Счастье жить [Стелла Чиркова] (fb2) читать постранично

Стелла Чиркова Счастье жить

Борису Петровичу Чиркову, моему отцу и лучшему папе в мире, самому умному и самому интересному

Клавдии Алексеевне Завойкиной, сестре моей бабушки, которую мы все очень любим

Иветта

Когда зазвонил телефон, Иветта красила ресницы, приоткрыв рот и сосредоточенно вглядываясь в зеркало. Она вздрогнула от резкого звука, мазнула тушью по веку, поморщилась и схватила трубку.

— Алло-о, — протянула девушка, не скрывая недовольства. Наверняка это мама — у нее удивительный талант звонить не вовремя.

— Ивушка, это ты? Здравствуй, Ивушка! Я так рад тебя слышать!..

Иветта медленно положила трубку, посмотрела на нее стеклянными глазами, потом выдернула телефон из розетки, села на пол и закрыла руками лицо. Она не знала, что делать дальше.

Либо у нее начались галлюцинации, либо ей позвонил Саша. Саша, который погиб семь лет назад.

Это он, единственный во всем мире, называл ее Ивушкой.

Иветте ласковое древесное имя поразительно не шло. Она была порывистой, резкой в движениях и мимике, подвижной, со школы к ней приклеилась странная кличка — Ви. Откуда появилось звучное словечко, никто не помнил, но Иветте представлялось, что Ви — начало имени ее любимой актрисы, самой обаятельной женщины в мире, Вивьен Ли. Поэтому Иветта мирилась с сокращением. В глубине души она любила, когда ее называли полным именем, а на Вету или Иву и вовсе демонстративно не откликалась.

Мама Иветты придавала именам большое значение — вероятно, потому, что ее звали Машей. В садик с ней ходили еще три Маши, в классе Маш было уже шесть. Мама Иветты стала актрисой не столько по зову души, сколько в попытках утолить страстную жажду внимания, причем внимания именно к ней, уникальной и неповторимой. Она взяла псевдонимом звучное имя Лилия, но псевдоним не помог подняться дальше вторых ролей. У Маши-Лилии не было большого таланта или больших связей, необходимых для того, чтобы стать леди Макбет или Джульеттой. Все нереализованные амбиции Лилия решила воплотить в дочери, назвала девочку Иветтой и с детства внушала ей необходимость быть лучше всех, быть известной, быть в центре внимания. Маленькой Иветте и самой нравилось читать стихи для гостей, выходить на сцену во время утренников в саду и учиться на одни пятерки — поэтому долгое время Лилия чувствовала себя счастливейшей матерью в мире. Она хранила все рисунки Иветты, часами хвасталась знакомым успехами дочери и впервые обрела душевный покой, можно даже сказать, расцвела. Это цветение не осталось незамеченным — когда Иветте было одиннадцать, Лилия развелась с ее отцом и вышла замуж за режиссера из своего же театра. Иветту она в новую жизнь не взяла — у режиссера была двухкомнатная квартира, а Лилия через полгода собиралась родить ему ребенка.

Лилия искренне собиралась любить дочь на расстоянии, тем более что ее сводный брат рос мальчиком болезненным и ярких способностей не проявлял — Лилия нуждалась в достижениях Иветты, чтобы по-прежнему собой гордиться. Но Иветта приносила матери одни разочарования. В двенадцать бросила все кружки, в которых раньше с успехом занималась, в тринадцать забросила учебу, в четырнадцать сбежала из дома, чтобы путешествовать автостопом (доехала, правда, до первого отделения милиции), а в пятнадцать после очередного «разговора по душам» назвала мать бездарной показушницей с дешевыми понтами и категорически отказалась с ней общаться. Взбалмошная Лилия, жаждущая ежеминутного восхищения и поклонения, казалась дочери унизительно мелкой и суетливо-глупой. Иветта пообещала, что никогда не станет похожей на мать — не будет так заискивать, стараясь добиться внимания, не позволит себе выглядеть посмешищем, беспрестанно доказывая, что она лучшая.

Помирились они, когда Иветте исполнилось девятнадцать. Влюбленная Иветта глядела на мир сквозь розовые очки и поддалась на уговоры кого-то из родни пожалеть маму. Саша тоже считал, что с матерью Иветта поступает нехорошо.

— Ивушка, так нельзя. Это твоя мама, самый близкий в мире человек.

— Ты — самый близкий в мире человек, — смеялась Иветта, порывисто обнимая любимого, — а она просто эгоистка, которая умеет любить только себя. Я ей была нужна, чтобы хвастаться перед знакомыми: «Ах, моя дочь такая одаренная!» — сама по себе я была ей не интересна.

— Ивушка, ты преувеличиваешь.

— Ничуть. Я ее знаю от и до. Когда она ставила меня на табуретку и просила прочитать для гостей «Пришла весна, бегут ручьи» или «Поет зима, аукает», у нее на лбу проступал текст: «Смотрите, какая я крутая мать, — и завидуйте!»

— Хорошо, пусть так. Но ничего плохого она не делала.

— Как это не делала? Она сбежала к своему режиссеру, бросила меня.

— Ивушка, но не могла же она жить с нелюбимым мужчиной — подумай сама. А насчет бросить — я думаю, она хотела как лучше. Ты же говорила, что там маленькая квартирка, родился младенец, а у твоих