирились. Ее удивило, что доктор, хоть и несколько грубовато, защитил ее,и ей не хотелось бы вбивать клин между ним и его дамой, которая потрясающе подходила ему. Но донья Беатрис не могла терпеть, когда кто-то нарушал ее планы. Поэтому она едва скрывала свою антипатию к молодой англичанке, и эта антипатия возросла бы во сто крат, если бы девушка стала причиной натянутых отношений между нею и смуглым решительным доктором. А антипатия может быть опасной. Обед шел своим чередом, одно блюдо сменялось другим, и каждого охватило благодушие. Доктор с доньей Беатрис говорили о чем-то не интересующем Лайзу, и та довольствовалась тем, что могла спокойно есть. У нее почти не было аппетита, но она, стараясь не привлекать к себе внимания, воздавала должное разнообразным ароматным закускам, стоящим перед ней. Когда наконец подали кофе, она удостоилась единственного знака внимания от хозяина. — И правильно, — спокойно произнес он, когда она отказалась от ликера. — Не пытайтесь в будущем морить себя голодом! Когда они перешли на большую застекленную веранду с видом на внутренний дворик, донья Беатрис, казалось, несколько смягчилась и даже задала ей несколько вопросов о ее жизни в Англии. — Если вы любите путешествия, — сказала она, — и проявите себя с хорошей стороны, работая здесь, — тут она многозначительно замолчала, чтобы дать Лайзе осмыслить ее слова, — я почти уверена, что смогу помочь вам найти другую работу, которая еще более укрепит ваше положение, когда Жиа настанет время идти в школу. У меня широкий круг друзей, которые очень много путешествуют, а молодым семьям всегда требуется помощь. Здесь необходимость в ваших услугах скоро отпадет, и было бы хорошо, если бы я начала наводить справки, чтобы подыскать вам следующее место работы. — Вы очень любезны, — ответила Лайза, неподвижная и бледная, как моль, в полумраке широкой веранды, хотя свет восходящей луны придавал ее мягким золотым волосам особую прелесть. — А тебе не кажется, что рановато говорить о новой работе для мисс Уоринг? — спросил доктор Фернандес, пристально глядя на кончик только что зажженной сигареты. — Жиа еще не пошла в школу, и пока она окончательно не поправится, у меня нет на этот счет никаких планов. Донья Беатрис взметнула брови: — Но, как я поняла, они уже есть! Мы же все обговорили! Лайза встала. — Вы не возражаете, если я пойду к себе? — спросила она. — И я хочу убедиться, что с Жиа все в абсолютном порядке! Доктор небрежно кивнул: — Вы увидите, что она крепко спит, а утром будет такой же, как обычно. Но вы, вероятно, устали, и, разумеется, мы не возражаем. Это была вежливо-небрежная отставка, и Лайза остро почувствовала свое одиночество и изолированность. Поднимаясь к себе по лестнице, она ругала себя. Ее хозяин был с нею деликатен и безразличен, но это так естественно! Гувернантка, в конце концов, всего лишь гувернантка, а у него есть донья Беатрис, с которой он, несомненно, хотел остаться наедине. Но никто не мог бы поклясться, что ему хотелось остаться наедине с доньей Беатрис. Как ни великолепна была испанка, его обворожительная соотечественница, как ни казалась экзотичной в своем черном платье, как ни привлекательны были ее блестящие темные глаза, в их отношениях зарождалось легкое, плохо скрываемое раздражение. Иногда он бросал на нее взгляды, полные такого неприкрытого негодования, что это наводило на грустные размышления. Лайза начала быстро сопоставлять факты. Ее, конечно, совершенно не касались их отношения, но все равно ей было интересно выяснить, что же происходит в действительности. Странная отчужденность, а иногда почти монашеская отдаленность доктора, как будто женщины для него по-настоящему и не существуют, — что это? Похоже, что красавец Хулио Фернандес не испытывал необходимости в женщинах или за этим что-то скрывалось? А может быть, ему и нечего скрывать.ГЛАВА 7
На следующее утро доктор с доньей Беатрис уехали на его большой белой машине и не возвращались до ланча. Жиа, как он и предсказывал, вполне пришла в себя, но Лайза решила не рисковать, и они провели утро спокойно и уединенно в тени заросшего сада, вблизи от моря. Как раз перед ланчем появился Питер Гамильтон-Трейси, что совершенно не обрадовало Лайзу. Он объяснил, что хотел удостовериться, не расстреляли ли ее за вчерашнее происшествие, и выразил мнение, что было поднято много шума из ничего. — Если вам почему-либо потребуется моя поддержка, обращайтесь ко мне в любое время, — предложил он, глядя на нее так, словно находил это самым приятным занятием. — Лично я считаю, присматривать за чужими детьми — самая неблагодарная работа. Это относится и к отпрыскам моего брата. Я думаю, работа у них для вас была ужасной, тем более что и моя невестка — не самый легкий человек. — Ваш брат всегда был очень добрым, — ответила Лайза, понимая задним числом, что иногда он бывал в высшей степени любезным. — Я никогда не испытывала с ним никаких сложностей! Питер улыбнулся. — По-моему, немногие мужчины могли бы обходиться с вами иначе. — Ив голове у него мелькнуло, что она напоминает тоненького эльфа в своем пастельно-солнечном пляжном костюмчике — самом скромном, который он когда-либо видел на молодой женщине, — с бледно-золотистыми волосами цвета обручального кольца и большими, ясными, слегка задумчивыми глазами. Глядя в них, он решил, что они напоминают сумрачный цвет осенних садов Англии, а губы определенно сравнимы с лепестками цветка. Его удивляло, почему Лайза раньше не произвела на него такого сильного впечатления, и пришел к выводу, что девушка просто очень искусно избегала его. Она не из тех, кто каждому бросается в глаза. — Даже этот щеголь доктор, на которого вы сейчас работаете, почти не был раздражен, когда его великолепная подружка — а она, клянусь Юпитером, великолепна, не правда ли? — набрасывалась на вас за невнимание к вашей воспитаннице. А вы ведь ни в чем не виноваты! Он повторил это, когда подъехали доктор с доньей Беатрис и та одарила Питера игривым взглядом. — Я пришел справиться, как чувствует себя Жиа, — объяснил он, заметив подозрительный взгляд доктора. — Как я понимаю, она поправилась! В это время до всех донесся смех Жиа со стороны внутреннего дворика, где она «помогала» пожилому мужу сеньоры Кортины убирать мусор, поэтому никто не смог отрицать, что Жиа здорова. — Дети быстро оправляются от расстройств, — заметил доктор. — От расстройства желудка — да, — согласился Питер, — но не от страха, когда они теряют почву под ногами или что-нибудь с этом роде, — добавил он, глядя прямо в глаза Фернандесу. Этим он давал понять, что не забыл вчерашнего унижения Лайзы, так как Жиа не может проплыть и фута без посторонней помощи, не может быть и речи, что она захлебнулась, а Лайза проявила к ней невнимание. — Мы узнали, что Жиа просто объелась превосходным шоколадом, — довольно сдержанно заметила донья Беатрис. Питеру это явно принесло облегчение. — Ну вот, Лайза, это снимает с вас всякую вину! — воскликнул он. — И между прочим, с меня тоже! Я не люблю, когда меня напрасно обвиняют, а особенно если речь идет о ребенке, которому грозила опасность якобы из-за меня, — довольно агрессивно закончил он. На этот раз донья Беатрис успокаивающе улыбнулась ему. — В запальчивости, вероятно, часто бываешь несправедливым, — призналась она, — а доктора Фернандеса, разумеется, глубоко волнует все, что касается его единственной дочери. Это не так уж сложно понять! Однако на Питера эти слова не произвели большого впечатления. — Я просто посочувствовал Лайзе, что ей постоянно приходится возиться с чужими детьми, в том числе и с ребятами моего брата! Иногда это довольно неблагодарное занятие! — Несомненно, — согласилась донья Беатрис. — Но в таком случае, может быть, мисс Уоринг следует выйти замуж и завести своих собственных детей? От ее лукавого тона щеки Лайзы воспламенились, а изумлению Питера не было предела. — Если вы друг мисс Уоринг, мистер Гамильтон-Трейси, почему бы вам иногда