Егоркин разъезд [Иван Федосеевич Супрун] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (69) »
Иван Федосеевич Супрун Егоркин разъезд
ЕГОРКИНА РОДИНА
Железнодорожный разъезд Лагунок стоял посреди равнины, покрытой мшистыми лишаями, грязными ранками-лужицами да реденьким чахлым кустарником. Рельсы уходили вдаль, до самого неба, как туго натянутые струны. Егоркиной матери, Анисье Петровне, очень не нравилась такая местность, и она, упоминая господа бога и охая, говорила: — Проклятущий край, и мы тут все не человеки, а лягушки. — Зато легко добираться до бога, — отвечал, улыбаясь, Егоркин отец, Тимофей Иванович. — Другим людям, чтобы побывать у него в гостях, надо кружить, взбираться на горы, через леса продираться, а нам, лагунковцам, удобно: иди но шпалам все прямо да прямо — и вот оно, небо. — Не мели чего не следует, — сердилась мать. — Не можешь подать прошения, чтобы перевели отсюда. — А куда переводиться-то? — На другой разъезд — вот куда. — На такой же или на иной какой? — Да зачем проситься в этакую же трясину? Аль белый свет клином сошелся? Аль нет на нем мест, где и лес настоящий растет и реки текут, и нет этих окаянных лягушек и комаров? — Как не быть, есть, — соглашался отец. — Вот и просись туда. Так прямо и требуй: отработал, мол, я в этой хляби десять лет, а теперь хочу переехать в лучшую местность. — Так прямо и требовать? — А то как же? Потом вот еще что можно указать… И мать начинала давать всякие советы. Отец так внимательно слушал и усердно поддакивал, что казалось — как только она окончит свои наставления, он сразу же вскочит на ноги и помчится на станцию писать просьбу. Но так только казалось. Однажды, терпеливо выслушав мать, отец поинтересовался: — А тебе какой лес нужен: сосновый, березовый или, может быть, яблоневый? В другой раз он, с самым серьезным видом, просил у матери ответа: — Соглашаться или нет, если на том месте, куда нам скажут переезжать, будет не речка, а озеро или море? А еще как-то сказал: — Говоришь ты красиво, но вот одного я никак не могу понять, что делать с людьми, которые служат и живут на тех хороших местах, куда мы будем проситься. Уж не перевести ли их на наше место? После каждого такого ехидного вопроса мать умолкала, а отец вразумлял: — Пойми и запомни: прошение о переводе на новое, лучшее место подают не на простой, а на золотой бумаге — нужна добрая взятка. А у нас с тобой — ни грошика. Так что успокойся и терпи. На разъезде, кроме служебного здания — станции, стояли две казармы, путевая будка и длинный-предлинный, врытый наполовину в землю, барак. В той части служебного здания, которая примыкала к перрону, находились дежурная комната, маленький кабинетик начальника, небольшой пассажирский зал и крохотная кладовочка. В кладовочке ничего не хранилось, в ней ютился одинокий старичок, станционный сторож Платон Назарович. В другой половине здания проживала семья начальника разъезда Павловского. Казармы располагались на другой стороне линии наискосок от станции. В одной из них размещалось «высшее сословие» — дежурные по станции и дорожный мастер, а в другой квартировало «среднее сословие» — стрелочники. Будка находилась около входных стрелок. Занимал ее путевой сторож Порфирий Лукич с женой Авдотьей Васильевной — Егоркиной крестной. Длинный-предлинный барак тянулся рядом с казармой «среднего сословия», а заселяли его путейские рабочие. Егоркин отец, Тимофей Иванович Климов, работал стрелочником, а поэтому и жил с семьей там, где ему было положено, — в казарме «среднего сословия». Небольшая комната, узенький коридорчик и тесная, как сруб колодца, кладовочка — вот и вся квартира.ЖИВАЯ ЛЕСЕНКА
Семья у Климова была большая. За двенадцатилетней дочерью Феней выступала целая шеренга мальчишек: Егорка, Мишка, Ванька, Петька, Сережка. Авдотья Васильевна и Порфирий Лукич, да и другие знакомые, бывая у Климовых, почти всегда заводили разговор о том, как, должно быть, трудно кормить, одевать да обхаживать этакую ораву. — Не приведи господи, — тяжело вздыхала Анисья Петровна. Тимофей же Иванович отвечал просто: — Не легко. Особенно усердно донимала Анисью Петровну Авдотья Васильевна. Всю климовскую ораву она называла «живой лесенкой», и как только переступала порог, так сразу же начинала: — «Ступеньки» все здоровы? Здоровы ли были «ступеньки» или какая-либо из них прихворнула, Авдотья Васильевна не изменяла своей привычке — она усаживалась посредине избы и, покачивая головой, принималась приговаривать: — И господи ты боже мой! Посмотрю я на вас, и аж сердце кровью обливается, ведь мал-мала меньше… Егорка не любил слушать крестную — от ее речей на душе становилось нудно, тоскливо — и обычно после слов «мал-мала меньше» старался улизнуть на улицу или заняться какими-нибудь- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (69) »
Последние комментарии
52 минут 39 секунд назад
1 час 15 минут назад
19 часов 14 минут назад
19 часов 15 минут назад
1 день 6 часов назад
1 день 6 часов назад