Искры [Михаил Дмитриевич Соколов] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Мих. Соколов Искры

Постановлением Совета Министров Союза ССР
СОКОЛОВУ Михаилу Дмитриевичу
за роман «Искры»
присуждена Сталинская премия
второй степени за 1950 год.

Часть первая

Глава первая

1
Был тихий июльский день.

Над хутором, над запыленными тополями, словно огромные хлопья ваты, медленно плыли облака, временами заслоняли землю от огненных лучей солнца, и тогда на дороги, на почерневшие соломенные крыши хат и сараев ложились синие прохладные тени.

Над выгоном, над опаленной зноем степью прозрачной дымкой струился от земли горячий воздух, маревом заволакивал бархатистую седину полыни и все тянулся к горизонту дрожащими, нескончаемыми волнами и там разливался беломатовой водной гладью.

Безлюдной в такую пору кажется степь…

Под телегами, под развешанными на граблях одеждами, в тени отдыхают хлеборобы. На стойлах, возле запруд, хвостами отбиваясь от мух, отстаивается скотина. На курганах, распустив крылья, с раскрытыми клювами дремлют степные хищники. И лишь жаворонки безумолку щебечут в лазоревом небе да в хлебах бойко стрекочут кузнечики.

А в балке, в терновых зарослях, одиноко бродит лиса, высматривает в старой листве, не копошится ли где сапун — еж. Попадется еж всевидящим лисьим глазам — тронет его хищница мягкой, пушистой лапой и покатит к воде. Вздрогнет еж, расправит серые колючки и не заметит, как окажется в ручье, а когда раскроется, схватит его лиса за маленькое рыльце — и одна шуба иглистая у воды останется, а на агатовочерном носу хищницы — капли свежей крови.

На косогоре возле речки, в зелени садов и верб, раскинулась Кундрючевка. На улицах ее душно и пустынно, и даже детских голосов нигде не слышно. Одни свиньи, окопавшись в тени у каменных загорож, лежат и похрюкивают в прохладе чернозема, да куры пылят на дорогах, поверяемые криками высоких огнистых петухов.

Тихо и безмятежно было в этот час в Кундрючевке.

И вдруг поднялся переполох.

Повскакав из-за столов, с постелей, кто с ложкой в руке, кто на ходу надевая сапоги или чирики, одни недоспав, другие недообедав, люди высыпали из хат, из землянок и устремились на улицу. А на улицах куры, кудахча, разлетались с дороги; свиньи, испуганно хрюкая, разбегались из-под стенок; собаки, поджав хвосты, прятались за хатами. Все пришло в такое неистовое движение, как если бы на хутор надвигался невиданный ураган.

В первые минуты никто не мог понять, что случилось: то ли конокрадов поймали вместе с парой золотистых рысаков и гонят на майдан, чтобы там расправиться с ними, то ли фокусник какой заморский приехал в хутор и вот всполошил народ какой-то пронзительно звенящей диковиной?

Над толпой, запрудившей улицу, широкий в плечах, с хмурым худощавым лицом и черным чубом, выглядывавшим из-под нового картуза, возвышался молодой парень — Яшка Загорулькин. Невозмутимо сидя на чем-то высоком и натянув вожжи, он то и дело властно покрикивал: «Берегись!», и голубая атласная рубаха его ослепительно блестела на солнце.

За ним красным околышком картуза мелькала в толпе голова Нефеда Мироныча Загорулькина, первого на хуторе казака. Он и был причиной всполоха кундрючевцев, вздумав праздничным днем, в обеденный час, пробовать на бурьяне свою обнову — чужестранную лобогрейку.

В добротных суконных шароварах с лампасами, в темно-синем пиджаке поверх белой в крапинку рубашки, Нефед Мироныч то и дело наклонялся немного вперед, с легкой небрежностью вилами освобождал полок от бурьяна и опять выпрямлялся. Его строгое лицо с черной подстриженной бородкой было серьезно-сосредоточенным, но в сверкающем взгляде настороженных глаз временами мелькала улыбка: гордился он, самый богатый и почетный хуторянин, этой редкостной машиной. Ему хотелось крикнуть им всем, казакам и мужикам: «Смотрите, завидуйте и за версту картузы скидайте перед Загорулькой!».

Кум Нефеда Мироныча, атаман Калина, так и понимал его. «У самого от радости чертики прыгают в глазах, а по морде и сатана не приметит!» — завистливо думал он о счастливом обладателе невиданной машины, шагая рядом с лобогрейкой.

А по бурьяну, по пыльной дороге валом валили взрослые и дети, мужчины и женщины, и каждый, обгоняя другого, хотел своими глазами увидать заморское чудо, собственными руками пощупать скошенный бурьян, накалывая руки, рассматривая его, и шум голосов стоял в воздухе, как на ярмарке.

Нарядно-красная с желтой отделкой лобогрейка, поблескивая лаком и золотой маркой фирмы «Мак-Кормик Диринг — 1898 г.», уходила все дальше и дальше по улице, звенящим, металлическим скрежетом пугала свиней, птицу, будила вековую тишь