Прикосновения [Мирослав Валек] (fb2) читать постранично, страница - 2


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

этаж
въезжает голубоглазая прелесть.
Поглаживает свои четыре стены,
эти стены прочны,
но сколько на них затрачено сил…
Иметь бы руки покрепче — я бы стал арматурщиком.

Слух (Перевод Б. Слуцкого)

Услышав шум далеких галактик,
потрясающе тонкий свист падающих звезд,
он ужасается,
вскакивает с постели
и убеждается снова и снова,
что у него ненормальный слух.
Он стоит посреди комнаты с зажатыми ушами,
в которых все громче гудит
гулкий прибой тьмы.
Он засыпает только тогда,
когда на лапах под окнами уже просыпаются птицы.
Когда я снова его увидел,
он шел по улице
с видом человека, погруженного в думы;
шагнул —
и в это самое мгновенье
его ноги запнулись одна за другую,
он услышал шипенье искр,
смятенный топот настойчивых слов,
оглянулся,
понял, что волосы его загорелись.
Голова закружилась горячо и сладко.
И — все.
* * *
Все это выдумки, заявил шофер.
Заметив этого рыжего, я сигналил, как сумасшедший,
но он и не вздумал обернуться.
Вот и все.
Кто бы подумал,
красивый парень
и глухой, словно полено.

Крылья (Перевод Б. Слуцкого)

Да, это лето. Слепцы в Багони
приподнимаются над проволочной колючкой,
чтобы разглядеть поезда, длинные и тонкие, как свист,
полют грядки и кашляют.
У Цифера, раскинув руки,
загорает девушка, буровые вышки
ползут к железной дороге,
всеобщее согласие, все думают одно и то же.
По календарю —15 августа, марьин день, 4 часа пополудни,
солнце — словно в пиве, гроза на подходе.
Парк переполнен густой зеленью,
а тебя нет.
Я всегда говорил тебе:
приходи, покуда бьют барабаны,
точно в полдень,
когда ласточки раздают автографы в воздухе,
а вещи молчат, приходи кипящая гневом,
приходи печальная и готовая рассмеяться.
Опять будут лица в окнах, все будет в порядке,
опять все встанет на свое место,
проведем вечер у вас в саду,
я щелкну пальцами — и абрикосы вспыхнут,
их желтые огни изогнутся над нами.
И тогда трава была синяя а студеная, как родниковая вода,
а дождь свисал из тучи, словно крапчатый галстук,
а молния, начавшись в небе, оканчивалась нашим поцелуем.
Ввиду того что гроза затянулась
и слишком громко гремела по жести грома,
ты сказала, что тебя будут искать…
Во тьме я увидел тебя, летящую над двором.
В ту ночь сместилась земная ось,
возникли все звезды, вселенная,
дрожащая, как овечка,
искала свой собственный центр.
Назавтра, после сотворения мира, играло радио,
ходили по комнатам,
ходили, говорили,
ломали хлеб,
звякали ложками,
звякали,
но твои крылья, легкие, прозрачные,
не замечал никто.
Мы тебя хвалили — слепота взрослых,
нам было хорошо,
и произошло то, что произошло.
Пятнадцать лет спустя, в такую же субботу,
некий Авель — в очереди за билетами на футбол —
сказал мне,
что мы давно проиграли,
что никаких крыльев у нас нету —
и это очень печально.
Итак, я дома, держусь за землю,
земля вращается вместе со мною,
моя земля,
плоскость обыкновенных людей,
рабочих с «Металлоэмали» и атомной электростанции,
шесть дней в неделю замещающих бога
на строительстве мира, которое так безбожно отстало,
потому что все святые,
отвечавшие за порядок, брали взятки —
и божьи мельницы, мололи только для бар.
Я дома. Глаза полны землею, руки полны руками, я врастаю в себя.
Лето — в воздухе. Лето