не приходить пообедать вместе с нами? Или вас больше привлекает одиночество? Разве ты не согласен со мной, Хулио? Если мисс Уоринг и мистера Гамильтона-Трейси связывает старая дружба, они должны видеться не только на пляже? Доктор официально-холодным тоном ответствовал, что, насколько он мог понять, мисс Уоринг с мистером Гамильтоном-Трейси едва знакомы, но, несомненно, когда два соотечественника встречаются за границей, у них возникает желание продолжить знакомство. Это совершенно естественно. Потом еще более официальным тоном заметил, что у него нет никаких возражений против того, чтобы мистер Гамильтон-Трейси завтракал или обедал в их доме, когда он того пожелает. Донья Беатрис тотчас же ухватилась за это разрешение и пригласила Питера на ланч сегодня же. Возможно, Питер почувствовал прохладное отношение доктора и отказался. Однако с учтивостью и благодарностью улыбнулся донье Беатрис, пригласившей его в таком случае просто прийти к ним пообедать в один из вечеров. Донья Беатрис удалилась в дом, чтобы переодеться к ланчу, и доктор последовал за ней. Лайза умоляющим взглядом дала понять Питеру, чтобы тот тоже исчез, и как можно быстрее. Он улыбнулся ей теплой и понимающей улыбкой, помахал рукой и повернулся на каблуках. — Но мы еще увидимся! — пообещал он. — В конце концов, мы оба англичане, оказавшиеся за границей, и лично я определенно хочу продолжить наше знакомство! С проказливой улыбкой он сел в потрепанную спортивную машину, оставленную им за воротами, и с ревом отъехал. Следующим утром доктор Фернандес отвез донью Беатрис, Жиа и Лайзу в Сан-Сесильо. Донья Беатрис грациозно проскользнула на переднее сиденье, принадлежащее ей по праву, а Жиа была отослана назад. Причиной поездки в Сан-Сесильо была покупка для Жиа новых пляжных сандалий. Донья Беатрис сама возложила на себя заботу о гардеробе девочки и постоянном его пополнении. Вот почему, подумала Лайза, у некрасивой маленькой дочери доктора столько великолепных, чересчур нарядных вещей. У нее же и в мыслях не было сопровождать их. В нескольких ярдах от виллы останавливался автобус на Сан-Сесильо, и Лайза встала на обочине пыльной белой дороги. Большая белая машина резко затормозила у края дороги, и Хулио Фернандес хмуро выглянул из окна. — Почему вы здесь, мисс Уоринг? — поинтересовался он. — Я жду автобус, — объяснила Лайза. — Мне нужно кое-что купить для сеньоры Кортины. Неожиданно выяснилось, что вскоре понадобятся кое-какие вещи, и я вызвалась съездить за ними. Он протянул руку назад и открыл заднюю дверь. — Садитесь, — коротко приказал он. Она заколебалась, заметив, как донья Беатрис нервно покусывает алую губку, словно остановка или, вернее, ее причина доставляет ей беспокойство. — Благодарю вас, — произнесла Лайза застенчиво, — автобус будет через минуту и… — Садитесь, — нетерпеливо повторил доктор. Лайза забралась внутрь с помощью нетерпеливых рук Жиа, и своим звонким голосом девочка восхищенно заявила: — Мы будем есть мороженое в «Гостиной Антонио»! Я так огорчилась, что вас нет с нами, но теперь все будет чудесно! Доктор Фернандес спросил через плечо: — Так это вы обычно покупаете все для сеньоры Кортины, мисс Уоринг? — О нет! — тотчас же ответила она. — Только иногда, если в этом бывает острая необходимость. Обычно же все доставляется вовремя. — Понятно. — Но ей показалось, что это «понятно» звучит несколько скептически, как будто он сомневается, что в его отсутствие домашняя работа идет гладко, и подозревает, что много времени тратится впустую или, еще хуже, имеет место недобросовестное отношение к своим обязанностям и сеньора Кортина использует его высокооплачиваемую гувернантку, чтобы та делала за нее покупки, а высокооплачиваемая гувернантка смотрит на посещение маленького близлежащего городка как на отдых от своей работы с ребенком. Лайза чувствовала себя виноватой, что невольно подставила сеньору Кортину, — неважно, что она сама оказалась под подозрением! Как только они оказались в городе, Лайза постаралась поскорее убежать, но Жиа и даже донья Беатрис стали уговаривать ее прежде пойти в «Гостиную Антонио». — Нет, дорогая, тебе купят новые туфельки, донья Беатрис ждет, чтобы пойти с тобой в обувной магазин, — возразила Лайза. — У нас еще будет масса времени, чтобы поесть мороженого вместе в «Гостиной Антонио». — Если ты хочешь мороженого, мы отведаем его в отеле, — донья Беатрис твердо взяла Жиа за руку и повела ее в магазин. Лайза же, вспомнив о своей корзине для покупок, поспешила забрать ее с заднего сиденья под насмешливым взором доктора Фернандеса. — А теперь скажите прямо, куда вам нужно? — спросил он. Она перечислила все, что требовалось купить. Он положил в карман ключи от машины и пошел с ней. — Я пойду с вами. Вы можете заблудиться. Вам не следует появляться одной на некоторых из этих узеньких улочек, а детские туфельки меня нисколько не интересуют! Он с легкой грацией шел рядом с ней, именно так, как в тот первый и единственный вечер, когда они были наедине, и это было так приятно и волнующе! Она подумала о донье Беатрис, о том, какую досаду доставляет она этой женщине, и о том, что она, вероятно, воспользуется любыми возможностями, чтобы поставить Лайзу на место. Но ей было неловко; хотя доктора и в самом деле не интересуют детские туфельки, он наверняка мог бы найти более приятное занятие, нежели следить за тем, чтобы она не заблудилась. Это заставляло ее тревожно хмуриться, когда они шли к магазину, и хотя доктор вел себя весьма непринужденно, Лайза отвечала ему рассеянно и, дойдя до магазина, буквально ворвалась туда. На ее счастье, немедленно нашелся продавец, занявшийся ею, — случай из ряда вон выходящий в стране, где все считают, что никогда не следует никуда торопиться. Сделав покупки, Лайза вышла на улицу все ещё с тревогой на лице и словами извинения на губах. — Надеюсь, я не заставила вас долго ждать!.. Хотя не было никакой необходимости сопровождать меня… Доктор улыбнулся, глядя своими бархатными глазами на ее запрокинутое лицо. — Похоже, вам очень хочется избавиться от меня! — Вдруг его осенило: — У вас назначена встреча с кем-нибудь? Оба понимали, что речь идет о Питере Гамильтоне-Трейси, но этот вопрос вызвал искреннее удивление Лайзы. — Разумеется нет, — с негодованием ответила она. — Я не назначаю свиданий в рабочее время, доктор! — Правда? — Похоже, его заинтриговали и краска, выступившая на ее лице, и искреннее негодование в глазах. Он продолжал разглядывать ее, в то время как они стояли на мостовой на расстоянии фута друг от друга. — Тогда почему вы не хотели, чтобы я сопровождал вас? Почему вы были так молчаливы и хмуры, словно придумывали какой-нибудь предлог, чтобы отвязаться от меня? Она помолчала мгновение и ответила со всей откровенностью: — Я думала о донье Беатрис, о том, что она, несомненно, предпочла бы, чтобы вы сопровождали ее, а не меня! И еще я подумала, что, должно быть, надоела вам, и пожалела о том, что вы увидели меня на остановке! Он взял ее за руку и повел назад по улице. — Вы мне нисколько не надоели, — спокойно сказал он, — и всякий раз, когда я смогу, я буду избавлять вас от автобуса и буду делать это очень охотно! Что же касается доньи Беатрис, — он сделал паузу, — это была ее затея с туфельками для Жиа, и она прекрасно знает, как я не люблю ходить по магазинам. — По-видимому, посещение бакалейной лавочки на окраине городка не входило в число нелюбимых занятий доктора! — Вероятно, ей доставляет какое-то наслаждение пополнять гардероб Жиа всевозможными ненужными вещами! — неожиданно улыбнулся он Лайзе, и сердце ее учащенно забилось. Он продолжал держать ее за руку и даже настоял на том, чтобы нести корзину с покупками, что кроме облегчения доставило ей удовольствие, смешанное с неловкостью. — Остановимся здесь, ладно? — предложил он, подойдя к открытому кафе. — Это не «Гостиная Антонио», в которую моя дочь стремится, как мусульманин в Мекку, когда бывает в Сан-Сесильо. Мы могли бы