Злой мельник [Семен Соломонович Юшкевич] (fb2) читать постранично, страница - 3

поднимаюсь и лениво иду за ним. Шаги наши хрустят в песке, и мне вдруг кажется, что когда-то это уже было со мной, и тоже тогда хрустели шаги, и что та жизнь, в которой оно происходило однажды, была лучше и несравненно прекрасней настоящей. Чем хороша наша жизнь? По вечерам отец, который и любит нас, но строгий и неумолимый; страшное училище осенью и зимой; огорчения и страхи за жизнь дорогих мне папы и мамы и однообразие во всём, что за этой стеной. Не в моих ли мечтах о пленнице из белого домика я жил этой дорогой жизнью, знал этот сад, эти новые, хорошие чувства?

Вот и фруктовые деревья. Я бросился к Коле, чтобы обнять его, — так славно на душе у меня, так чувствую я Бога над собой. Мне кажется, что мы не люди, не живём в мире, и что никогда, никогда не вернётся прошлое. Груши зелёные, но уже с розовеющими щёчками, похожие на маленькие бутылочки, свесились вниз и ласково ждут нас. Как забрызганные кровью виднеются вдали вишнёвые деревья и так необычно красивы своими ветвями, ушедшими вширь. Внизу, из длинного ряда кустов, лукаво выглядывает твёрдый крыжовник зелёными глазами своими и как бы вытягивается, чтобы дать себя отведать. Бежит смородина мимо взора, собравшись в миниатюрные кисти красного винограда, и руки невольно сами тянутся к ней. Я не знаю, что переживает Коля…

— Господи, — с благоговением шепчу я, — подари мне такую жизнь!

С грушевого дерева уже раздаётся крик Стёпы, зовущий меня подняться к нему. Коля сидит на вишнёвом дереве и, уписывая вишни, не забывает кучами класть их за пазуху. Я делаю то же, поднимаюсь к грушам, срываю их, кладу за пазуху, отведываю одну. Но она невкусна ещё и я с отвращением выплёвываю её. От груш мы переходим к вишням, смородине, крыжовнику, и я наедаюсь так, что меня начинает тошнить. За пазухой растёт запас. То же самое у Коли и у Стёпы. Мы перегружены и ничего уже не хочется. Пора домой. Как-то мы выберемся? Я уже привык к красоте сада, она начинает утомлять меня, а то живое и важное, что сейчас должно совершиться, и страх перед тем, что ждёт нас у выхода, — всё больше закрадывается в душу и выталкивает из неё всё другое.

— Теперь мы воры! — со стыдом думаю я, ощупывая набранные запасы. Гляжу на Колю с отчаянием. — Если бы папа узнал!..

Коля сам бледнее обыкновенного, и страх за него заглушает мой собственный. Стёпа всё уписывает вишни, не может никак ими насладиться и весело смеётся. Меня злить ровный блеск этих холодных, мраморных зубов мальчика и плутовское выражение в его глазах.

— Домой, — командует Коля дрогнувшим голосом, и я готов заплакать от этих упавших, бессильных звуков. Пусть боюсь я, но Коля не должен бояться. Я всё возьму на себя. На своих плечах я готов вынести всю тяжесть этого поступка, но Колю никто не должен трогать.

— Домой!.. — подбадриваюсь я, — идём, Стёпа, Коля… Я первый вылезу на стену и посмотрю, спокойно ли.

С доброй улыбкой он смотрит на меня, и, как бы поняв мои чувства, одобряет меня кивком головы. Я взлезаю, поддерживаемый ими, и быстро оглядываю путь. Никого. Мельница гудит, — где-то громко спорят. В самом дворе лежит спокойствие и равнодушие. Я шёпотом даю сигнал, — они поднимаются вслед за мной, все прыгают вниз, и мы двигаемся дальше. Опять под окном застывает сердце от ужаса. Но вот мы, наконец, благополучно у калитки. Ещё один миг — и свобода. Стёпа бросается открыть её, — но ужас! теперь она заперта на ключ, и выход отрезан.

— Мы пропали, — шепчу я с ужасом.

Коля страшно бледнеет и тоскливо оглядывается. Времени терять нельзя. Губы у него синеют и дрожат, Стёпа же по-прежнему весел и спокоен. Опять сверкают его зубы и он бормочет:

— Вишь, черти проклятые, догадались-таки. Погодите, подлецы, ещё не поймали. Колька, за мной! Гляди в оба. А ты не плачь, — обращается он ко мне, и бросает с презрением: «Баба!» — Не поймают, — с уверенностью заканчивает он, — меня лошадь не догонит, не то что подлец мельник…

Всё это очень хорошо, но для нас неутешительно. Я совсем неважно бегаю. Но мужественные слова Стёпы всё-таки ободряют и теперь, не прячась, пускаемся бежать назад в сад. Но едва мы поднялись на стену, как вдруг показался совсем близко старик мельник с парнем, — видно своим сыном.

В руках у них прутья, должно быть для нас приготовленные.

— Слезай, — кричит нам мельник, — не то хуже будет! Воришки проклятые, совсем сад испортили, — бормочет он и внимательно смотрит на стенку, попорченную ногами мальчишек.

Стёпка прыгает в сад, а мы без размышления за ним.

— Ступай к стене, что выходит на улицу, — кричит Стёпа на бегу. — Другого места нету.

Мы с Колей усердно работаем ногами, и наплыв энергии на время разгоняет страх. Однако, едва мы добрались до уличной стены, как мельник вырос перед нами и стегнул прутьями в воздухе. Мы бросились назад. Страх опять щемит сердце. Размышлять некогда. За нами гонится сын мельника, парень лет 16. Вот, вот нагонит!.. Куда бы спрятаться? Коля тяжело дышит, и я по плечам вижу, что он утомляется. «Хотя бы дали немного