Жнецы Страданий [Красная Шкапочка] (fb2) читать постранично

Книга 258628 устарела и заменена на исправленную


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Красная Шкапочка и Белая Снежка Жнецы Страданий

Пролог
Как хорош вечер месяца цветеня — первого месяца лета! Жаркое солнце медленно опускается к краю небоската, а земля, нагретая за день его горячими поцелуями, отдает щедрое тепло набирающей силу ниве. И такая тихая отрада проливается в сердце, будто нет на свете мгновений благодатнее. Даже воздух, дурманно пахнущий разнотравьем, кажется густым, словно мед, и хочется его — сладкий и тягучий — намазать на хрустящую корочку еще горячего хлеба.

Тихо во дворах уставшей за день веси. Цепные псы, вывалив розовые языки, лежат в тенечке и лишь изредка лениво перебрехиваются — охота им драть глотки в такую жарынь! Вот заскрипел ворот старого колодца, где-то хлопнула дверь избы, потянулся над поселением дым очагов — пришла пора возвращаться с поля, из леса в прохладу родных домов, где пахнет стряпней, а у печей хлопочут хозяйки.

И летит над домами легкий теплый ветер, несет с собой запахи сосен, луга, воды и никак не угомонится. Вот он пробежался над гладью речушки, прошелестел камышами, взъерошил длинные ветви старой ивы, погнал по дороге пыль и забился под стреху стоящего на краю деревни дома, а там вдруг угомонился, словно уснул.

В наступившей тишине скрипнула дверь избы и на крыльцо, опираясь на длинную резную палку, вышел старик. Был он сед, а прожитые годы тяжким грузом лежали на некогда сильных плечах и клонили деда к земле. Тяжело передвигая ногами, обутыми в стоптанные валеные сапоги, согбенный пошаркал к лавке под яблоней. Не успел он со вздохом опуститься на потемневшую от времени доску, как с порога дома едва не кубарем скатилась девчушка лет восьми. Путаясь в подоле старенькой рубашонки, она подлетела к нему и, подражая кому-то взрослому (наверняка, матери), накинула на сгорбленную спину старенькую душегрейку, с любовью проворчав:

— Ты, дедунь, долго не сиди! А то стемнеет скорехонько, — и, поцеловав в морщинистую щеку, убежала в дом.

— Егоза, — с затаенной гордостью прошептал вслед внучке старик, и вздохнул, когда подумал о том, что уже не увидит, как придут за его любимицей сваты. Чувствовал, дряхлый, станет нынешнее лето для него последним. Оттого и старался почаще выходить из горницы на улицу, чтобы подслеповатыми глазами налюбоваться посаженным еще его отцом садом да вдохнуть некогда могучей грудью сладкого вольного воздуха. Казалось бы, только вчера, он — голоногий мальчишка — бегал по родной деревне за стадом, а теперь пришло время встречать закат жизни.

Нет, ни о чем он не жалел. Жизнь прожита, пускай и тяжелая, но счастливая. Женился на той, которую полюбил, родил сыновей, видел, как взрослеют его внуки и приводят в дом жен. Не прервался род, вон, подрастает продолжение, радуя смышленостью да добрым нравом. Жаль только безвременно покинувшей его подруги, а еще, пожалуй, жаль не узнать, кто умчит со двора ненаглядную Зорянку. Не обидел лишь бы избранник пичужку малую! Сердце больно кольнуло, так глубоко ушел в свои думы старец, что не заметил как схватился за спрятанный под рубахой мешочек с оберегом.

А тем временем. Ветер, дремавший под стрехой, услышал мысли деда и сердито зашуршал соломой. Не за тем он здесь схоронился, чтобы чужой грусти-тоске внимать. Не интересны ему, юному, старческие воспоминания, полные сонной усталости и тихой грусти. Он уже собрался улетать, как вдруг ворота открылись, и вошел во двор молодой парень. Молодой-то, молодой… Вот только ноги он приставлял, будто древний дед, горбилась молодая спина, на смоляных висках серебрилась седина, а в потухших, каких-то неживых глазах, спала тоска.

— Здоров будь, дедушка Врон… — негромко промолвил вошедший.

— И ты будь крепок, Каред, — ответил старик и подвинулся на лавке. — Садись. Что? Томно тебе?

Парень тяжело опустился на скамью и кивнул.

Собеседник посмотрел на него слезящимися воспаленными глазами.

Уж полгода миновало с той поры, как заплутал Каред во время охоты в лесу и не смог вернуться в деревню засветло… Как голосила тогда его мать, как билась в избе, как причитала! Единственного сынка отобрала проклятая ночь, единственного мужчину украла из дома.

Едва рассвело, всей деревней отправились на поиски, хотя знали — найти не удастся. Так и вышло — на охотничьей заимке парень не ночевал. И куда делся не хотелось даже гадать. Но три дня спустя вернулся пропавший. Пришел бы ночью, не пустили б заблудшего, но он явился белым днем. Первым заприметила усталого путника вездесущая ребятня и с визгом кинулась по дворам — схорониться. Одна мать не побоялась — выбежала навстречу и повисла на шее, рыдая и причитая.

Вот только как мертвый был Каред. Ничего не говорил, смотрел в пустоту и стоял, попустив руки вдоль тела плетьми. Зазвали его в дом к знахарке. Та оглядела несчастного, но не нашла ни единой раны на белом теле, ни единого синяка… Лишь деревянный оберег, висящий под рубахой на шнурке, был словно изгрызен чьими-то острыми зубами.

Сколько не