выпить кофе, если вы, конечно, не предпочитаете мороженое. Может быть, вы, как и Жиа, ненасытная сладкоежка? Она неуверенно рассмеялась: — Разумеется, нет! Хотя признаюсь, когда мы приезжаем в Сан-Сесильо, то всегда идем к Антонио, вероятно потому, что там действительно превосходное мороженое. — А вы ненамного старше Жиа, хотя бы по уму, — заметил он довольно мрачно и придвинул ей весело раскрашенный стул у столика, покрытого клетчатой скатертью. Кофе был превосходным и доставил Лайзе наслаждение. Она сидела у открытого окна и любовалась видом зеленых деревьев контрастировавших с белыми стенами домов. В узкой щели между домами виднелся ослепительный кусок голубого моря с белым парусом яхты. Стены домов были увиты потоками пламенеющих растений, а украшенные фресками галереи наводили на мысли о том что за ними скрываются волнующие интерьеры очень старых жилищ. Окна домов окружали неизбежные витые чугунные решетки балконов, а маленькие решеточки, кое-где вкрапленные в кирпичную кладку, производили впечатление подглядывающих глаз. Центр площади, в золотых лучах солнца, имел совершенно безмятежный вид. Кое-где по скверу прогуливались люди в обессиливающей жаре. Днем жара станет еще нестерпимей, и в сквере никого не останется, кроме мошкары да двух-трех невостребованных такси. Зато вечером здесь будут тень и прохлада, а поздно ночью лунный свет преобразит площадь, и она наполнится волшебными звуками гитар, разносящимися в ласковом ночном воздухе серенадами, шепотом моря, заглушающим звуки шагов, и дразнящим женским смехом. Испания!.. Сегодня утром Лайза почувствовала, что эта страна заключает колорит и романтику многих веков, постепенно проникающих в ее кровь. Мысль о том, что скоро — слишком скоро — ей придется распрощаться со всем этим, подавляла ее. Наблюдавший за ней доктор, казалось, был заинтригован тем, что скрывается за выражением откровенной грусти на лице Лайзы, которую она пыталась скрыть. — На днях вы сказали, что любите Сан-Сесильо. Это одна из причин, почему вы с такой охотой выполняете просьбы сеньоры Кортины по закупке продовольствия? Лайза улыбнулась: — Сеньора Кортина на самом деле очень обязательный человек! К тому же она самая замечательная кулинарка, которую я когда-либо знала. Теперь, когда я уже привыкла к испанской кухне, я с каждым днем все больше убеждаюсь в этом. — А Испания и испанский образ жизни — что вы думаете о них, привыкая к ним понемногу? — Я… — она какое-то мгновение смотрела на него, затем отвела взгляд. Она может выдать себя, если допустит неосторожность. — По-моему, это очень колоритный и спокойный образ жизни. Никто никогда не торопится, все считают, что никакое, даже самое важное дело не стоит того, чтобы ради него бросать свои занятия, и тем не менее все идет своим чередом. По-моему, для вас, испанцев, самое главное — это жизнь как таковая! — И жизнь, и Любовь, и смерть! — перебил он, пристально глядя на нее с улыбкой в темных глазах. — Рождение, любовь и смерть — вот основа жизни. Но так ведь у всех людей на свете. Только мы, испанцы, придаем им особое значение. Рождение естественно, но это тоже волнующий процесс. Любовь — к ней стремится каждая женщина, а испанка по-настоящему может любить только один раз. Это результат воспитания, подготовки к семейной жизни, к браку. — Но брак не обязательно подразумевает любовь, — заметила Лайза. — Правда? — он поднял брови. — Откуда вам это известно? — Мне, разумеется, не известно, но… вы в Испании заключаете браки по расчету, а ведь любить по приказу нельзя! — В самом деле? — На этот раз он смотрел на нее дерзко, забавляясь ее смущением. — И все же такое количество подобных браков оказывается удачным, что можно подумать, будто выгоднее выращивать растение специально, чем предоставить ему расти на воле. Дикие цветы быстро погибают, тогда как растение в оранжерее может жить много лет. Ее заворожил его спокойный, размеренный тон, и она, не отрываясь, смотрела ему прямо в глаза. — Вы согласны со мной? — Нет, — она сильно тряхнула головой. — Я, как вы только что отметили, ничего не понимаю в любви, но я бы предпочла охапку диких цветов искусственно выращенным растениям! Конечно, дикие цветы поражают своим совершенством, даже самые простые из них. А ведь никто не знает, как будет выглядеть растение или каковы будут его цветы, если выращивать его специально, — а впрочем, я не садовник! — заключила она так решительно и твердо, что он рассмеялся. — Тогда вам мы порекомендуем собирать дикие цветы, и вероятнее всего, вам удастся сорвать одну совершенную розу в саду! Если вам, конечно, повезет и вы найдете сад, где можно найти такую розу! — Он серьезно наблюдал за ее реакцией. — Это вам подошло бы? Она поспешно посмотрела в свою пустую чашку, и доктор тотчас же заказал официанту вторую. — Нет, нет! — возразила она. — Разве остальные вас не хватятся? Я не должна вас задерживать. — Бог с ними, с остальными, на всю оставшуюся жизнь! — ответил он. Вид его выражал нетерпение. — Я задал вам вопрос. Это вам подошло бы? — Одна роза?.. — Подняв на него глаза, Лайза почувствовала, что краснеет. — Да, естественно! — И вам даже не захотелось бы выбросить ее? — Нет, если бы я ее нашла! — ответила она серьезно, преодолев робость. Доктор посмотрел в свою пустую чашку. — К сожалению, в этой жизни мы редко находим то, к чему стремимся, — заметил он. Лайза любовалась его черными как ночь волосами, поднимавшимися легкой волной, как у Марии Стюарт, над прекрасной линией лба. Не в первый раз удивлялась она его длинным густым ресницам, и сердце ее билось, когда она смотрела на его сильные красивые губы. Они выражали спокойствие и сдержанность. Прежде чем до нее дошло, что она говорит, у нее вырвалось: — Вы сказали, что каждая женщина надеется найти любовь, каждая испанская женщина, скажем так! А как насчет испанских мужчин? Они тоже надеются на это? Он зажег сигарету и смотрел на Лайзу сквозь слабую синюю дымку. — Мужчины — мужчины любой национальности — отличаются от женщин. Их задача состоит в том, чтобы заявить о себе в этом мире, добыть средства к существованию, чтобы обеспечить женщину, которую они себе выбирают. Эта идея стара, как мир. А в Испании и сегодня именно так и принято. Наши женщины редко сами обеспечивают себя и добровольно не берутся за иную работу, кроме домашней. У вас все обстоит, разумеется, иначе. — Но любовь? — не совсем понимая зачем настойчиво задавала она этот вопрос, удивляясь, как у нее хватает на это смелости. Ведь доктор был ее хозяином, и их разделяла значительная дистанция, которую он сейчас нарушил, снизойдя до нее. Он откинул голову и проследил взглядом за спиралями дыма, поднимающимися с солнечным воздухом к ветвям деревьев, нависающих над ними. — Испанских мужчин занимает любовь как таковая, — ответил он, и ее тонкие брови нахмурились. — Они любят жизнь и хотят прожить ее с интересом! Вот почему они презирают смерть и бросают ей вызов на корридах! Вот почему наши корриды так же популярны, как ваши футбольные матчи! Здесь больше опасности! — А испанцы любят опасность? — Они любят элемент риска, игру со смертью. Кроме того, чем больше они рискуют жизнью, тем ярче горят глаза у тех, кто смотрит на них! — Мы опять возвращаемся к любви! — Вы опять возвращаетесь к любви, — мягко поправил он. — Но вы молоды, и вас занимает сама мысль о ней. Что же касается меня, я слишком занят, чтобы много рассуждать о ней… Я намного старше вас, мои опыты в прошлом, там они и останутся! У нее возникло чувство, будто она получила умышленный отпор. Горячий воздух стал менее горячим, и площадь вдруг утратила свое очарование. — Мне кажется, вам и в самом деле следовало бы присоединиться к донье Беатрис, — сказала она, поднимаясь и беря в руки сумочку и корзину с покупками. — Почему? — он протянул руку, чтобы взять у нее корзину. — Я что, не могу посидеть здесь на солнышке, если мне этого хочется? — насмешливо спросил он, наблюдая за ее суетливыми движениями. — Вы