Папа Хемингуэй [Аарон Эдвард Хотчнер] (fb2) читать постранично

Аарон Эдвард Хотчнер Папа Хемингуэй

Посвящается Сэлли Хотчнер

Есть в жизни вещи, которые быстро не понять, и мы вынуждены тратить на это немало времени, а ведь время — это все, что у нас есть. Это очень простые вещи, но на их постижение уходит жизнь, а потому то немногое, что в результате узнает человек, стоит очень дорого и является единственным наследством, которое он оставляет потомкам.

Эрнест Хемингуэй

Предисловие

Я был близким другом Хемингуэя в течение четырнадцати лет…

Мне многое известно об этом человеке — о его мечтах и разочарованиях, триумфах и поражениях.

Хемингуэй считал, что читателю лгать нельзя, — именно этому принципу я и старался следовать, работая над книгой.

А. Э. Хотчнер

Хемингуэй. Это имя заставляет нас вспомнить человека мужественного и отважного — как в творчестве, так и в жизни. Именно поэтому спустя сто лет со дня рождения писателя его книги читают так же охотно, как и при жизни, и молодежь всего мира знает о нем.

Непреходящее обаяние этого человека связано прежде всего с тем, что он до самой смерти оставался романтиком — и в отношении к женщинам, и в литературе, и в жизни. Мне посчастливилось быть частью этой жизни в течение четырнадцати лет, я был рядом с ним в самые горькие, самые мучительные моменты. Вспоминая нашу первую встречу в Гаване в 1948 году, я задаю себе вопрос: почему он был тогда так добр ко мне? Редактор «Космополитена» послал меня на Кубу, чтобы я уговорил известного писателя Эрнеста Хемингуэя написать для журнала статью о будущем литературы. У Хемингуэя была репутация человека замкнутого и задиристого, но меня он буквально ошеломил своим гостеприимством. Мы рыбачили на его яхте, он брал меня на петушиные бои и обеды в дружеском кругу, приглашал играть в хай-алай^[1].

Возможно, это объясняется тем, что я был молод, амбициозен и по-юношески раним. Позже, в годы нашей долгой дружбы, я часто замечал эту его необыкновенную доброту по отношению к молодым. Он тратил на них не только деньги, но и то, что было для него куда дороже денег, — свое время.

Я писал свои воспоминания спустя несколько лет после смерти Хемингуэя, когда годы и события, которые я пережил рядом с ним, были еще свежи в памяти. Однако тогда я еще не сознавал, что значила для меня наша дружба, не мог в полной мере оценить влияние его личности на мою жизнь — для этого понадобилась определенная перспектива, дистанция во времени.

Теперь, через тридцать восемь лет (достаточное время для воспоминаний и раздумий) я хорошо понимаю, сколь многому у него научился. Я узнал, что настоящая дружба требует умения прощать, но не выдерживает оскорбительной лжи и двуличия; что гнев и сочувствие не столь уж далеки друг от друга и первый — где это только возможно — должен уступать место второму; что гордость — необходимое качество характера, которое порой спасает человека от падения. Так, после жесткой критики, обрушившейся на роман «За рекой в тени деревьев», именно гордость помогла Эрнесту оставить без внимания злобные выпады в прессе и побудила написать «Старика и море». Хемингуэй убедил меня, что хитрость допустима, если она не причиняет вред окружающим; что удача не приходит сама, а требует организационных усилий; что дисциплина плодотворнее, чем вдохновение; что смелость — дело совести каждого, а любовь — гораздо более прочное чувство, чем ненависть.

Мистический ореол Эрнеста отчасти связан с его манерой в своих произведениях размывать границу, разделяющую вымысел и действительность. «Вымысел — это взгляд на реальность через увеличительное стекло», — однажды заметил Хемингуэй. Когда он рассказывал какую-нибудь историю (а рассказчиком он был отменным), было трудно понять, то ли это вымысел на основе факта, то ли факт, приукрашенный вымыслом, то ли вымысел в чистом виде. Неужели он действительно занимался сексом с очаровательной любовницей могущественного гангстера Джека-Брильянта на лестничной площадке бара «21» в Нью-Йорке? Правда ли, что он вытащил льва из парижского бара «У Гарри»? А поехав со своей женой Мэри на сафари в Африку, он что, и впрямь женился на восемнадцатилетней красавице Деббе из племени вакамба и по законам племени стал также господином ее семнадцатилетней овдовевшей сестры? И они действительно спали все втроем в огромной, шириной 14 футов, кровати, покрытой козлиной шкурой? Эта вакамбская тройка фигурирует в последнем, ставшем известным уже после смерти писателя произведении «Правда при первом свете». Однако сын Эрнеста Патрик, который сопровождал отца в этом сафари, утверждает, что ничего не знает о подобного рода матримониальных связях отца. Эрнест никогда не рассказывал мне об этой книге, хотя вполне доверял и был со мной откровенен. «В сентябре у меня появится африканский сын, — сказал он