забываете, — напомнила она, глядя на часы в окошке аптеки напротив кафе, — что приближается час ланча, а донья Беатрис что-то упоминала о ланче в отеле. Она будет ждать вас. А мне, — твердо продолжила она, — придется подождать автобус! — Если намечено позавтракать в отеле, то вы будете с нами! В ее ясном английском языке прозвучали язвительные нотки: — Нет! Сеньора Кортина ждет меня с покупками, а я не могу позволить, чтобы меня отвлекали на ланч в рабочее время, да еще мой хозяин! Но если вы хотите, чтобы я забрала Жиа с собой, я готова! — Если вы с Жиа поедете домой, то поедем и мы, — резко произнес он вставая. Бросив на нее жесткий взгляд, он резко спросил: — Вы бы пообедали в рабочее время с разрешения хозяина с кем-нибудь другим, если бы вас попросили? Она удивленно воззрилась на него: — Но меня никто не просил! — Сегодня утром — не просили! Но может быть, в какое-нибудь другое утро? Например, мистер Питер Гамильтон-Трейси, ваш близкий друг, как считает донья Беатрис, может пригласить вас, и вы тогда обратитесь ко мне, чтобы попросить разрешения? Она покраснела от ярости: — Донья Беатрис не имеет никаких оснований считать, что мистер Гамильтон-Трейси мой близкий друг, тем более что это неправда! — Но тем не менее он может когда-нибудь попросить вас позавтракать с ним. И что же тогда? — допытывался он. Она раздраженно отвернулась, он же с корзиной в руке шел рядом с ней. Ходить с корзиной в руках было, конечно, ниже его достоинства, но будь корзина у нее, она могла бы попросту убежать от него. — Подождем, пока я получу подобное приглашение, а уж тогда я дам вам знать об этом, — произнесла она с лукавой застенчивостью, а он с любопытством скользнул взглядом по ее лицу. Неожиданно они прямо-таки налетели на донью Беатрис, тянувшую за руку печальную, понурую Жиа. Донья Беатрис, вне всякого сомнения, была сильно раздражена. — Мы искали тебя повсюду, Хулио! — с явным неудовольствием сообщила она. — По меньшей мере полчаса мы ждали тебя на стоянке около машины! Жиа просто вымотали эти скитания по улицам! — В этом случае вам следовало зайти в отель и поесть мороженого, — отрезал Хулио, ничуть не смутившись неудовольствием доньи Беатрис. Она с обидой посмотрела на него: — Но мы думали, что ты, естественно, пойдешь в отель вместе с нами, и я просто потрясена, что ты все еще в обществе мисс Уоринг! — Тебе нечего потрясаться! — Его голос был холоден, как первые хлопья зимнего снега, падающего на Гуадарраму, вид на которую открывался из его дома в Мадриде. — Не могла же Мисс Уоринг возвращаться на автобусе с такой тяжелой корзиной! — На самом деле корзина была совсем не тяжелой. — Я сделал все возможное, чтобы убедить ее провести ланч вместе с нами, но она настаивает на том, чтобы скорее возвратиться на виллу. Так что нам ничего не остается, как ехать домой! Да и сеньора Кортина, вероятно, ждет нас! — Вот так-так! — воскликнула донья Беатрис, крайне раздосадованная. — Ты же прекрасно знаешь, что мы наметили позавтракать… — Я так не считаю. Они подошли к машине, и Хулио поставил корзину в багажник. — Мы только строили предположения о том, что позавтракаем по дороге сюда, но не более. И если я не дал на этот счет строгих указаний, то сейчас не хочу выглядеть необязательным перед людьми, которых нанимаю, не хочу, чтобы они разочаровывались во мне. Донья Беатрис демонстративно поджала губы и уселась рядом с ним, а Жиа взяла Лайзу под руку и крепко прижалась к ней, когда они очутились на просторном заднем сиденье. — Ужасное было утро! — шепотом призналась девочка молодой англичанке. — Она… — Лайза тоже шепотом, но угрожающим, прошипела «шшш», а девочка, озорно взглянув на нее, продолжала еще более пронзительным шепотом: — Она сказала, что я должна надевать перчатки, когда выхожу с папой, и у меня теперь не только новые сандалии, но и новые перчатки! — Жиа показала обновку. — В них слишком жарко, и мне они не нравятся! Можно я их сниму? Тревожно посмотрев на несгибаемую спину доньи Беатрис, Лайза решила посоветовать девочке остаться в перчатках. По крайней мере сегодня утром. — И я даже не поела мороженого! — пожаловалась Жиа. — А мне так хотелось!ГЛАВА 8
На третий вечер Питер Гамильтон-Трейси принял приглашение на обед. Так как приглашение исходило от доньи Беатрис, он держался с ней как с хозяйкой дома, а не гостем в доме человека, с которым она даже не была помолвлена. Питер прекрасно понимал, что донья Беатрис уверена в том, что в один прекрасный день она станет второй женой доктора Фернандеса. В ее поведении по отношению к доктору проскальзывали некие собственнические нотки, свойственные всякой женщине, которая вот-вот станет женой. Она поддразнивала доктора, иронизировала над ним, но очень ласково. Однако за этой ласковостью скрывалась непоколебимая твердость, вежливая решительность добиться своей цели. Все ее усилия были направлены на то, чтобы любой ценой понравиться выбранному мужчине и утвердить свои права в этом доме. Питер увидел во всем этом зловещий знак. Он сам ни за что не женился бы на женщине со столь сильной волей. Она, конечно, очень привлекательна, прекрасно одета, в ней уже было что-то от жены преуспевающего врача, но что будет, когда она действительно выйдет за него? Она, безусловно, превосходная хозяйка, но Питер предпочел бы все-таки кого-нибудь поскромнее! А может быть, и преуспевающий доктор тоже? Правда, доктор Фернандес не производил впечатление человека, над которым может одержать верх женщина и который позволит покуситься на свой авторитет. Были моменты, когда язвительные нотки в его голосе приводили донью Беатрис в растерянность, а дерзкие искорки в его глазах заставляли ее затихнуть. Временами он выглядел утомленным, скучающим, особенно тогда, когда Жиа вмешивалась в разговор, выходя за рамки дозволенного им, или когда донья Беатрис начинала давать советы о том, что единственного ребенка нужно отдавать в школу, когда он подрастет, и предпочтительно в школу-интернат, чтобы избежать такого зла, как самоанализ и легкое баловство. — Хулио известна моя точка зрения по этому вопросу, — заметила донья Беатрис, снисходительно покачивая головой, а Питер готов был поклясться, что доктору смертельно надоели эти разговоры и нечто большее, чем скука, заставили его заметить совершенно безучастно: — Я уверен, что мистера Гамильтона-Трейси не интересует воспитание детей как тема обеденной беседы, как бы нас с тобой ни занимал этот вопрос! Он встал и вышел на веранду, когда уже был подан кофе. Донья Беатрис искусно скрывала свою реакцию на происшедшее, чтобы не обнаружить перед гостем свою досаду. Доктор же через несколько мгновений был подчеркнуто внимательным, и, казалось, легкое волнение в тихой заводи их отношений миновало. Питеру безмятежность их отношений казалась странной — такие горячие люди, как испанцы, обычно не довольствуются безмятежными отношениями! В прекрасных темных глазах доньи Беатрис временами появлялось что-то вроде томного огонька, когда она смотрела на Хулио Фернандеса. Ему же, как он ни старался, также не всегда удавалось скрыть свое внутреннее состояние. Слишком уж выразительными были его губы и темные глаза! Лайза знала, как весело он может смеяться и непринужденно шутить. В его жилах текла горячая кровь, но он, по-видимому, считал более безопасным остужать ее и регулировать свои эмоции. Лайза была очень спокойна, и у Питера создалось впечатление, что она привыкла к голосам тех двоих. Донья Беатрис прилагала все усилия, чтобы очаровать Питера, но к Лайзе она ни разу не обратилась за время всего обеда. Да и хозяин, убедившись, что ее не обижают, говорил с ней очень мало. Он, казалось, довольствовался тем, что иногда спокойно и задумчиво поглядывал на нее и на Питера, пытаясь угадать, что же у него на уме. После обеда Питер с Лайзой прошли в сад — Питер придумал не слишком прозрачный предлог, заключавшийся в том, что им хочется взглянуть на море сверху и увидеть, как белый пляж будет постепенно озаряться светом восходящей луны. Когда они исчезли, донья Беатрис небрежно улыбнулась и взглядом с ног до головы окинула Хулио, который пристально глядел на внутренний дворик. — Эти англичане довольно простодушны, ты не находишь? — спросила она с улыбкой, тронувшей кончики ее алых губ. — Нам не надо объяснять, зачем эти двое отправились в сад вместе ночью! Если бы мисс Уоринг была воспитана, как наши испанские девушки, она по крайней мере выказала бы некоторую робость, прежде чем принять подобное приглашение! — Какое приглашение? — осведомился Хулио, хмуро глядя на носок своей туфли, вместо того чтобы созерцать залитый лунным светом внутренний дворик. — О, дорогой мой Хулио! — она похлопала его по руке и засмеялась. — Молодые влюбленные везде одинаковы только в Англии, если у них легкий роман, они совершенно не обязательно должны пожениться! Мисс Уоринг делает вид, что она не знала Питера Гамильтона-Трейси, но они явно очень привязаны друг к другу, иначе он не пришел бы сюда сегодня вечером, а она не ухватилась бы за первую возможность остаться с ним наедине! — Я не заметил, чтобы она горела желанием остаться с ним наедине, — заметил доктор Фернандес. Из сада до них донесся мягкий, удивленный смех. — Но это потому, что ты не испытываешь к ней особого интереса и не особенно наблюдателен! — Вероятно, — коротко ответил он и отвернулся. — Беатрис, я бы хотел, чтобы ты усвоила: Жиа пойдет в школу только тогда, когда я решу, что для этого настало время! — Разумеется, — незамедлительно согласилась она, чтобы успокоить его. — А тем временем ты позволишь мне навести справки и сделать некоторые приготовления? Через несколько дней Жиа надо отвезти к зубному врачу, поэтому ей необходимо вернуться в Мадрид. Сопровождение мисс Уоринг вряд ли необходимо. Пока девочка будет с нами, я также займусь ее новым гардеробом. На это потребуется некоторое время, но она может пожить у меня, если ты не хочешь, чтобы она была с тобой. Доктор обернулся и посмотрел на нее. В его взгляде было что-то загадочное, и это взволновало ее. — А почему я должен возражать против того, чтобы Жиа была со мной? — Дорогой мой Хулио, — снова запела она, — да по той простой причине, что у тебя холостяцкая квартира и, если мисс Уоринг останется здесь, за девочкой некому будет присмотреть — у тебя же в доме нет женщин! — Тогда почему бы мисс Уоринг не поехать с ней? Донья Беатрис решительно покачала головой: — Разве я только что не сказала, что у тебя холостяцкая квартира? Мисс Гримторп очень отличается от мисс Уоринг, хотя, может быть, ты этого не понимаешь, потому что почти не замечаешь ее! Без экономки или какой-нибудь другой женщины в доме ты вряд ли сможешь справиться с Жиа. — Тогда почему бы мне не поселить их обеих в отеле? В его голосе прозвучала удивившая ее упрямая нотка, она поднялась и мягкой поступью приблизилась к нему. — Хулио! — произнесла она с легким упрямством, взяв его за рукав. — Почему я не могу делать все возможное, чтобы помочь тебе воспитывать Жиа? Разве я не помогала тебе во всем? Доктор взглянул на донью Беатрис темными как ночь, непроницаемыми глазами. — Ты настояла на том, что ей следует провести лето здесь, у моря, и тем самым подготовиться к осени, а теперь, когда она отдыхает, ты хочешь увезти ее! — Только для осмотра у дантиста и других врачей. И потом, я не уверена, что ее можно смело поручить мисс Уоринг. Она слишком молода, да и ее дружок, Питер Гамильтон-Трейси, не внушает мне доверия. — Он скоро уедет. Донья Беатрис пожала белыми плечами, блестевшими при свете луны. — Будут другие. Она такая. Моль, кружащаяся у свечи!.. Ты забыл, что случилось с матерью Жиа? Ты забыл, что тебе уже пришлось пережить? Ты хочешь, чтобы из-за твоей дочери повторилось все это представление? — Не надо! — неистово отрезал он. Но донья Беатрис цепко держала его за рукав. — Хулио, любовь моя, — ласково продолжала она. — Я не хочу ранить тебя, но ты не должен забывать, насколько важно воспитание Жиа, — гораздо важнее, если бы, скажем, Жиа была наша с тобой дочь. Будь она нашей дочерью, — еще вкрадчивее продолжала она, — опасность была бы минимальной или ее не было бы вовсе, и девочке можно было бы предоставить большую свободу. Но Жиа — дочь своей матери, если не считать того, что внешне она никогда не будет похожа на нее! И мы, ты и я, должны защитить ее. А тебе известно, что я рассматриваю интересы твои и Жиа как свои собственные. К ее разочарованию, он отстранил ее руку, отошел в дальний угол веранды и угрюмо произнес оттуда: — Может быть, ты и права, но думаю, что ты не достаточно знаешь мисс Уоринг, чтобы критиковать ее поведение. — Правда? — она прищурилась, и в ее глазах появилась тревога. — Ну хорошо, может быть, ты и прав, мне почти нет дела до мисс Уоринг, кроме того что эта подозрительная личность не может быть идеальной воспитательницей для такого ребенка, как Жиа! Я тебе с самого начала говорила, что выбрала бы ее в самую последнюю очередь — какая-то не известная никому молодая женщина, находящаяся в жалком отпуске, с несбывшимися надеждами и, скорее всего, не имеющая средств даже для того, чтобы вернуться на родину! Вот почему она ухватилась за предложенное место гувернантки. С твоей стороны было очень неразумно пренебречь отзывами, которые она тебе предоставила! — Разумно я поступаю или нет, но не думаю, что мы чего-нибудь достигнем, обсуждая ее, и именно сейчас, — отрезал он, и ледяной тон, которым это было сказано, внезапно испугал ее. Хулио прошел через всю веранду и оказался с ней лицом к лицу: — Если хочешь, Беатрис, Жиа может пожить с тобой в Мадриде, а мисс Уоринг подождет здесь ее возвращения. До конца лета еще несколько недель, и ты была права насчет морского воздуха для Жиа: она просто расцвела! — Но только потому, что морской воздух целебен для нее! Не вбивай себе в голову, что это заслуга мисс Уоринг и она обладает какой-то магической силой! Она весело улыбнулась ему, чтобы поднять его настроение, но ложное представление о достоинствах гувернантки надо полностью искоренить! Помня о том, что сама Она была только что поставлена на место, она успокаивающе добавила: — Не беспокойся о мисс Уоринг. Если она допустит что-нибудь неподобающее, я, как и обещала, найду ей другую работу, и твое чувство ответственности относительно нее будет удовлетворено. Тебе не нужно будет мучиться угрызениями совести, когда ей настанет время покинуть Жиа. — Я вовсе не собираюсь мучиться угрызениями совести насчет мисс Уоринг, — загадочным тоном ответил доктор. Внезапно он посмотрел на нее и виновато улыбнулся: — Очень благородно с твоей стороны, Беатрис, что ты уделяешь мне и Жиа столько внимания! Ты ведь знаешь, что я благодарен тебе, не правда ли? — Тебе нет нужды благодарить меня, — ответила она, твердо взяв его за руку и спускаясь в сад, освещенный лунным светом. — Ты и твои дела давно касаются меня в первую очередь, и, по-моему, тебя не надо уверять, что так будет всегда! Поглядев на нее, он прочел в ее глазах легкий упрек и почувствовал некоторую неловкость. Разве ему хотелось, чтобы так продолжалось всегда? Может быть, она ждала от него более теплого чувства, чем благодарность? Он почти был уверен, что ей уже начинает немного надоедать одна лишь благодарность. В дальнем углу сада Питер Гамильтон-Трейси неловко говорил Лайзе: — Знаете, я не хочу доставлять вам неприятности, но когда меня приглашают в этот дом, я могу видеть вас! Ив то же время я совершенно уверен, что вашему боссу не доставляет удовольствия видеть меня за своим столом, а поведение доньи Беатрис и вовсе не поддается объяснению! Она, кажется, стремится свести нас с вами, но при этом не испытывает к вам дружеских чувств. Вы бы предпочли, чтобы я больше не появлялся здесь? — Разумеется нет! — ответила Лайза. Они стояли у низкой каменной стены, поросшей мхом, перед волшебной лунной дорожкой, под сенью сосен, нависающих над морем, как зонтики, и Лайза была так пленена этой красотой, что почти не вслушивалась в слова Питера. — Почему бы нам не встречаться? По крайней мере… — Она заколебалась, вспомнив мрачное выражение лица ее хозяина за обедом, и поняла, к чему клонит Питер. — Вы считаете, что донья Беатрис многовато берет на себя и доктор Фернандес не всегда это одобряет? В конце концов, я просто гувернантка! Мне вообще не следует обедать с ними! — Вздор, — Питер взял ее прохладную обнаженную руку и отвел Лайзу от стены. — Я вовсе не это имел в виду! Фернандес скрытен, и по его поведению нельзя определить точно, как он относится ко многому, в том числе и к своей дочери! Донья Беатрис, вероятно, многое решает за него, — например, он явно не горел желанием приглашать меня к себе в дом, но она настояла на этом. Причем предлогом для приглашения она делает вас. Я же не хочу ставить вас в неловкое положение. — Вы хотите сказать, что нравитесь ей и доктор Фернандес может ревновать? — Нет, дело не в этом! — засмеялся он. — По-моему, она вас не любит, а вам нужна работа до конца лета, и если вы не хотите потерять ее, нам не следует чем-нибудь расстраивать Фернандеса. Но вам ведь полагается некоторое свободное время, и я не вижу причин, почему бы нам иногда не проводить его вместе! — Возможно, — с некоторым сомнением согласилась Лайза. Он слегка сжал ее локоть: — Соответствуйте своему возрасту, дитя мое! Вам, как и всем, нужны развлечения, а атмосфера этого дома не очень располагает к веселью. Донья Беатрис не признает других развлечений, кроме нарядов от Диора и роскошного вида обеденного стола, да еще, может быть, брака с доктором Фернандесом! Поверьте мне, что именно это она и намеревается осуществить в один прекрасный день! Лайза промолчала. — Как бы то ни было, это близко к истине, но сейчас донья Беатрис чем-то обеспокоена, а в таком состоянии она становится злобной. Она не хочет, чтобы у вас все складывалось легко, и может в любой момент досадить вам или скомпрометировать вас. Мне следует иногда забирать вас из дома: приглашать в кино, на обед в Сан-Сесильо или что-нибудь в этом роде. Ни следящих глаз, ни лишних комментариев! Есть и еще один вариант. У меня есть тетушка, которая вскореприедет погостить или, по крайней мере, навестить меня. Это моя тетя Грайзел, сокращенное от Грайзельды. Никому не известно, сколько ей лет, потому что она выглядит так, будто может прожить вечно! У нее квартира в Мадриде, а самое главное ее хобби — живопись. Во время своих путешествий по миру она всегда пишет нам и хвастается, что ее картины выставляются в Лондоне и в Париже. Полагаю, она настоящая художница. Однако сейчас она горит желанием посетить меня, и мне придется заботиться о ее ланче. Я, разумеется, отвезу ее в отель, и мне бы очень хотелось, чтобы вы присоединились к нам. Думаю, встреча с ней доставит вам удовольствие, потому что она совсем не похожа на обычных английских тетушек. Это очень веселый и жизнерадостный человек! Вы составите нам компанию, Лайза? — О да, с удовольствием, — без колебаний согласилась она. Возможно, испанская чувствительность доктора, подумала она, не будет задета, если она пообедает с тетушкой такого привлекательного молодого человека, как Питер Гамильтон-Трейси. Лайза прекрасно понимала, что доктор Фернандес не одобряет ее знакомства с Питером по той простой причине, что это отрывает ее от выполнения ее основных обязанностей, — других причин для возражений у него просто не может быть! Она также была совершенно согласна с Питером, что с появлением на вилле доньи Беатрис атмосфера здесь потеряла ту беззаботную легкость, что царила до ее приезда. Иногда она думала, что донья Беатрис подавляет ее своей изысканностью и изощренностью, да и отношения ее с доктором Фернандесом существенно отличаются от отношений с девушкой, занимающей временную должность и которой не до конца доверяют! А в один прекрасный день она, разумеется, выйдет замуж за доктора Фернандеса… Тогда он поймет, как бесполезно было цепляться за прошлое счастье, когда донья Беатрис может дать ему так много! Все это лишь вопрос времени. Питер прав. Когда Питер, пожелав ей спокойной ночи, отправился к своему коттеджу, он уносил с собой ее неоднократно повторенные обещания обязательно познакомиться с его тетушкой, как только он даст знать о ее приезде! Тогда она обратится к хозяину с просьбой разрешить ей впервые за вес время работы отлучиться на целый день.ГЛАВА 9
Но прежде чем настал этот день, произошел случай, заставивший Лайзу взглянуть на своего хозяина совершенно другими глазами. Сеньора Кортина обычно получала овощи с черного хода виллы, и доставлял ей их каждый день молодой человек, подъезжавший на телеге по узенькой тропинке, ответвлявшейся от основной дороги на виллу. Телегу он оставлял за скрипучими чугунными воротами, и этот скрип обычно возвещал о его прибытии. Сеньора Кортина выходила на крыльцо в фартуке, часто вытирая о него руки, как будто только что оторвалась от раковины, и громко бранила его за то, что тот так поздно принес цветную капусту или рассыпчатые сердечки латука, которые ей требовались для салата к ланчу. Это превратилось как бы в ежедневный ритуал, и Лайза и ее воспитанница уже ждали того часа, когда раздастся пронзительный сварливый голос, сотрясающий сонную тишину сада. Услышав скрежет колес по неровной поверхности тропинки, скрип ворот и ленивые шаги по направлению к боковой двери, они прекращали все свои дела, поднимали головы и улыбались друг другу, слушая традиционную тираду. — Самое подходящее время приносить овощи для ланча!.. Для ланча! — звучал полный негодования голос. — Ты страдаешь от лени, Педро Гонсалес, и чем скорее ты от нее избавишься, тем лучше для всех нас! Тем лучше для моей стряпни! Затем следовали льстивые комплименты относительно качества этой стряпни, изрекаемые сонным мужским голосом, и чаще всего, несмотря на опоздание, незадачливого поставщика приглашали в дом что-нибудь перекусить, хоть он этого и не заслуживал. А выйдя из дома примерно через четверть часа, он замечал Жиа, пролезающую через щель в заборе, и Лайзу, стоящую поодаль, кивал им обеим, усмехаясь красивыми испанскими глазами, залезал на свою телегу и лениво уезжал. Испания — страна завтра! У Педро Гонсалеса завтра могло с таким же успехом превратиться в послезавтра, судя по его вечно сонному лицу и отсутствию какого-либо намека на спешку. Это был, как считала Лайза, типичный молодой испанец, каталонец, ленивый по натуре, не имеющий никаких стремлений, выходящих за рамки его обыденных занятий, а также любитель коррид и фиест. Она представляла себе, как привычная лень отпускает его во время фиесты или когда он на корриде подзадоривает своего любимого матадора, а его черные глаза, конечно без привычной устали, разглядывают хорошенькую девушку, если та оказалась поблизости. На Лайзу он сначала не обращал внимания, но потом стал приглядываться к ней со все возрастающим интересом, Жиа, посмеиваясь, называла его «зеленщиком Педро, которому нравится Лайза». Лайзе же не нравились эти шутки; единственное, что она себе позволяла, так это улыбаться при словесных излияниях сеньоры Кортины. Она предпочитала держаться подальше от пламенных глаз зеленщика. К мужчинам такого типа она не привыкла — приземленным, откровенно чувственным, грубоватым — и сторонилась его молчаливого одобрительного внимания. Она относилась к Педро с активным недоверием и ничего не могла с собой поделать. Однажды утром он подъехал к боковым воротам с огромной черной дворнягой, сидевшей рядом с ним на телеге. Это была дворняга самого низшего пошиба, позорно запущенная и, кажется, не отличавшаяся добрым нравом. Лайза во многих дворняг влюблялась с первого взгляда, но эта… Пес сидел на мешке с луком и, когда Педро оттолкнул его, чтобы взять мешок, злобно ощерился, показал клыки и громко зарычал. Педро шлепнул его и отослал в угол телеги, а оглянувшись и увидев Лайзу, пытающуюся отогнать Жиа от щели в заборе, изобразил на своем лице улыбку, показав крепкие белые зубы. — Вы любите собак, сеньорита? — спросил он обычным сонным голосом. — Все англичане любят собак и слишком нянчатся с ними! Разве не так? Лайза молчала, а он поудобнее пристроил мешок с луком у себя па спине, оттолкнул пса от ящика с латуком и, продолжая смотреть на нее, с удовольствием говорил: — Парень не очень добродушен! Очень злой пес. Вчера он подрался с псом поменьше себя и задрал его до смерти. Я его отстегал. Он этого мне не простил и сегодня рычит на меня. Вечером я его опять отстегаю! — Тогда неудивительно, что он такой злой! — не выдержала Лайза. — Вы так считаете? — Он наклонился к телеге так, что мешок с луком, как маятник, покачивался у него на спине, и в его черных глазах появились недоумение и насмешка. — Это потому, что вы англичанка, а в Англии слишком много возятся с собаками! Маленькая домашняя собачка! Да? — Это не домашняя собачка! — ответила Лайза, с опаской глядя на пса, с которым пыталась заигрывать Жиа. Тому это явно не очень нравилось. Она оттащила Жиа от щели в заборе и, пока Педро придумывал ответ, краешком глаза заметила, что из дома показался недавно приобретенный сеньорой Кортиной щенок — также сомнительного происхождения — с явным намерением прогуляться по тропинке. Сеньора Кортина еще не услышала скрипа чугунных ворот и не вышла из дома, а щенок, вырвавшись на свободу, явно жаждал приключений, и его лапки счастливо семенили по тропинке, пока он не услышал рычания старшего собрата. При этом ушки его слегка встрепенулись, а в глазах появилась некоторая неуверенность. Лайза поняла, что требуется немедленное вмешательство! Большинство хорошо обученных собак с пониманием относятся к щенячьей неопытности, даже если это такое странное существо, как любимец сеньоры Кортины. Та приобрела щенка потому, что к нему привязался ее почтенный муж, у которого она, несмотря на свою воинственность, явно шла на поводу. Но большой, уродливый черный пес Педро не был избалован воспитанием, поэтому он вслед за рычанием разразился злобным лаем и прыгнул, намереваясь подмять щенка под себя. Но Лайза, предвидя прыжок, сама, как пружина, рванулась на помощь малышу. Она успела схватить его, и мягкий комочек, покрытый шелковистой шкуркой, оказался у нее в руках. В этот момент раздался предупреждающий крик Жиа, но было поздно! Черный пес набросился теперь не на щенка, а на Лайзу и с легкостью повалил ее на землю всей своей тяжестью. Лайза сама не понимала, как ей удалось проскользнуть через щель в заборе и оказаться на тропинке, где она упала на землю. Теперь опасность угрожала ей не меньше, чем крохотному созданию, которое она старалась защитить. Жиа пронзительно закричала, и это заставило Педро действовать. Он не спеша пошел на помощь молодой англичанке, и несколько слов, брошенных псу по-испански, каким-то чудом заставили того застыть, хотя он и продолжал злобно скалиться уродливыми желтыми зубами. Педро протянул руку и помог ошеломленной Лайзе подняться с земли. — В следующий раз вам лучше не вмешиваться, сеньорита! — обратился он к ней чрезвычайно вежливым голосом. Продолжения его речи не последовало, так как за спиной у него прозвучал гневный голос, приказывающий ему убираться со своим луком и собакой за ворота и оставаться там. Жиа же подбежала к отцу, схватила его за руку и взахлеб стала рассказывать ему, что произошло и какую отвагу проявила Лайза. — Это все из-за щенка, папа! Она подумала, что большой пес сделает ему что-то плохое, а может быть, даже убьет его! — Он вполне мог разодрать вас, мисс Уоринг! — произнес Хулио Фернандес, непроницаемым взглядом глядя на Лайзу, неуклюже прижимающую к себе щенка и смущенно глядевшую на него. Она откинула со лба длинную прядь волос, и он заметил уродливую царапину на ее руке. Взгляд его стал еще более непроницаемым, а вопрос прозвучал коротко и сжато: — Вы уверены, что эта скотина не тронула вас? Этот след у вас на руке… — Думаю, я просто поцарапалась о гальку на тропинке, — ответила она, уныло глядя на царапину, и попыталась улыбнуться. — Да, это все, ничего более серьезного! Да и щенок цел и невредим, немного дрожит, но в остальном — полный порядок! Лайза нежно посмотрела на крошечного зверька, а потом, когда прядь золотых волос снова упала ей на лоб, поставила его на землю заметно дрожащими тонкими пальцами. Ей было нехорошо, все произошло так неожиданно: предупреждение об опасности поступило, когда практически все уже произошло. Она все еще была в трансе, движения ее были чисто механическими, и она понятия не имела, как ей удалось проникнуть через щель в заборе, чтобы вовремя спасти щенка. Но самое главное, что она спасла его! — Думаю, что пес Педро не расположен к щенкам! — дурашливо произнесла Лайза, почувствовав на своих плечах властную руку и поняв, что ее ведут к дому. Когда они оказались в приятном полумраке виллы, до них донесся голос сеньоры Кортины, бранящей зеленщика, и его протесты, так как лук снова оказался в телеге. Лайза сочла наказание слишком суровым, чтобы из-за глупости щенка Педро лишился выгодного клиента. Устроившись в удобном кресле в библиотеке с бокалом бренди в руках, она попыталась найти ему хоть какие-то оправдания. — На самом деле Педро ни в чем не виноват. Его пес не обучен и, естественно, непредсказуем. Но ведь он подчинился хозяину, когда тот остановил его. Не знаю, что Педро ему сказал, но пес ведь подчинился! И он меня не тронул! — Допейте бренди, — спокойно приказал доктор и, когда она выполнила его приказ, забрал у нее бокал. Пристально глядя на нее, он объяснил: — В нашей стране не принято вмешиваться в отношения животных. Наши люди обычно иначе, чем вы, смотрят на выяснение отношений между животными. Вы должны запомнить это на будущее! — Запомню, — пообещала она, и под серьезным взглядом его темных глаз краска смущения залила ее лицо. Он испанец, в самом лучшем и привлекательном смысле этого слова, мелькнуло у нее в голове, умеющий мыслить и подавлять свои страсти. Даже родись он в той же среде, что и Педро, и будь вынужден добывать средства к существованию торговлей овощами, он все равно полностью отличался бы от Педро! Гуманный и эмоционально сдержанный, он умел экономить свои чувства. Мудрость, читавшаяся в его черных глазах, таила мудрость веков, потому что он видел и понимал гораздо больше, чем это можно было предположить при первой встрече. Она мгновенно вспомнила свою первую встречу с ним — не в тот раз, когда впервые увидела его за столиком ресторана, а когда столкнулась с ним лицом к лицу на небольшой пристани в Сан-Сесильо, под лунным светом над морем. Он был очарователен и любезен. Позже она обнаружила, что он мог быть жестким и холодным. Сейчас она не могла с уверенностью сказать, что кроется за бесстрастной маской на его лице, но он в очередной раз проявил доброту к ней. Вдруг ее охватило чувство одиночества. Он был добр к ней, потому что она безрассудно рисковала собой, когда огромная черная дворняга повалила ее и она поцарапала руку. Доктор уже тщательно осмотрел царапину и, попросив прощения, на один момент удалился за своими принадлежностями, чтобы промыть рану и убедиться, что это не более чем царапина. Когда он вернулся, она все еще пребывала в состоянии отрешенности: бренди, который убедил ее выпить доктор, подействовал на нее несколько угнетающе. Она понимала, что этого не произошло бы, если бы уже на протяжении нескольких дней она не пребывала в состоянии подавленности, а бренди просто оказался ключом, открывшим дверь ее тщательно скрываемым эмоциям. Она была не в состоянии анализировать свои чувства, но понимала, что они, кажется, скоро выплеснутся наружу. Когда доктор встал на колени рядом с ней и его голова оказалась в непосредственной близости от кончика ее подбородка и когда ее пронзила неожиданная жгучая боль, оттого что он промывал царапину чем-то из бутылочки, на ее глазах появились слезы, она тяжело вздохнула, и одна слезинка упала ему на ладонь. Он взглянул на нее в крайнем изумлении. — Это так больно? — воскликнул он. — Простите, но такими вещами не следует пренебрегать.Он увидел, что она закусила дрожащую нижнюю губу, как обиженный ребенок. — Ничего! — заверила она его, немалыми усилиями заставив себя сказать это. — Я вообще-то трусиха, только… — Только сегодня утром произошло то, что вы испытали сильный шок, и кроме того, вас очень расстроило, что благополучие этого необычного создания, которое сеньора Кортина называет щенком, оказалось под угрозой! — бесконечно мягко произнес доктор. — Я все понимаю! Лайза беспомощно смотрела на него, и слезы продолжали течь из ее глаз, напоминавших омытые росой серо-голубые фиалки. Несмотря на все усилия с ее стороны, нижняя губа продолжала предательски дрожать. «Если бы он действительно понимал!» — думала она. Если бы только он понимал, что делает с ней его близость и каким абсолютно бесперспективным представляется ей ее будущее! И вдруг ее охватила паника, что она может выдать себя, это испугает его, он уволит ее и отошлет обратно в Англию. — Пожалуйста, простите, — в испуге умоляла она. — Это все от йода… Я не ожидала… Но выражение его лица полностью изменилось, и блестящие темные глаза были полны сочувствия. Он поднялся с колен, сел рядом с нею в кресло, наклонился и, схватив обе ее руки, крепко сжал их. — Querida [2], — произнес он, но Лайза была уверена, что ласковое слово случайно сорвалось с его губ. — По-моему, случилось и еще что-то похуже? У вас больше нигде нет повреждений? Эта скотина-собака не… — Нет, нет, — успокоила она его, так как доктор был по-настоящему взволнован. — Так ваше падение оказалось серьезнее, чем мне показалось на первый взгляд! Я немного поздно появился на сцене, иначе вы бы вовсе не упали! Вы сильно ушиблись? Лайза улыбнулась сквозь слезы и усилием воли решительно подавила их. — Я в полном порядке, — твердо заявила она. Он посмотрел на ее руки, лежавшие в его больших смуглых мужских ладонях, и их вид заворожил его. Они были такими тонкими, белыми и ухоженными и не в первый раз поразили его своей хрупкостью и несхожестью с руками человека, вынужденного самому зарабатывать себе на жизнь. — Однако, я считаю, вам следует подняться к себе в комнату и лечь. Я дам вам что-нибудь успокоительное… Она мягко убрала свои руки. — Чепуха, доктор. Я полностью приду в себя, как только переоденусь, — она посмотрела на дыру в ярко-розовом полотне платья — след ветки, за которую она зацепилась при падении. — Вымоюсь и приведу себя в порядок. — Она представила себе, на кого она похожа сейчас: лицо вымазано, волосы растрепаны и настойчиво лезут вперед, напоминая золотистый капюшон, обрамляющий ее лицо. Доктор медленно перевел взгляд с ее рук на лицо, и хотя на нем он не уловил ни малейших признаков слабости, состояние девушки продолжало тревожить его. Лицо Лайзы было столь же пленительным, как и ее руки, но совершенно непроницаемым. — Que… Мисс Уоринг, — произнес он так быстро, что его выбор способа обращения к ней не вызвал никаких сомнений, — скажите же, счастливы ли вы здесь? Она с удивлением посмотрела на него: — Счастлива? Ну разумеется, я счастлива! — И вы не жалеете, что вообще приехали в Испанию? У нее расширились глаза, и сердце бешено заколотилось от страха: он догадался! Он догадывается! — Я люблю Испанию! В его глазах и голосе слышалось беспокойство. — Мы однажды заговорили о розах — и одной совершенной розе, которую в один прекрасный день можно найти в саду. Для вас это… Какое-то мгновение он выдерживал ее взгляд, но потом отвел глаза, встал и подошел к окну. — Ваш молодой друг, Питер Гамильтон-Трейси, сегодня утром позвонил мне и попросил разрешения пригласить вас на ланч с его родственницей, какой-то пожилой тетушкой, приехавшей в Сан-Сесильо и с которой он хочет вас познакомить. А возможно, он хочет также, чтобы она познакомилась с вами… Он повернулся и уставился на нее. — Да, — ответила Лайза как можно небрежнее, — я ждала приглашения! — И вы также ждали встречи с тетушкой? — Да, я… он мне рассказывал о ней! Лайза никак не могла понять, что означают его расспросы. — Когда молодые люди представляют своим родственникам молодых подруг, у них обычно серьезные намерения. — Он стал ходить по библиотеке взад и вперед. — Во всяком случае, в Испании это говорило бы о более чем серьезных намерениях! Мне не очень хорошо известно, как подобные вещи делаются у вас, но я чувствую некоторую ответственность за вас, и мой вам совет — не позволяйте одиночеству втянуть вас в ситуацию, из которой потом вам будет трудно выбраться. Это не тот случай, — тут его коснулась язвительная усмешка, — если вы не изменили своего отношения к розам! — Я, — начала было Лайза, но тут отворилась дверь, и донья Беатрис с любопытством уставилась на них. — До меня дошли слухи, что вы здесь, — сказала она, — и что мисс Уоринг была настолько безумна, что связалась с дворнягой! Ее тон давал понять, что, совершив подобное безрассудство, мисс Уоринг получила по заслугам. — Сеньора Кортина в отчаянии, потому что у нее осталось мало зелени, а зеленщик ушел, не оставив ей для супа ни лука, ни лука-порея. Так что в следующий раз, мисс Уоринг, — холодно улыбнулась она, — когда вам снова вздумается спасать жизнь щенку, помните, что у сеньоры Кортины есть хозяин, который платит ей за службу, а хорошо приготовленная пища для него имеет немаловажное значение! Лайза встала. Она едва могла поверить, что сеньора Кортина настолько неблагодарна, что нажаловалась на нее за нехватку овощей для ланча, но она видела, какие взгляды бросала донья Беатрис то на ее хозяина, то на нее. Она поняла также, что донья Беатрис слышала их разговор, который уже шел вовсе не о щенках и не о страданиях Лайзы из-за любви к ним. При виде различных медикаментов и пустого бокала из-под бренди донья Беатрис зловеще и коротко прошипела: — Столько волнений из-за такого пустяка! — Для мисс Уоринг это был не пустяк, — почти так же резко произнес доктор Фернандес. Он повернулся к Лайзе: — Думаю, вам лучше сегодня остаться у себя в комнате до ужина. Я распоряжусь, чтобы ланч вам подали туда. Рекомендую вам раздеться и лечь в постель, а вечером, если вы будете в состоянии, мы будем рады видеть вас за ужином! Выходя из библиотеки, Лайза чувствовала изумление доньи Беатрис и понимала, что испанка никогда не простит ей малейшего пренебрежения к себе в ее присутствии. Но ее недовольство относилось только к ней, Лайзе, но отнюдь не к доктору Фернандесу! Закрывая дверь, она услышала, как донья Беатрис произнесла уже более спокойно: — Бедный Хулио! Как всегда, все домашние неурядицы в первую очередь бьют по тебе! Но я не думаю, чтобы девочка и в самом деле сильно пострадала, правда? Она могла получить тяжелую травму. — Это был глупый поступок. И все из-за кучки костей, которую и на порог-то не следовало пускать! Но ты слишком добр к своей прислуге, так же как и к этой девочке. Весь оставшийся день она будет лежать в постели, а кто же займется Жиа? Ей и в самом деле следовало бы помнить, что именно Жиа — ее основная обязанность в этом доме. Лайза не слышала продолжения разговора, но была полностью согласна с доньей Беатрис. Жиа — ее основная обязанность, и, получая такое солидное жалованье, она должна заниматься только девочкой и ничем больше. Ничем больше? Поднявшись к себе в комнату, она подошла к зеркалу туалетного столика и испугалась своего взъерошенного вида — недаром доктор Фернандес с таким любопытством разглядывал ее! Она взяла гребень и машинально пробежала им по волосам. Лайза вовсе не собиралась пренебрегать своими обязанностями и ложиться в постель. Только пульс у нее участился, когда она вспомнила слова доктора: «Если вы не изменили своего отношения к розам!» Одна совершенная роза в саду! Но вряд ли она найдет такую розу!
Последние комментарии
18 часов 36 минут назад
18 часов 36 минут назад
18 часов 44 минут назад
18 часов 53 минут назад
19 часов 51 минут назад
20 часов 9 минут назад